16710
Плиний Тациту привет.
Ты просишь описать тебе гибель моего дяди; хочешь точнее передать о нем будущим поколениям. Благодарю; я знаю, что смерть его будет навеки прославлена, если ты расскажешь о ней людям. (2) Он, правда, умер во время катастрофы, уничтожившей прекрасный край с городами и населением их, и это памятное событие сохранит навсегда и его имя; он сам создал много трудов, но твои бессмертные произведения очень продлят память о нем. (3) Я считаю счастливыми людей, которым боги дали или свершить подвиги, достойные записи, или написать книги, достойные чтения; к самым же счастливым тех, кому даровано и то и другое. В числе их будет и мой дядя — благодаря своим книгам и твоим. Тем охотнее берусь я за твое поручение и даже прошу дать его мне.
(4) Дядя был в Мизене и лично командовал флотом711. В девятый день до сентябрьских календ, часов около семи, мать моя показывает ему на облако, необычное по величине и по виду712. (5) Дядя уже погрелся на солнце, облился холодной водой, закусил и лежа занимался; он требует сандалии и поднимается на такое место, откуда лучше всего можно было разглядеть это удивительное явление. Облако (глядевшие издали не могли определить, над какой горой оно возникало; что это был Везувий, признали позже), по своей форме больше всего походило на пинию: (6) вверх поднимался как бы высокий ствол и от него во все стороны расходились как бы ветви. Я думаю, что его выбросило током воздуха, но потом ток ослабел и облако от собственной тяжести стало расходиться в ширину; местами оно было яркого белого цвета, местами в грязных пятнах, словно от земли и пепла, поднятых кверху. (7) Явление это показалось дяде, человеку ученому, значительным и заслуживающим ближайшего ознакомления. Он велит приготовить либурнику713 и предлагает мне, если хочу, ехать вместе с ним. Я ответил, что предпочитаю заниматься; он сам еще раньше дал мне тему для сочинения. (8) Дядя собирался выйти из дому, когда получил письмо от Ректины, жены Тасция714: перепуганная нависшей опасностью (вилла ее лежала под горой, и спастись можно было только морем), она просила дядю вывести ее из этого ужасного положения. (9) Он изменил свой план: и то, что предпринял ученый, закончил человек великой души; он велел вывести квадриремы715 и сам поднялся на корабль, собираясь подать помощь не только Ректине, но и многим другим (это прекрасное побережье было очень заселено). (10) Он спешит туда, откуда другие бегут, держит прямой путь, стремится прямо в опасность и до того свободен от страха, что, уловив любое изменение в очертаниях этого страшного явления, велит отметить и записать его.
(11) На суда уже падал пепел, и чем ближе они подъезжали, тем горячее и гуще; уже куски пемзы и черные обожженные обломки камней, уже внезапно отмель и берег, доступ к которому прегражден обвалом716. Немного поколебавшись, не повернуть ли назад, как уговаривал кормщик, он говорит ему: «смелым в подмогу судьба717: правь к Помпониану». (12) Тот находился в Стабиях718, на противоположном берегу (море вдается в землю, образуя постепенно закругляющуюся, искривленную линию берега). Опасность еще не близкая719 была очевидна и при возрастании оказалась бы рядом. Помпониан погрузил на суда свои вещи, уверенный, что отплывет, если стихнет противный ветер. Дядя прибыл с ним: для него он был благоприятнейшим. Он обнимает струсившего, утешает его, уговаривает; желая ослабить его страх своим спокойствием, велит отнести себя в баню; вымывшись, располагается на ложе и обедает — весело или притворяясь веселым — это одинаково высоко.
(13) Тем временем во многих местах из Везувия широко разлился, взметываясь кверху, огонь, особенно яркий в ночной темноте. Дядя твердил, стараясь успокоить перепуганных людей, что селяне впопыхах забыли погасить огонь и в покинутых усадьбах занялся пожар. Затем он отправился на покой и заснул самым настоящим сном: дыхание у него, человека крупного, вырывалось с тяжелым храпом, и люди, проходившие мимо его комнаты, его храп слышали. (14) Площадка, с которой входили во флигель, была уже так засыпана пеплом и кусками пемзы, что человеку, задержавшемуся в спальне, выйти было бы невозможно. Дядю разбудили, и он присоединился к Помпониану и остальным, уже давно бодрствовавшим. (15) Все советуются, оставаться ли в помещении или выйти на открытое место: от частых и сильных толчков здания шатались; их словно сдвинуло с мест, и они шли туда-сюда и возвращались обратно. (16) Под открытым же небом было страшно от падавших кусков пемзы, хотя легких и пористых; выбрали все-таки последнее, сравнив одну и другую опасность. У дяди один разумный довод возобладал над другим, у остальных один страх над другим страхом. В защиту от падающих камней кладут на головы подушки и привязывают их полотенцами.
(17) По другим местам день720, здесь ночь чернее и плотнее всех ночей, хотя темноту и разгоняли многочисленные факелы и разные огни. Решили выйти на берег и посмотреть вблизи, можно ли выйти в море: оно было по-прежнему бурным и враждебным. (18) Дядя лег на подостланный парус, попросил раз-другой холодной воды и глотнул ее. Огонь и запах серы, возвещающий о приближении огня, обращают других в бегство, а его подымают на ноги. (19) Он встал, опираясь на двух рабов, и тут же упал721, думаю, потому что от густых испарений ему перехватило дыхание и закрыло дыхательное горло: оно у него от природы было слабым, узким и часто побаливало. Когда вернулся дневной свет (на третий день после того, который он видел в последний раз)722, тело его нашли в полной сохранности, одетым как он был; походил он скорее на спящего, чем на умершего.
(21) Тем временем в Мизене мать и я — но это не имеет никакого отношения к истории, да и ты хотел узнать только о его гибели. Поэтому я кончаю. (22) Добавлю одно: я передал все, при чем присутствовал сам и о чем услыхал почти сразу же, когда хорошо помнят, как все было723. Ты извлечешь главное: одно дело писать письмо, в другое — историю; одно — другу и другое — всем. Будь здоров.
17
Плиний Реституту724 привет.
Не могу сдержаться, чтобы не излить тебе хоть в письме, раз лично не пришлось, негодования, испытанного мной в аудитории некоего моего друга.
(2) Он читал произведение превосходное. Двое или трое слушателей, которые и себе и еще нескольким казались красноречивыми ораторами, слушая его, уподобились глухонемым; они сидели, не разжимая губ, не шевеля рукой, даже не вставая, хотя бы потому, что устали сидеть725. Откуда такая важность, такое высокоумие? (3) Это вялость, заносчивость, недоброжелательство, а вернее безумие — потратить целый день726 на то, чтобы обидеть и оставить врагом того, к кому пришли, как к близкому другу. (4) Ты сам красноречивее? тем более нечего завидовать: завидует слабейший. Да, наконец, выше ты его, ниже, равен ему — похвали, если он и ниже, если выше, если тебе равен. Если он выше и недостоин похвалы, то и тебя нельзя похвалить; если он ниже и равен тебе, то ты заинтересован в том, чтобы человек, которого ты обогнал или которому равен, казался очень значительным.
(5) Я привык почитать и даже восхищаться всеми, кто хоть немного успел в умственных занятиях. Они трудны, утомительны и прихотливы; тех, кто ими пренебрегает, они пренебрежительно отвергают. Ты, может быть, думаешь иначе? Хотя кто с большим почтением относится к умственной работе, кто благожелательнее ее оценивает? это вот и побудило меня рассказать именно тебе о своем негодовании. Я рассчитывал найти союзника именно в тебе. Будь здоров.
18
Плиний Сабину727 привет.
Ты просишь меня вести дело горожан Фирма728. Приложу все силы, хотя и разрываюсь между множеством занятий. Я хочу и оказать услуги адвоката почтеннейшей колонии и обязать тебя, одарив тем, что тебе всего приятнее. (2) Ты ведь часто заявляешь, что наши добрые отношения для тебя и помощь и честь — поэтому я ни в чем не должен тебе отказывать, а тем паче в просьбе за родной город. Что почтеннее сыновних просьб и сильнее просьб любящего?
(3) Поэтому обещай твоим, вернее, нашим фирманцам мою помощь. Что они достойны моего труда и стараний, это обещает не только их собственное великолепие729; что они превосходные люди, этому поверишь, раз среди них мог вырасти такой человек, как ты. Будь здоров.
19
Плиний Непоту730 привет.
Ты знаешь, что поднялись цены на землю, особенно под городом? О причине этого внезапного подорожания много толковали. На последнем заседании сенат изрек благороднейшие слова: «кандидаты должны не задавать пиров, не посылать подарков, не давать денег на сохранение»731. (2) Первые два требования нарушали явно и не зная меры; третье — тайком, хотя об этом все хорошо знали.
(3) Наш Гомулл не упустил времени и, пользуясь единодушием сената, вместо подачи мнений потребовал, чтобы консулы довели до сведения принцепса это желание и просили его так же разумно расправиться с этим пороком, как это было с другими732. (4) Расправился: сократил эти грязные позорные расходы кандидатов законом «о домогательстве магистратур»733 и распорядился, чтобы эти люди третью часть своих денег вкладывали в землю734. Он почел безобразием (так и есть), что люди, домогающиеся магистратур, считают Рим и Италию не родиной, а гостиницей или постоялым двором, как иностранцы. (5) Кандидаты бегают туда-сюда; услышав, что что-то продается, торгуются наперерыв и этим еще набивают цену.
