3. Теперь, после очень длинного перерыва, перехожу к одному письму, в котором ты, за многое воздавая мне, порицал одно — что в назначении почестей я, по твоим словам, слишком щедр и как бы расточителен 5058. Ты порицал меня за это: другой, быть может, — за то, что я в осуждении и наказании несколько суров, или, быть может, ты — за то и другое; если дело обстоит так, то желаю, чтобы мое суждение и о том и о другом стало вполне известно тебе, а не только для того, чтобы применить выражение Солона, который был и мудрейшим из семерых и единственным из семерых 5059, составившим законы: он сказал, что государственный строй поддерживается двумя вещами — наградой и наказанием 5060; разумеется, и в том и в другом деле существует мера, как и в остальных, и какая-то середина и в том и в другом отношении. Но в этом месте я намерен обсуждать не такой важный предмет.
4. Считаю нелишним открыть, что именно преследовал я во время этой войны, высказывая свои мнения 5061. Ты не забыл, Брут, о какой оплошности с вашей стороны после гибели Цезаря и ваших памятных мартовских ид 5062 я говорил и какая, по моим словам, буря угрожала государству: великая погибель будет отвращена благодаря вам; большое пятно стерто с римского народа; вы стяжали божественную славу, но орудия царской власти переданы Лепиду и Антонию, один из которых более непостоянен, другой более гадок, но оба боятся мира, недруги спокойствию; в то время как они горели жаждой потрясений в государстве, у нас не было оплота, который мы могли бы противопоставить им: ведь граждане единодушно поднялись во имя сохранения свободы; (5) я был тогда чересчур деятелен 5063, вы, пожалуй, более мудро 5064 оставили тот город, который вы освободили 5065; Италию, заявлявшую вам о своей преданности, вы не поддержали. И вот, видя, что Рим в руках у братоубийц, и что ни ты, ни Кассий не можете безопасно находиться в нем и что он захвачен Антонием с помощью оружия, я решил, что и мне следует выехать: ведь омерзительно зрелище государства, захваченного нечестивыми, когда возможность прийти на помощь исключена; но дух — такой же, как всегда проникнутый любовью к отечеству, — не мог мириться с уклонением от угрожавших ему опасностей. Поэтому, на половине пути в Ахайю, когда в дни этесий австр 5066, как податель противоположного совета, отнес меня назад в Италию, я увиделся с тобой в Велии и испытал сильное огорчение: ведь ты отступал, Брут, отступал, так как, по утверждению наших стоиков, мудрые не обращаются в бегство.
6. Как только я приехал в Рим, я тотчас выступил против безумия и преступления Антония 5067; когда я возбудил его против себя, я начал принимать подлинно Брутовы решения для освобождения государства — ведь это свойственно вашей крови 5068. То, что остается, долго пересказывать, и это следует пропустить; ведь это обо мне; говорю одно: этот юноша Цезарь 5069, благодаря которому мы до сего времени существуем, если мы хотим признать истину, вытек из родника моих советов.
7. Я воздал ему почести, в самом деле, только должные, Брут, только необходимые. Ведь как только мы начали восстанавливать свободу, когда даже божественная доблесть Децима Брута еще не пришла в движение так, чтобы мы могли знать это 5070, и весь оплот был в мальчике 5071, который мог бы отвести удар Антония от нашей шеи, — какой только почет ему не следовало назначить? Впрочем, я тогда воздал ему похвалу на словах, и то умеренную; я предложил предоставить ему военную власть, которая, хотя и казалась почетной для его возраста, всё же была необходима тому, кто имел войско. В самом деле, что такое войско без военной власти 5072? Филипп 5073 предложил поставить статую, ускорить соискание 5074 — сначала Сервий 5075, а затем — еще больше — Сервилий 5076; тогда ничто не казалось чрезвычайным.
8. Но люди почему-то легче оказываются благосклонными, когда они в страхе, нежели благодарными после победы. Ведь когда после освобождения Децима Брута 5077 засиял тот в высшей степени радостный для государства день 5078, бывший случайно днем рождения Брута, я предложил, чтобы в фастах 5079 к этому дню было приписано имя Брута, и в этом я последовал примеру предков, которые оказали этот почет женщине Ларенции 5080, которой вы, понтифики, обычно совершаете жертвоприношение в Велабре; когда я воздал это Бруту, я хотел, чтобы в фастах была сделана навеки запись о радостнейшей победе. Но я узнал, что в тот день в сенате недоброжелателей несколько больше, чем благодарных 5081. В те же самые дни я осыпал — если ты так хочешь — почестями умерших: Гирция и Пансу, даже Аквилу 5082; кто это будет порицать, кроме тех, кто, отбросив страх, забудет о минувшей опасности.
9. К благодарной памяти о благодеянии присоединялось то соображение, которое могло бы быть полезным также для потомков: ведь я хотел, чтобы остались вечные памятники общественной ненависти к жесточайшим врагам. Подозреваю, что ты не особенно одобряешь то, чего не одобряли твои близкие, правда, честнейшие мужи, но неискусные в государственных делах 5083: что я предложил, чтобы Цезарю было дозволено с овацией 5084 вступить в Рим. Однако я — но я, быть может, ошибаюсь, хотя я и не таков, чтобы больше всего восхищаться своими действиями, — мне кажется, во время этой войны 5085 не высказывал более благоразумного мнения; но почему это так, открывать не следует, дабы не показалось, что я был больше предусмотрительным, нежели благодарным. Итак, рассмотрим другое. Я предложил оказать почести Дециму Бруту, предложил то же для Луция Планка; правда, это очень высокие умы, которые привлекает слава, но мудр и сенат, который пользуется тем способом, каким, по его мнению, — только бы он был честен — каждого можно заставить помогать государству. Но нас порицают за Лепида, статую которого мы, установив ее на рострах, сами же сбросили 5086; мы стремились почетом отвлечь его от неистовства; безумие легкомысленнейшего человека победило нашу проницательность; всё же установлением статуи Лепида сделано не столько зла, сколько добра — тем, что она сброшена.
10. О почестях достаточно подробно: теперь следует сказать несколько слов о наказании. Ведь в твоих письмах я часто усматривал твое желание получить похвалу за снисходительность к тем, кого ты победил на войне 5087. Я, со своей стороны, полагаю, что ты ни в чем не поступил неблагоразумно. Но отказ от наказания за преступление — ведь это то, что называется прощать, — хотя он и терпим при прочих обстоятельствах, в этой войне я считаю губительным: ведь из всех гражданских войн, какие были в нашем государстве на моей памяти 5088, не было ни одной, в которой, — независимо от того, какая сторона победила, — все-таки не должна была бы образоваться какая-то форма государственного строя. Что касается этой войны, то какой государственный строй будет у нас в случае нашей победы, мне не легко утверждать; в случае победы над нами, во всяком случае, никогда не будет никакого. Итак, я сурово высказался против Антония, высказался против Лепида и не столько ради мщения, сколько для того, чтобы и в настоящее время отпугнуть преступных граждан от нападения на отечество и на будущее оставить предостережение, чтобы никто не захотел подражать такому безумию.
