34. Как человек безупречной нравственности, он пытался найти доказательства моей порочности и в том, что я, мол, не стесняюсь в благопристойных якобы выражениях, говорить о вещах чрезвычайно неприличных. Напротив, я, с большим правом, мог бы упрекнуть его в том, что, всенародно объявляя красноречие своей профессией, он неприлично пустословит даже о предметах благопристойных и часто, в делах совсем несложных, что-то невнятно лепечет, если только вовсе не безмолвствует. Но послушай-ка, а что, если б я ничего не сказал о статуе Венеры. [155]и не употребил бы слова «межбедрие», в каких выраженьях составил бы ты тогда это обвинение, одинаково достойное и твоей глупости и твоего дара речи? Да и может ли быть что-нибудь глупее, чем предполагать сходную сущность у самих вещей из-за близости их названий? Должно быть, открытие ваше показалось вам чрезвычайно глубокомысленным, и вы вообразили, будто для магических обольщений я разыскивал те два морских существа, которых называют «веретилла» и «виргинал» [156]Да, да, вот тебе их латинские названия: я для того назвал их иначе, чтобы ты продолжал свое обвинение, обогащенный новыми знаниями. Помни, однако, что приводить в качестве доказательства слухи, будто я раздобываю для любовных дел морские существа, носящие неприличные названия, столь же нелепо, как если бы ты сказал, будто морской гребень [157]добывают для причесывания волос, рыбу-ястреба [158]— для охоты на птиц, рыбу-кабанка [159]— для погони за кабаном, а рыбу-череп [160]— для заклинания мертвых. Одним словом — вот вам мой совет на эту часть обвинения, настолько же нелепо придуманную, насколько бессмысленную: этой морской дряни и береговых отбросов я не разыскивал ни за деньги, ни даром.
35. А затем — еще один ответ: не знали вы того, что именно, — если верить вашим измышлениям, — я старался раздобыть. Да, потому что та мелочь, о которой вы упомянули, грудами, кучами валяется на всех побережьях в огромном количестве, и самый незначительный прибой, без чьей-либо помощи, выносит ее на берег. Так почему бы вам заодно не сказать, что, щедро расплачиваясь с целой флотилией рыбацких судов, я стараюсь получить с берега покрытых бороздками улиток, ракушки с обтертыми краями и обточенные камешки? А кроме того — клешни крабов, скорлупки морских ежей, щупальцы каракатиц, затем — обломки, стебельки, веревочки и червеобразных пергамских устриц, наконец — мох, морскую траву и остальные отбросы моря, которые где угодно выбрасывает на берег ветер, выплевывает морская зыбь, носит по волнам буря и оставляет без движения тихая погода? Ведь те вещи, о которых я упомянул, могут, если судить по названиям, вызвать ничуть не меньшие подозрения… Вы утверждаете, что на любовные дела оказывают влияние вытащенные из моря существа из-за сходства их названий с фаллом и гениталиями; [161]так почему же камешку с того же берега не оказывать влияния на мочевой пузырь, [162]раковине — на завещание, [163]раку — на язву, [164]а морской траве — на бросающую в озноб лихорадку? [165]Да, Клавдий Максим, ты даже слишком терпеливый человек, а доброта твоя, право же, неистощима, если ты так долго, клянусь богом, переносил всю эту их аргументацию. А я, когда они говорили об этом, как о чем-то важном и легко доказуемом, над их глупостью смеялся, а твоему долготерпению изумлялся.
36. Почему, однако, я изучил уже очень большое количество рыб, причем есть среди них такие, что не знать о них ничего вплоть до этой минуты мне бы не хотелось? Пусть Эмилиану станет известна причина — ведь он так заботится о моих делах! Хоть он уже и в преклонном возрасте и от старости одряхлел, пусть все же, если не возражает, поучится, правда — явно с опозданием и в последний раз в жизни. Пусть почитает сочинения древних философов и поймет, в конце-то концов, что не я первый занялся этими исследованиями, но, еще задолго до меня, мои предшественники: я говорю об Аристотеле, Феофрасте, [166]Эвдеме, [167]Ликоне [168]и остальных последователях Платона, которые оставили очень много книг о размножении животных, об их образе жизни, о частях их тела и о всех различиях между ними. Хорошо, Максим, что дело разбирается в твоем присутствии: такой образованный человек, как ты, несомненно читал огромные томы сочинений Аристотеля: «О происхождении животных», «Об анатомии животных», «Об истории животных», а кроме того — бесчисленные «Проблемы» [169]того же философа и затем — сочинения представителей этой же школы, в которых рассматриваются разнообразные вопросы подобного рода. Если для них было делом почетным и славным описывать результаты своих изысканий, которые велись с таким усердием, то как могут эти исследования оказаться позором для меня? В особенности, если я прилагаю все усилия, чтобы более правильно и сжато написать то же самое по-гречески и по-латыни, повсюду добавляя пропущенное или восполняя недостающее. Позвольте, если есть время, прочитать что-нибудь из моих «магических» сочинений, чтобы Эмилиан понял, что я изучаю и тщательно исследую нечто большее, чем он полагает. Возьми-ка ты одно из моих греческих сочинений (они случайно оказались здесь [170]у моих друзей — ревностных испытателей природы), а лучше всего — то, где много написано о рыбах. Тем временем — пока он ищет — я приведу один пример, подходящий к нашему делу.
37. Поэт Софокл, современник Эврипида, переживший его — ведь он дожил до глубокой старости, — обвиненный родным сыном в безумии (тот утверждал, что преклонный возраст отнял у отца разум), предъявил, как рассказывают, судьям своего «Колонца», [171]замечательную трагедию, которую он как раз в то время писал. Прочитав ее судьям, Софокл не прибавил ни слова больше в свою защиту. Он сказал только, чтобы судьи смело осудили его как безумца, если им не нравятся стихи старика. Тогда все судьи, насколько мне известно, поднялись и стоя приветствовали великого поэта, превознося его восторженными похвалами и восхищаясь занимательностью содержания и возвышенностью стиля трагедии. В конце концов едва не вышло так, что не Софокл, а наоборот, его обвинитель был осужден как безумец. [172]
Нашел ты книгу? Превосходно! Ну-ка, давай попробуем, не помогут ли и мне в суде мои писания. Прочти немного из начала, а потом — несколько отрывков о рыбах. А ты, пока он читает, задержи воду. [173]38. Большую часть того, что ты выслушал, Максим, ты, разумеется, уже читал у древних философов. И не забывай, что вся эта книга написана мной об одних только рыбах: какие из них рождаются от совокупления, какие возникают из ила; [174]сколько раз в год и в какое время возбуждается половой инстинкт у самок и самцов каждого вида рыб; по каким членам и признакам природа установила различие между живородящими и яйцекладущими — так я называю по-латыни то, что греки зовут ζωοτόχα и ώοτοχα; а затем — чтобы уж мне не излагать во всех подробностях размножения животных — я говорю об их характерных различиях, привычках, частях тела, продолжительности жизни и о многом другом, что знать-то вообще необходимо, но к суду все это не имеет ни малейшего отношения.
