DCCL. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XV, 17]
Анций, 14 июня 44 г.
1. Я получил два письма на другой день после ид: одно, отправленное в тот день, другое — в иды. Итак, сначала на первое. Насчет Децима Брута — когда будешь знать. О притворном страхе консулов 3862 я узнал. Ведь Сикка, правда, дружелюбно, но в некотором смятении сообщил мне также об этом предположении. А ты что? «Что тебе дается…» 3863. Ведь от Сирегия ни слова; мне это не нравится. Я был очень огорчен, что о твоем соседе Плетории кто-то услыхал раньше, чем я. Насчет Сира — благоразумно. Луция Антония ты, как полагаю, очень легко отпугнешь при посредстве брата Марка 3864. Платить Антрону я запретил, но ты еще не получил письма, — чтобы никому, кроме эдила Луция Фадия 3865. Ведь иначе невозможно ни с осторожностью, ни по справедливости. Ты пишешь, что тебе недостает 100 000 сестерциев, которые выданы Цицерону, пожалуйста, спроси у Эрота, где квартирная плата. На Арабиона я вовсе не сержусь за Ситтия. О поездке думаю только после подведения счетов; считаю, что ты того же мнения. Вот ответ на первое письмо.
2. Теперь слушай на второе. Ты стараешься, как во всем, не оставлять без помощи Сервилию, то есть Брута. Что касается царицы 3866 — радуюсь, что ты не беспокоишься и что свидетель находит одобрение даже у тебя. О счетах Эрота я и узнал от Тирона и призвал его самого. Я очень благодарен тебе за обещание, что Цицерон ни в чем не будет нуждаться; о нем удивительное рассказывал Мессала, который приезжал ко мне, возвращаясь от тех 3867 из Ланувия, а его письмо, клянусь, написано так дружелюбно и с такой отделкой, что я решился бы прочитать его даже на уроке 3868. Тем снисходительнее к нему, я считаю, следует быть. Считаю, что Сестий не огорчен из-за Буцилиана 3869. Как только Тирон возвратится, думаю в тускульскую усадьбу. А ты, что бы ни было, что мне следует знать, немедленно напишешь.
DCCLI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XV, 18]
В пути из Анция в Тускул, 16 июня 44 г.
1. Хотя я, как мне казалось, за шестнадцать дней до календ достаточно написал тебе, что мне нужно и каких твоих действий я бы хотел, если бы это было тебе удобно, все-таки, когда я после отъезда плыл на корабле по озеру 3870, я решил, что к тебе следует послать Тирона для участия в тех делах, которые ведутся, и даже написал Долабелле, что я, если он находит нужным, готов выехать, и попросил его насчет мулов для перевозки 3871.
2. В этом деле (ведь я понимаю, что ты чрезвычайно занят делами бутротцев, делами Брута — забота об устройстве его дорогостоящих игр, как я предполагаю, в значительной части ложится на тебя), итак, в деле этого рода ты окажешь мне некоторое содействие; ведь многого не нужно.
Дело, мне кажется, клонится к резне, и она близка 3872. Ты видишь людей, видишь оружие. Мне кажется, что я совсем не в безопасности. Но если ты другого мнения, пожалуйста, напиши мне. Ведь я решительно предпочитаю оставаться дома, если могу спокойно.
DCCLII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XV, 19]
Тускульская усадьба, между 17 и 21 июня 44 г.
1. Как следует дальше действовать в пользу бутротцев 3873? Ведь ты пишешь, что действовал понапрасну. Но отчего возвращается Брут 3874? Клянусь, я огорчаюсь тем, что ты так занят; это следует поставить в счет десяти человекам 3875. То, правда, хлопотно, но терпимо и чрезвычайно приятно мне 3876. Что касается военных действий, я не видел ничего более явного. Потому нам следует бежать и так, как ты говоришь. Чего хочет Феофан 3877 при встрече, не знаю; ведь он написал мне. Я ответил ему, как мог. Но он пишет мне, что хочет ко мне приехать, чтобы поговорить о своих делах и кое о чем, касающемся меня. Жду твоего письма. Прошу, прими меры, чтобы ничего не произошло необдуманно.
2. Стаций написал мне, что Квинт Цицерон 3878 очень настойчиво говорил с ним о том, что он не может переносить этого; для него дело решенное — перейти к Бруту и Кассию. Но я теперь хочу понять это; что это такое, — не могу объяснить; он может быть сердит на Антония за что-либо; может искать уже новой славы; все может быть болтовней и, бесспорно, так оно и есть. Тем не менее и я опасаюсь и отец встревожен: ведь он знает, что тот говорил об этом 3879; мне же когда-то — невыразимое 3880. Совсем не знаю, чего он хочет. От Долабеллы у меня будут поручения 3881, какие признаю нужными, то есть — ничего. Скажи мне, хотел ли Гай Антоний 3882 стать септемвиром. Он, во всяком случае, был достоин. Насчет Менедема — как ты пишешь. Будешь извещать меня обо всем.
DCCLIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XV, 20]
Тускульская усадьба, между 17 и 21 июня 44 г.
1. Я выразил благодарность Веттиену 3883; ведь ничто не могло быть добрее. Поручения Долабеллы пусть будут любые, для меня что-либо, хотя бы такое, чтобы я известил Никия. В самом деле, кто против этого, как ты пишешь, возразит? Сомневается ли теперь кто-нибудь из благоразумных, что мой отъезд 3884 вызван отчаянием, не посольством 3885?
2. По твоим словам, люди и притом честные мужи уже говорят о конце государства; в тот день, когда я услыхал, что того тирана 3886 на народной сходке называют славнейшим мужем, я начал несколько терять веру. Но после того как я вместе с тобой увидел в Ланувии, что у наших 3887 столько надежды жить, сколько они получили от Антония, я пришел в отчаяние. Поэтому, мой Аттик (пожалуйста, прими это храбро, как я пишу), считая тот род гибели, к которому приводят обстоятельства, позорным и как бы объявленным нам Антонием, я решил выйти из этой ловушки 3888, — не ради бегства, а в надежде на лучшую смерть. Все это — вина Брута 3889.
3. Ты пишешь, что Помпей принят в Картее 3890. Итак, теперь против него войско. В который же теперь лагерь? Ведь середины Антоний не допускает. Та сторона не стойка, эта преступна; итак, поспешим. Но помоги мне советом: из Брундисия ли, или из Путеол 3891? Брут, правда, — неожиданно, но благоразумно 3892. Мне плохо. Ведь когда я его? Но человеческое следует переносить. Сам ты не можешь его видеть. Да покарают боги того мертвого, который когда-то на Бутрот 3893! Но прошлое позади; посмотрим, что следует делать.
