В начале «Метаморфоз» герой едет по дороге на ослепительно белом коне (1, 2). После превращения Луция в осла этот конь отказывается узнавать своего хозяина, и Луций сетует на жестокость судьбы, по воле которой он сделался «ровней и товарищем» собственной лошади (VII, 3). В финале романа, после того как Луций вновь обретает человеческий облик, к нему тотчас же возвращается его белый конь. Этому событию предшествует вещий сон: герою снится, что к нему возвратился его раб по имени Кандид (букв. «белый»). Так Апулей аллегорически говорит о нарушенной и восстановленной гармонии между частями души Луция. Тем не менее автор «Метаморфоз» превращает своего «согрешившего» героя не в дурного коня, как можно было бы ждать, исходя из платоновского сравнения, а в осла. Почему?
Платоновская метафорика описания худшей части души довольно разнообразна: это и «ужасный зверь на цепи», и тиран, узурпирующий власть, и мифологическое чудовище — богоборец Тифон. Для некоторых философов I — II вв. н. э., стремившихся уподобить философию Платона религии Исиды, наибольшее значение имел образ Тифона, который был отожествлен ими с персонажем египетских мифов Сетом, заклятым врагом Исиды. Плутарх, платоник I в. н. э., продолжателем которого себя мыслил Апулей (см. «Метаморфозы», I, 2), в своем трактате «Об Осирисе и Исиде» пишет, что Тифон-Сет в пределах души означает все непостоянное, бурное, неразумное; в пределах тела — смертное, вредоносное, возбудительное. Силы Тифона препятствуют тем, кто идет к правильной цели. Из домашних животных Тифону посвящено самое грубое — осел. Превращение Луция в культовое животное антагониста египетской богини должно было символизировать первый шаг героя на мистическом пути, в начале которого он должен был познать сущность злого начала мира, коренящегося во всякой душе, а в конце преодолеть его с помощью Исиды.
Олицетворением сил Тифона в романе выступает служанка Фотида. Увидев Фотиду, Луций «остолбенел, пораженный ее прелестями». Он удивляется внезапно вспыхнувшей страсти, и, судя по его словам, такое с ним приключилось чуть ли не впервые: «Прежде я всегда презирал женские объятья», — говорит он своей возлюбленной, догадываясь об ее приворотных манипуляциях. На первый взгляд Фотида кажется эпизодическим персонажем. Однако, в сущности, она — лжедвойник Исиды. Образы Фотиды и Исиды — два полюса «Метаморфоз», между которыми разворачивается повествование. Именно Фотида заставляет Луция пасть до животного существования, тогда как Исида поднимает его на высшую мистериальную ступень бытия. О том, что Фотида мистико-аллегорическая фигура, говорит, в частности, ее имя, образованное от греческого φως, что означает «свет солнечный, дневной». Согласно Плутарху, именно Тифон-Сет мыслился воплощением неумеренного огня египетского солнца. В контексте романа образ Фотиды является олицетворением слепящего и пагубного света эротики и магии, явно противопоставленного животворному и преображающему свету истины Исиды. Кроме того, в антитезе Фотида — Исида отражено и учение Платона о двух Венерах, земной и небесной: неистовство страстей Фотиды в противоположность заботе и милосердию Исиды. И наконец, в отличие от Исиды, богини и «царицы небес», Фотида — служанка ведьмы и рабыня. Именно она увлекает Луция на тот путь, который приводит героя к краю бездны. Герой даже не предполагает, что после той вспышки чувственного восторга, который ему сулила красота Фотиды, ему суждено будет надолго стать участником мистерии кошмаров и воплощением «тифонической души». Сразу после превращения перед Луцием-ослом распахивается низменный мир «милетских рассказов», где верховодят жены-злодейки, грабят и убивают разбойники, бесчинствуют легионеры и богачи, где живут и действуют лишь под властью «худшего» начала смертной души.
Вся большая сюжетная часть романа представлена как бы в двойном преломлении. В начале мы видим мир глазами Луция-человека, после превращения — глазами Луция-осла. Преломление это перекрестное: Луций-человек окружен всевозможными проявлениями сверхъестественного, а созданный фантастическим образом Луций-осел естественно вписывается в реальную, будничную жизнь: его колотят, на нем таскают поклажу. Почти сразу после своего превращения Луций слышит сказку об Амуре и Психее. Для Апулея важно, чтобы герой услышал сказку в облике животного: в ней в аллегорической форме содержится пророчество о его будущем спасении Исидой. Из вставных новелл сказке предшествуют истории о ведьмах и разбойниках, а после нее следуют рассказы о мельниках и огородниках. Герои этих рассказов внешне заурядные люди, но на самом деле они не менее порочны и злы, чем разбойники и ведьмы предыдущих новелл, только их пороки и преступления — тайные. Так, «добропорядочная жена» сукновала — прелюбодейка, бродячие жрецы Сирийской богини — развратники и воры, мачеха преступно вожделеет к пасынку. Везде, куда бы ни пришел Луций-осел, он видит проявление лжи, жестокости и вероломства. Находясь словно в колдовском круге всех этих историй, герой постепенно постигает скрывающуюся под разными личинами стихию неуничтожимого злого начала мира.
Бо́льшая часть новелл построена сходным образом. Автор в них как бы демонстрирует единый механизм порождения зла: ничем не сдерживаемый инстинкт, чрезмерное желание, мучительная страсть оборачиваются причиной страшных преступлений. Показательна история Тразилла, которую Апулей сопровождает следующим восклицанием: «Прошу вас, со всей тщательностью выслушайте, на какие крайности оказалось способным исступленное чувство» (VIII, 3). Тразилл (греч. «дерзкий»), влюбившись в девушку, домогался ее руки. Она вышла за другого. Тразилл убивает соперника и сватается вновь. Молодой вдове во сне является тень мужа и открывает правду.
Обезумев от горя, она мстит убийце: выкалывает спящему глаза, а себя пронзает мечом. Преступника вместе с двумя трупами живым замуровывают в склеп. В сущности, все новеллы второй половины романа повествуют о том, как люди становятся преступниками при самых разных обстоятельствах. Раб, пылающий страстью к свободной женщине, доводит собственную жену до самоубийства; жены бедняков стараются извести своих мужей ради любовников; богатая и знатная матрона возгорается страстью к ослу; богач, одержимый жадностью, из-за клочка земли спускает псов на ни в чем не повинных людей; женщина, обезумев от беспочвенной ревности, терзает мнимую соперницу.
До самых последних строк читатель и не подозревает, что историю Луция ему рассказывает жрец Исиды. Ведь герой Апулея говорит о том, что с ним уже произошло, и все содержание «Метаморфоз» облечено в форму огромной речи-воспоминания Луция. Очевидно, что Луций-жрец рассказывает о своих странствиях в ослиной шкуре не только для того, чтобы читатель повеселился: по замыслу Апулея, веселье десяти книг романа должно быть уравновешено серьезностью содержания заключительной, одиннадцатой книги: ее мистический трепет не знает параллелей в римской литературе II века. Создавая свой странный роман, Апулей явно опирался на методическую максиму, сформулированную еще Платоном: «Обучая, развлекай». Обращаясь к читателю по-дружески доверительно, Апулей показывает, что ему хорошо известны его вкусы и аппетиты, и обещает вкусно его накормить: «Внимай, читатель, будешь доволен» (I, 1).
В начале романа Апулей несколько раз подчеркивает, что основным свойством его героя является любопытство: Луций желает знать все или как можно больше. Любопытство издавна порицалось в философской литературе, считалось пороком, писали об этом и платоники. Плутарх посвятил этой теме специальный трактат, в котором он определяет любопытство как стремление побольше узнать о чужих тайнах и скрываемых недостатках, — в самом деле, добродетель же никто не станет прятать. Любопытный, утверждает Плутарх, открывает свои уши для самых дрянных разговоров, гнусных и грязных россказней, чем наносит своей душе непоправимый вред, становясь зловредным и злоречивым. Но от этой болезни есть верное средство, поучает Плутарх: любопытство нужно отвлечь, обратив свою душу ко всему достойному и прекрасному. И к этому нужно долго и терпеливо себя приучать. Даже мудрецу нелегко освободиться от этого свойства, и у многоумного Одиссея (как считает другой платоник, Филон Александрийский) основным пороком было любопытство. Одиссей не выдержал искушения знанием и стал слушать песнь сирен, хотя знал, что это грозит ему погибелью. Параллель Луция с Одиссеем достаточно отчетливо намечена и самим автором «Метаморфоз»: «Не без основания божественный творец поэзии у греков, желая показать нам мужа высшего благоразумия, изобразил человека, приобретшего полноту добродетели в путешествиях по многим странам и в изучении разных народов. Я сам вспоминаю свое существование в ослиной шкуре с большой благодарностью, так как, под прикрытием этой шкуры, испытав превратности судьбы, я сделался если не более благоразумным, то более опытным» (IX, 13). При этом Луция и Одиссея объединяет не только общий порок, но и мужество, качество, уравновешивающее любопытство. Оба они не раз оказываются на краю гибели из-за своего стремления «знать», но, благодаря способности переносить тяготы, удостаиваются покровительства таких великих богинь, как Афина и Исида.
