DLI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 14]
Астурская усадьба, 8 марта 45 г.
1. Накануне я отправил тебе письмо насчет того, чтобы ты оправдал меня перед Аппулеем. Полагаю, что это не представляет труда. Кого бы ты ни призвал, никто не откажется. Но повидай Септимия, Лената и Статилия; ведь нужны трое. Но Ленат мне все обещал 2735.
2. Ты пишешь, что Юний потребовал от тебя уплаты; как бы ни было, Корнифиций богат 2736; тем не менее я хотел бы знать, когда я, по их словам, поручился; и за отца ли я поручился или за сына? И все-таки повидай, как ты пишешь, управителей Корнифиция и скупщика имений Аппулея 2737.
3. Ты хочешь, чтобы я оправился от этого горя; ты поступаешь, как во всем; но ты сам свидетель, что я старался поддержать себя. Ведь всё, что только написано об облегчении скорби, я прочитал у тебя в доме 2738. Но скорбь сильнее всякого утешения. Более того — я даже сделал то, чего до меня, конечно, никто не делал, — стараюсь утешиться с помощью литературного произведения; эту книгу я и пришлю тебе, как только переписчики перепишут. Подтверждаю тебе — нет «Утешения» подобного этому. Пишу целые дни — не потому, чтобы это приносило какую-нибудь пользу, но оно на время отвлекает меня; правда, недостаточно (ведь сила давит), но я нахожу облегчение и напрягаю все силы для восстановления не присутствия духа, но хотя бы выражения лица, если это возможно. И когда я так делаю, мне иногда кажется, что я совершаю ошибку, иногда — что совершу ее, если не буду этого делать. Уединение несколько помогает, но оно приносило бы гораздо большую пользу, если бы ты все-таки был здесь. Это для меня и единственная причина для отъезда отсюда; ведь — применительно к несчастьям — место подходящее. Впрочем, именно из-за этого я и скорблю. Ведь ты уже не сможешь быть тем же по отношению ко мне. Погибло то прежнее, что ты любил.
4. О письме Брута ко мне я писал тебе ранее; написано оно благоразумно, но нет ничего, чем оно могло бы помочь мне. Что он написал тебе, того я бы хотел — его присутствия. Во всяком случае он несколько помог бы, ибо он так сильно любит меня. Если ты что-либо знаешь, пожалуйста, напиши мне, особенно же — когда Панса 2739. За Аттику я страдаю; тем не менее верю Кратеру. Пилии не позволяй тревожиться; достаточно и того, что я горюю за всех.
DLII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 15]
Астурская усадьба, 9 марта 45 г.
Ты позаботишься, чтобы для Аппулея у меня изо дня в день было оправдание, так как ты не согласен на постоянное. В этом уединении я лишен беседы с кем бы то ни было, и всякий раз, как я утром забираюсь в густой и мрачный лес, не выхожу оттуда до вечера. После тебя для меня нет большего друга, нежели уединение. В нем вся беседа у меня — с литературой; однако ее прерывает плач. Борюсь с ним, насколько я могу, но до сего времени мы не равны. Бруту, как ты советуешь, отвечу. Это письмо ты получишь завтра. Когда у тебя будет с кем отправить, отправишь.
DLIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 16]
Астурская усадьба, 10 марта 45 г.
Я не хочу, чтобы ты приезжал ко мне, оставив свои дела. Лучше я приеду, если ты дольше задержишься. Впрочем, я бы даже не выходил из твоего поля зрения, если бы хоть что-нибудь мне сколько-нибудь помогало. Если бы существовало какое-нибудь облегчение, оно было бы в тебе одном, и как только оно от кого-нибудь будет возможно, оно будет исходить от тебя. Однако именно теперь я не могу быть без тебя. Но и у тебя в доме это не было подходящим, и в своем я не мог, и, будь я где-нибудь ближе, я все-таки не был бы с тобой; ведь быть со мной тебе бы помешало то же, что и теперь мешает. Для меня до сего времени не было ничего важнее этого уединения, которое, опасаюсь, нарушит Филипп 2740; ведь он приехал вчера вечером. Писание и литературные занятия меня не облегчают, а рассеивают.
DLIV. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 18]
Астурская усадьба, 11 марта 45 г.
1. В то время как я бегу от воспоминаний, которые как бы укусом причиняют боль, я ищу спасения в напоминаниях тебе 2741; пожалуйста, прости мне, в каком бы они ни были роде. Некоторые из тех писателей, которых я теперь перечитываю, говорят, что надо устраивать то, о чем я часто говорил с тобой и чему я хочу твоего одобрения, — я говорю о том храме 2742, о котором прошу тебя думать в такой мере, в какой ты любишь меня. Со своей стороны, я не сомневаюсь ни насчет его рода (ведь мне нравится в духе Клуация 2743), ни насчет работ (ведь это решено), насчет места — иногда; итак, пожалуйста, обдумай. Насколько будет возможно в это столь образованное время, я, конечно, освящу ее 2744 память всякого рода памятниками, заимствованными у всех даровитых художников — и греческих, и латинских. Это, быть может, разбередит мою рану, но я считаю, что теперь я выполняю некий обет и обязательство, и то продолжительное время, когда меня не будет 2745, действует на меня больше, чем это малое, которое всё же кажется мне слишком длинным. Ведь после того как я испробовал всё, мне не в чем найти успокоение; ибо, пока я занимался тем, о чем я писал тебе ранее 2746, я как бы лелеял свою скорбь. Теперь отвергаю все, и самое терпимое для меня — это уединение, которого Филипп не нарушил, чего я опасался; ведь посетив меня вчера для приветствия 2747, он тотчас выехал в Рим.
2. Письмо, которое я написал Бруту, как ты нашел нужным, посылаю тебе. Позаботишься о доставке его вместе с твоим. Все-таки посылаю тебе его копию, чтобы ты не посылал его, если оно не понравится тебе.
3. Мои домашние дела, говоришь ты, ведутся должным образом; ты напишешь, что это за дела; ведь я ожидаю кое-чего. Смотри, чтобы Кокцей не обманул 2748. Ведь то, что обещает Либон (как пишет Эрот), я не считаю ненадежным. Что касается моих денег, то доверяю Сульпицию и, разумеется, Эгнацию. Что касается Аппулея — какие у тебя основания беспокоиться, раз оправдание легко 2749?
4. Насчет твоего приезда ко мне, как ты обещаешь, — смотри, как бы это не оказалось нелегким делом. Ведь путь далек, а при твоем отъезде, который, быть может, тебе вскоре будет необходим, я отпущу тебя не без сильной скорби. Но всё — как ты захочешь; что ты ни сделаешь, я сочту и правильным, и даже сделанным ради меня.
