15. Но это слишком много обо мне, особенно при обращении к тебе, который один выслушиваешь жалобы всех союзников. Ты узнаешь от тех, кто считает себя возрожденным моими распоряжениями; все, как бы по общему уговору, громко заявят тебе обо мне то, что для меня самое желательное, а две твои самые большие клиентелы881 — остров Кипр и Каппадокийское царство — будут с тобой обо мне говорить так же, как, думаю я, царь Дейотар, который чрезвычайно близок тебе одному. Если это и имеет большее значение, и во все века людей, побеждавших свои страсти, оказалось меньше, чем побеждавших полчища врагов, то, конечно, твое дело, прибавив к военным действиям это, более редкое и более трудное, счесть и эти самые действия более славными и более значительными.
16. Наконец, как бы не веря в свою просьбу, направляю к тебе как посла философию, дороже которой для меня ничего никогда не было в жизни и которая всегда была самым большим подарком, данным роду людскому богами. Итак, этот общий у меня с тобой союз наших занятий и наук, которым мы отдались и посвятили себя с детства, — причем мы едва ли не одни перенесли ту истинную и древнюю философию, которая кажется кое-кому делом отдохновения и праздности, на форум и в жизнь государства и чуть ли не на поле битвы, — говорит с тобой о моей славе; чтобы ему отказал Катон — это, я полагаю, не дозволено. Поэтому, пожалуйста, будь уверен, что если после моего письма мне, на основании твоего мнения, воздадут почет, то я буду полагать, что достиг того, чего я желал более всего, — благодаря и твоему авторитету, и расположению ко мне. Будь здоров.
CCXXXIX. Гаю Клавдию Марцеллу, в Рим
[Fam., XV, 10]
Тарс, январь 50 г.
Император882 Марк Туллий Цицерон шлет большой привет консулу Гаю Марцеллу, сыну Гая.
1. Раз случилось то, что было самым желательным для меня, — что стремления всех Марцеллов, а также Марцеллинов883 (ведь отношение ко мне со стороны вашего рода и носителей вашего имени всегда было удивительным), итак, раз случилось так, что ваши общие стремления могли быть удовлетворены во время твоего консульства, с которым главным образом и совпали мои деяния, и слава, и почет за них, прошу тебя сделать то, что при благосклонном отношении сената, в котором я уверен, очень легко сделать: постарайся о том, чтобы сенат, после прочтения моего донесения, принял постановление, возможно более почетное для меня.
2. Если бы у меня было с тобой меньше общего, чем со всеми твоими близкими, то я бы направил к тебе тех, кто, как ты понимаешь, меня особенно чтит. Услуги, оказанные мне твоим отцом, чрезвычайно велики, и нельзя назвать никого, кто был бы большим другом моему благополучию и почету. Как высоко меня ценит и всегда ценил твой брат, полагаю, известно всякому. Наконец, весь твой дом всегда проявлял глубочайшее уважение ко мне, а сам ты в своей любви ко мне не уступал никому из своих. Поэтому настоятельнее обычного прошу тебя согласиться способствовать возданию мне возможно больших почестей и считать, что в вопросе о назначении молений884 и в прочем мое доброе имя достаточно препоручено тебе.
CCXL. Луцию Эмилию Павлу, в Рим
[Fam., XV, 13]
Тарс, январь 50 г.
Император885 Марк Туллий Цицерон шлет большой привет консулу Луцию Павлу.
1. Быть вместе с тобой в Риме было по многим причинам моим величайшим желанием, но особенно для того, чтобы ты, и добиваясь консульства и осуществляя его, мог оценить мою преданность тебе, заслуженную тобой. Хотя виды на твое избрание всегда были несомненными для меня, тем не менее я хотел приложить свое усердие. Что касается самого консульства, то я желаю тебе меньших трудов; мне неприятно, что я, будучи консулом, оценил твою преданность, тогда молодого человека, ты же не можешь оценить моей, когда я достиг такого возраста.
2. Но в силу какого-то рока, полагаю, случилось так, что тебе всегда дается возможность возвеличить меня, я же для воздаяния тебе за это не располагаю ничем, кроме желания. Ты возвеличил мое консульство, возвеличил возвращение886. Время моих деяний как раз совпало с твоим консульством. Поэтому, хотя твое высокое положение и достоинство, а также мой великий почет887 и широкая слава, по-видимому, и требуют, чтобы я более пространно настаивал и просил тебя постараться о том, чтобы сенат принял возможно более почетное постановление о моих деяниях, я не осмеливаюсь усиленно на этом настаивать, чтобы не показалось, будто я забыл о твоей постоянной дружбе ко мне, или чтобы я не счел, что ты забыл о ней.
3. Поэтому поступлю так, как ты, полагаю, хочешь, и коротко попрошу того, кто, как знают все народы, оказал мне величайшую услугу. Если бы консулами были другие, то я обратился бы с письмом именно к тебе, Павел, с просьбой настроить их возможно дружественнее по отношению ко мне. Но теперь, когда ты обладаешь высшей властью и высшим авторитетом, и наша близкая дружба всем известна, настоятельно прошу тебя постараться, чтобы постановление о моих деяниях было принято — и возможно более почетное и возможно скорее. Из моего официального донесения тебе, и коллеге, и сенату ты поймешь, что дело достойно почета и благодарственных молений888. Пожалуйста, возьми на себя заботу обо всех моих прочих делах и главным образом о моей славе. Прежде всего, как я просил тебя также в предыдущем письме, позаботься о непродлении срока моих полномочий. Жажду видеть тебя консулом и всего, на что я рассчитываю, как находясь здесь, так и по прибытии в Рим, достигнуть в твое консульство. Будь здоров.
CCXLI. От Марка Целия Руфа Цицерону, в провинцию Киликию
[Fam., VIII, 6]
Рим, февраль 50 г.
Целий Цицерону привет.
1. Тебе, не сомневаюсь, сообщено, что Аппий обвинен Долабеллой889 совсем не вследствие той ненависти, которую я предполагал. И ведь Аппий — не глуп: как только Долабелла явился в суд, он вошел в Рим и отказался от притязаний на триумф890. Этим поступком он пресек толки и показался более подготовленным, нежели надеялся обвинитель. Теперь он на тебя возлагает величайшую надежду. Знаю, тебе он не ненавистен. Насколько ты захочешь его обязать, от тебя зависит. Если бы у тебя в прошлом не было столкновения с ним891, ты мог бы свободнее решить насчет всего дела. Теперь, если ты оценишь свое законное право с точки зрения высшей истины, тебе будет нужно остерегаться, как бы не показалось, что ты недостаточно просто и искренне отбросил вражду. Но в этом отношении если ты захочешь чем-нибудь услужить, то это будет для тебя безопасно; ведь никто не скажет, что приязнь и дружба отпугнули тебя от исполнения долга.
2. Мое внимание привлекло то, что в промежутке между требованием суда892 и обвинением от Долабеллы ушла жена. То, что ты поручил мне при своем отъезде893, я помню; чтò я написал тебе, ты, полагаю я, не забыл. Теперь не время рассказывать больше. Одно могу посоветовать тебе: если это тебе понравится894, все-таки в настоящее время совершенно не показывай своего отношения и выжди, как для него окончится это судебное дело; словом, тебе будет неприятно, если что-либо разнесется. Далее, если помешает какой-нибудь намек, то станет яснее, чем следовало бы или было бы полезно. Ведь он895 не сможет молчать о том, что окажется таким благоприятным для его надежды и что при завершении дела придаст ему столько блеска; особенно раз он таков, что если бы знал, что говорить об этом гибельно, все-таки едва бы удержался.
3. Помпей, говорят, очень старается в пользу Аппия, так что он, полагают, намерен послать к тебе одного из сыновей896. Здесь мы всех оправдываем, и все постыдное и бесчестное, клянусь, ограждено. Но консулы у нас в высшей степени заботливы: до сего времени не могли провести ни одного постановления сената, кроме как о Латинских празднествах.
4. У нашего Куриона трибунат леденеет. Но невозможно передать, в каком застое здесь все. Если бы я не сражался с лавочниками и смотрителями водопровода897, то государство охватила бы сонная болезнь. Если парфяне вас совсем не разжигают, то мы здесь от стужи застываем. Тем не менее Бибул каким-то образом без парфян на Амане потерял несколько когорточек; так об этом известили.
5. Я написал тебе выше, что Курион очень мерзнет; он уже пылает; ведь его разрывают раскаленными щипцами, ибо он, не добившись введения дополнительного месяца898, легкомысленнейше перебежал на сторону народа и начал говорить в пользу Цезаря, и выдвинул закон о дорогах899, вполне напоминающий земельный Рулла, и закон о продовольствии, обязывающий эдилов отмеривать. Этого он еще не сделал, когда я писал первую часть письма.
Очень тебя прошу — если ты что-нибудь сделаешь для Аппия, что потребуется, расположи его в мою пользу. Что касается Долабеллы, советую сохранить себе свободу действий: такое твое поведение способствует и тому делу, о котором я говорю, и твоему достоинству, и мнению о твоей справедливости. Позорным для тебя будет, что у меня не будет греческих пантер900.
