(44) Но к чему эти доводы, к чему эти лишние размышления? Подтверди, Квинт Петилий, гражданин достойный и бесстрашный; будь свидетелем и ты, Марк Катон, которого тоже благая судьба послала мне в судьи: не вы ли от Марка Фавония еще при жизни Клодия слышали, будто Клодий сказал: «Через три дня погибнет Милон»? И прошло три дня, и случилось то, что случилось. Если он не усомнился открыть свой замысел, усомнитесь ли вы в том, что он его и исполнил?
XVII. (45) «Но как сумел Клодий безошибочно выбрать день?» Я сказал уже как: разузнать об уставных обрядах ланувийских диктаторов не составляло труда; он услышал, что в тот день Милон должен был отправляться в Ланувий; день пришел, Милон тронулся в путь, но Клодий его упредил. А что это был за день! День неистовой сходки, к которой, как я говорил уж, созвал народ подкупленный трибун! Этот день, этот сброд, этот крик, — никогда их не покинул бы Клодий, если б не рвался к обдуманному преступленью. Стало быть, у Клодия не было причины ехать, а была причина остаться, — у Милона же не было возможности оставаться, а была причина, и даже необходимость, ехать. Нужно ль доказывать: Клодий знал, что Милон в этот день будет на этой дороге, а Милон о Клодии этого и подозревать не мог? (46) Откуда было, спрашивается, Милону это знать? А вот откуда было знать это Клодию, — и вы не стали бы спрашивать: пусть даже он никого бы о том не спросил, кроме дружка своего, Тита Патины, все равно мог он знать, что в тот день Милон, ланувийский диктатор, назначает жреца в храм Юпитера, — а разве мало у кого бы он мог без труда узнать все, что надобно?
А Милон у кого мог узнать о поездке Клодия? Предположим, что он все узнал (я готов уступить даже в этом!), предположим, он даже раба у него подкупил, как сказал о том друг мой Аррий, — ну и что же? Прочтите свидетельства ваших же свидетелей; вот Кавсиний Схола из Интерамны, вернейший друг и спутник Клодия, тот самый Схола, который присягал когда-то,159 будто Клодий в один и тот же час находился и в Интерамне и в Риме: Схола сказал, что Клодий в этот день хотел оставаться в альбанской усадьбе,160 но внезапно ему сообщили, что умер архитектор Кир,161 и он тут же решил отправиться в Рим. Точно то же сказал и Гай Клодий, спутник Публия Клодия. XVIII. (47) Вы видите, судьи, сколько вопросов сразу решают такие свидетельства! Во-первых, заведомо избавлен от подозрения Милон: он предпринял свой путь никак уж не с целью напасть по дороге на Клодия, потому что не должен был Клодий ехать по этой дороге. Во-вторых же, — почему бы мне не заступиться и за себя? — вы ведь знаете, судьи, что кое-кто, обсуждая нынешнее постановленье, говорил, будто убийство свершено-то Милоном, но задумано кем-то повыше; и кого же, как не меня, эти мерзавцы и отверженцы представляли здесь убийцею и разбойником? Но вот они уничтожены собственными же свидетелями — теми, кто сказал, что Клодий в тот день и не вернулся бы в Рим, не узнай он о кончине архитектора. О, теперь я вздохну с облегченьем: я волен, я больше не должен бояться, что кто-то скажет, будто бы я замышлял то, о чем бы не мог и подозревать!
(48) Но двинемся далее. Нам возражают: «Значит, Клодий и не думал о засаде, если он собирался в тот день остаться в альбанской усадьбе!» О, еще бы, — беда только в том, что как раз для убийства-то он и покинул усадьбу. Видится мне, что вестник кончины Кира совсем не о ней пришел возвестить, а о приближенье Милона. Зачем было трудиться вестнику, когда Клодий сам, уезжая из Рима, оставил там Кира уж при смерти? Мы вместе там были, вместе скрепили его завещанье, и Кир при свидетелях назначил наследниками его и меня. Накануне в третьем часу Клодий оставил Кира умирающим — а на следующий день в десятом часу дожидался известья, что тот уже умер?
XIX. (49) Но пускай даже так — зачем было спешить ему в Рим, зачем пускаться в ночь? Что заставило его торопиться? Наследство? Нет: во-первых, не требовало оно такой спешки, во-вторых же, если б и требовало, разве ночью он мог бы взять больше, чем взял бы наутро? Более того: ночная поездка в столицу была для него опасна скорей, чем желанна, — напротив, Милон, этот мастер засад, уж наверное, зная об этом ночном его выезде, засел бы на пути и подстерег бы его. (50) Потом он отперся бы, и все бы ему поверили — всем ведь хочется оправдать его, несмотря на его признание. Преступление взяла бы на себя эта местность — приют и убежище разбойников; не выдали бы Милона ни глухое безлюдье, ни слепая ночь; подозренье легло бы на тех, кого Клодий терзал, обирал, изгонял, и на тех, кто боялся того же — вся Этрурия была бы вызвана в суд! (51) Впрочем, Клодий в тот день на обратном пути из Ариции завернул в свою альбанскую усадьбу — что ж Милон? Ведь он знал: если Клодий в Ариции, то, возвращаясь в Рим в тот же день, он, наверно, свернет к усадьбе, что возле дороги, — почему же Милон не застиг его раньше, чтоб Клодий не скрылся в усадьбе? почему не устроил засаду в местах, где он должен был ехать ночью?
(52) Мне кажется, судьи, что покамест все ясно. Милону было даже выгодно, чтоб Клодий жил, — Клодию для целей его всего нужней, чтобы Милон погиб. Клодий Милона ненавидел жесточайшим образом, Милон же Клодия — нимало. У Клодия постоянным обычаем было насилие, у Милона — защита. Клодий открыто сулил и предсказывал Милону смерть — от Милона ничего подобного не слыхано. День отъезда Милона был Клодию известен, день возврата Клодия Милону неизвестен. Милону ехать было необходимо, Клодию — вовсе несвоевременно. Милон не скрывал, что в тот день он уедет из Рима, — Клодий скрывал, что намерен в этот день вернуться. Милон своих замыслов не менял, Клодий — менял под вымышленным предлогом. Милону, строй он Клодию засады, следовало бы выждать ночи в окрестностях города, — Клодию, даже не бойся он Милона, все же следовало бы остеречься, подъезжая к городу ночью.
XX. (53) Перейдем теперь к самому главному: которому из двух удобней было для злодейства то место, где они сошлись? Да можно ли, судьи, об этом еще размышлять, еще сомневаться? Перед самым поместьем Клодия, где в непомерных его постройках легко могло скрываться до тысячи молодцов, под высоким, нависшим над дорогой оплотом противника неужели мог Милон надеяться на победу, неужели выбрал нарочно это место для боя? Не верней ли, что в этом самом месте поджидал его тот, кто считал, что здесь самое место поможет нападению? (54) Обстоятельства сами за себя говорят, и нет ничего доказательней! Если бы вы даже не слышали, как было дело, а только видели его на картине, все равно здесь было бы ясно, который из двух сидел в засаде, а который не помышлял ничего дурного. Один — в повозке, закутан в плащ, рядом с женою, — даже не знаешь, что неудобней, одежда, повозка или спутница? Заперт в повозке, стеснен женою, опутан плащом, — кто может быть меньше способен к сражению? А теперь посмотрите на другого: он внезапно покидает усадьбу (почему?), и при этом вечером (по какой нужде?), а потом мешкает (с какой стати в столь позднее время?). Он заворачивает к усадьбе Помпея — зачем? навестить Помпея? Но он знал, что Помпей в Альсии! Осмотреть усадьбу? Но он видел ее уже тысячу раз! Чего же ему надо? Помедлить и оттянуть время: он не хотел покидать это место, покуда не появится Милон.
XXL (55) А теперь сравните выезд разбойника налегке и тяжелый обоз у Милона. Обычно Клодий всюду был с женою, здесь — без жены, обычно — только в повозке, здесь — на коне; всюду брал с собою он греческий сброд, даже спеша в свой стан в Этрурию, а здесь — в целой свите ни одного шута. Милон, вопреки обыкновению, был тут с певчими рабами жены своей и с целою стаей служанок, а Клодий, всегда таскавший при себе продажных распутников и блудниц, тут не взял никого подобного: все при нем были молодец к молодцу. Почему же Клодий не вышел победителем? Потому что не всегда убивает разбойник путника — иногда и путник разбойника. Хоть и подготовленным напал Клодий на неподготовленного, — вышло так, словно баба столкнулась с мужчиной. (56) Да и не так уж был Милон неподготовлен, чтоб не быть настороже против Клодия. Он всегда держал в уме, как нужна его гибель для Клодия, и какова в Клодии ненависть, и какова наглость. И он знал, что жизнь его уже оценена и чуть ли не запродана, а потому не подставлял ее опасностям без охраны и стражи. А случай силен, а исход сражений неверен, а Марсово счастье переменчиво, и не раз ликующий враг, уже снимая доспех с побежденного, бывал пронзен и повержен от упавшего. И небрежен был главарь, раззевавшийся от ужина и выпивки, ибо, отрезав врага с тылу, не подумал он о его спутниках в конце поезда, и, наткнувшись на них, пылавших гневом и отчаяньем о жизни хозяина, принял кару как возмездие от верных слуг за жизнь хозяина.
(57) Почему же этим слугам дал Милон освобождение? Уж, наверное, из страха, что они его выдадут, что они не вытерпят мучений, что они признаются под пыткою: да, убит был Публий Клодий рабами Милона на Аппиевой дороге! Но к чему здесь, собственно, пытка? О чем следствие? Убил ли Милон? Да, убил. Законно убил или нет? А здесь палач ни при чем: на дыбе ведется следствие о деянии, а следствие о законности — в суде. XXII. Здесь мы и будем вести наше следствие, здесь мы и признаемся в том, чего ты домогаешься пыткою. Если спрашиваешь ты, почему Милон своих рабов отпустил на волю, а не спрашиваешь, почему так мало он их наградил, то ты и противника попрекнуть не умеешь! Ведь сам сидящий здесь Катон сказал с обычной твердостью и смелостью, сказал перед мятежной сходкой, усмиренной лишь его достоинством: не только свободы, а даже и всякой награды заслуживают те, кто спасает жизнь господина! Есть ли достаточная награда для рабов, чьей верности, чьей честности, чьей преданности он обязан жизнью? И не только жизнью, а и тем, что злейший враг не насытил свой дух и свой взор видом крови из ран его! Не отпусти он их на волю, они достались бы на пытку палачу — спасители господина, каратели преступленья, защитники от убийства! Право, для Милона ничего нет утешительней в беде его, чем знать: даже если с ним что-то случится, рабы его награждены по заслугам.
