5. Ты спрашиваешь о моем мнении насчет легионов, которые постановлено отправить в Сирию1103; раньше я сомневался в том, что они придут. Теперь же для меня нет сомнений в том, что если слухи о спокойствии в Сирии дойдут раньше, то легионы не придут. Предвижу, что твой преемник Марий приедет нескоро, потому что сенат постановил, чтобы он отправился вместе с легионами.
6. На одно письмо я ответил; перехожу ко второму. Ты просишь меня возможно лучше порекомендовать тебя Бибулу; в желании у меня нет недостатка, но здесь нахожу уместным упрекнуть тебя; ведь из всех, находящихся при Бибуле, один ты ни разу не известил меня о том, как велика беспричинная вражда Бибула ко мне. Ведь очень многие сообщили мне, что, когда Антиохия была охвачена сильным страхом, а на меня и мое войско возлагали большие надежды, он не раз говорил, что предпочитает вытерпеть, что угодно, лишь бы не показалось, что он нуждался в моей помощи. Молчание, которое ты, по долгу квестора, хранишь о своем преторе, меня не огорчало, хотя я и слыхал, как с тобой обращались. Но он, писавший о войне с парфянами Ферму1104, не написал ни слова мне, для которого, как он понимал, эта война была опасна. Он написал мне только об авгурате своего сына; тут я, движимый сочувствием и всегда будучи лучшим другом Бибулу, постарался написать ему самое любезное письмо.
7. Если он недоброжелателен ко всем, чего я никогда не думал, то я чувствую меньшую обиду за себя. Но если он более враждебен именно ко мне, то мое письмо не принесет тебе пользы. Ведь в том донесении, которое Бибул послал сенату, он приписывает себе одному то, что было у нас с ним общим; говорит, что это он добился обмена денег с выгодой для римского народа1105; что же касается моих самостоятельных действий, как отказ от использования транспаданцев, как вспомогательные войска1106, то, по его словам, и это было его уступкой народу; но то, что относилось к нему одному, он старается приписать нам обоим: «Когда мы, — говорит он, — потребовали увеличить продовольствие для конницы вспомогательных войск». Но вот недоброжелательность малодушного, ничтожного и пустого человека: так как благодаря мне сенат провозгласил Ариобарзана царем и препоручил его мне, Бибул в своем донесении называет его не царем, а сыном царя Ариобарзана1107. Люди с такими наклонностями, если к ним обратишься с просьбой, становятся еще подлее. Но я все-таки уступил твоей просьбе: написал для тебя письмо к нему; когда получишь его, то поступишь, как захочешь.
CCLXXII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., VI, 7]
Тарс, конец июля 50 г.
1. Квинт сын, по сыновней любви, — правда, я очень подгонял его, но бегущего1108, — помирил своего отца с твоей сестрой. К этому его сильно побудило твое письмо. Что еще нужно? Я уверен, что все обстоит, как мы желаем.
Я уже дважды писал тебе о своих имущественных делах, если только тебе доставили мои письма, по-гречески, в виде загадок1109. Предпринимать, разумеется, нечего; тем не менее ты принесешь мне некоторую пользу, попросту расспросив его насчет долгов Милону и посоветовав ему довести дело до конца, как он мне обещал.
2. Я приказал квестору Месцинию ожидать меня в Лаодикее для того, чтобы я мог, в соответствии с Юлиевым законом, оставить в двух городах законченные отчеты1110. Я хочу отправиться ради мальчиков на Родос, а оттуда возможно скорее в Афины, несмотря на сильные противные этесии1111. Но я очень хочу возвратиться именно при тех должностных лицах, в благожелательности которых я убедился при назначении молений. Ты же все-таки пошли мне навстречу письма: не думаешь ли ты, что мне следует задержаться из государственных соображений? Тирон написал бы тебе, если б я не оставил его в Иссе тяжело больным. Но, как сообщают, ему лучше. Тем не менее я встревожен: ведь нет ничего чище этого молодого человека, ничего прилежнее.
CCLXXIII. Аппию Клавдию Пульхру, в Рим
[Fam., III, 12]
Сида, начало августа 50 г.
Марк Туллий Цицерон шлет привет Аппию Пульхру.
1. Сначала я поздравлю тебя (так ведь требует последовательность обстоятельств), затем перейду к своим делам. Итак, горячо поздравляю тебя с судом за подкуп избирателей1112 и не с тем, что ты оправдан, в чем никто не сомневался, но вот с чем: чем ты честнее как гражданин, чем знаменитее как муж, чем вернее как друг, чем более украшают тебя доблесть и настойчивость, тем более следует удивляться тому, что даже при тайном голосовании не было скрыто недоброжелательности, которая осмелилась бы на тебя напасть. Несвойственное нынешним временам, несвойственное нынешним людям и нравам дело! Я уже давно ничему не удивлялся в большей степени.
2. Что же касается лично меня, то возьми на себя на короткое время мою роль и вообрази себя на моем месте. Если ты с легкостью найдешь, что сказать, то считай мои колебания непростительными. Мне бы хотелось, чтобы для меня и моей Туллии, как ты того желаешь самым дружеским и самым любезным образом, счастливо сложилось то, что без моего ведома совершили мои1113, но чтобы случилось так, как происходит в это время (надеюсь и желаю, чтобы вполне счастливо). Тем не менее, при этой надежде, твое благоразумие и доброта утешают меня больше, нежели своевременность события1114. Поэтому я не нахожу, как мне закончить это начатое мной рассуждение: с одной стороны, я не должен говорить ничего сколько-нибудь прискорбного о том, что ты сам наделяешь наилучшими предзнаменованиями; с другой, — я все-таки не свободен от каких-то угрызений. При этом я боюсь одного: что ты недостаточно ясно понимаешь, что то, что совершено, совершено другими, которым я велел ко мне не обращаться, когда я должен был находиться так далеко, а делать то, что они одобрят.
3. Но при этом у меня возникает вопрос: а что бы ты, если бы ты был здесь? Дело я одобрил бы. Что же касается времени1115, то я бы ничего не сделал наперекор тебе и без твоего совета. Как видишь, я в поту, я давно в затруднении, как мне защитить то, что мне следует защищать, и не оскорбить тебя. Потому освободи меня от этого бремени; ведь я, мне кажется, никогда не излагал более трудного дела. Все-таки считай так: если бы я уже тогда не закончил с величайшей заботой всех дел с необычайным почетом для тебя, то, хотя, как мне казалось, уже ничего невозможно прибавить к моей прежней преданности тебе, тем не менее я, получив известие об этих родственных узах, защищал бы твое достоинство пусть не с большей преданностью, но более решительно, более открыто, более заметно.
4. За два дня до секстильских нон, когда я, по истечении годичного срока наместничества, покидал провинцию и подъезжал на корабле к Сиде, причем вместе со мной был Квинт Сервилий, мне было вручено письмо от моих. Я тотчас сказал Сервилию (ведь он мне показался взволнованным)1116, чтобы он рассчитывал на большее с моей стороны. Что еще? Я ничуть не стал более благожелательным к тебе, чем был, но гораздо более старательным в проявлении благожелательности. Ибо, подобно тому, как наша старая неприязнь ранее побуждала меня остерегаться, как бы случайно не подать кому-нибудь повода заподозрить, что мы помирились друг с другом лишь внешне, так новое родство заботит меня и заставляет опасаться, как бы моя чрезвычайная любовь к тебе не показалась сколько-нибудь ослабевшей.
CCLXXIV. Марку Целию Руфу, в Рим
[Fam., II, 15]
Сида, начало августа 50 г.
Император Марк Туллий Цицерон шлет привет курульному эдилу Марку Целию.
1. Действовать более обдуманно и разумно, чем действовал ты с Курионом по поводу молений1117, не было возможно. Клянусь, дело это завершено к моему удовлетворению как в смысле быстроты, так и потому, что тот, кого это рассердило, — твой и в то же время мой соперник1118, — согласился с тем, кто превознес мои действия божественными похвалами1119. Поэтому знай, что я надеюсь на то, что последует1120; к этому ты и готовься.
2. Что касается Долабеллы, то меня радует, во-первых, что ты хвалишь, во-вторых, что ты любишь его. Что же касается того, что моя Туллия, как ты надеешься, сможет умерить своим благоразумием, то я знаю, на какое твое письмо это является ответом1121. Что скажешь ты, прочитав мое письмо, которое я тогда, на основании твоего письма, написал Аппию1122? Но что поделаешь? Такова жизнь. Да одобрят боги то, что произошло! Надеюсь, он будет для меня приятным зятем. В этом мне очень поможет твоя доброта.
3. Положение государства меня чрезвычайно тревожит. Я расположен к Куриону; Цезарю желаю почестей; за Помпея готов умереть. Тем не менее ничто не дороже мне, чем государство; в этом отношении ты не особенно мечешься: ведь ты, как мне кажется, связан и тем, что ты честный гражданин, и тем, что ты верный друг1123.
4. Уезжая из провинции, я поставил квестора Целия во главе провинции. «Мальчика?» — скажешь ты. Но квестора, но знатного молодого человека, но по примеру почти всех; да и не было старшего по должности, которого я мог бы назначить. Помптин уехал много ранее; упросить брата Квинта не было возможности; но если бы я оставил его, недруги сказали бы, что я покинул провинцию не точно через год, как постановил сенат, ибо я оставил свое второе «я». Они, возможно, добавили бы, что сенат постановил, чтобы провинциями управляли те, кто ранее не управлял, между тем мой брат три года управлял Азией. Словом, теперь я не тревожусь; если бы я оставил брата, я боялся бы всего. Наконец, поступив не столько по собственному побуждению, сколько по примеру двух могущественных людей1124, которые привлекли к себе всех Кассиев и Антониев, я не столько хотел приблизить к себе знатного молодого человека, сколько не желал отталкивать. Тебе придется одобрить это мое решение: ведь изменить его невозможно.
