2. Последовало еще два письма, отправленных оба в канун календ, которые меня, и до того, как я тебе писал, колебавшегося, сбили с прежней точки зрения. И меня не волнует, что ты пишешь «враждебный самому Юпитеру»1557. Ведь опасность кроется в гневе обоих, победа же так неопределенна, что худшее дело1558 кажется мне более подготовленным. Не действуют на меня и консулы, которые сами поддаются воздействию легче, чем пушинка или лист. Размышление о долге терзает меня и терзало до сего времени. Более осторожно, конечно, остаться; более честным считается переправиться. Иногда я предпочитаю, чтобы многие считали, что я поступил неосторожно, нежели чтобы немногие — что нечестно. Ты спрашиваешь о Лепиде и Тулле1559; для них нет сомнений в том, чтобы явиться к Цезарю и прийти в сенат.
3. Твое самое последнее письмо отправлено в календы; в нем ты желаешь встречи и не теряешь надежды на мир. Но я, когда пишу это, не считаю, ни что они1560 встретятся, ни что Помпей, если они встретятся, согласится на какие-либо условия. Ты, видимо, не сомневаешься в том, что мне следует делать, если консулы переправятся; они, конечно, переправляются или — сейчас уже — переправились. Но запомни — кроме Аппия1561, нет почти никого, кто не имел бы на это права. Ведь это либо обладающие военной властью, как Помпей, как Сципион, Суфенат, Фанний, Воконий, Сестий, сами консулы1562, которым, по обычаю предков, положено посещать даже все провинции, либо их легаты. Но я не решаю ничего; к чему ты склоняешься и что почти правильно, понимаю. Я написал бы больше, если бы мог писать сам. Но я, как мне кажется, смогу через два дня. Посылаю тебе копию письма Бальба Корнелия1563, которое я получил в тот же день, когда и твое, чтобы ты испытал скорбь за мою участь, видя, что надо мной издеваются.
CCCXLVIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., VIII, 16]
Формийская усадьба, 4 марта 49 г.
1. Все мной предусмотрено, кроме скрытого и безопасного пути к Верхнему морю1564; этим морем ведь я не могу воспользоваться в это время года. Но каким путем мне попасть туда, куда стремится мой дух и куда зовет дело? Ведь уезжать следует скоро, чтобы случайно что-либо не помешало и не связало меня. И меня приводит к этому не тот, кто создает такое впечатление, кого я уже давно узнал, как человека, самого неспособного к государственной деятельности; теперь же знаю, что он и самый неспособный полководец1565. Итак, меня к этому приводит не он, а людская молва, о которой мне пишет Филотим. Ведь оптиматы, по его словам, меня разрывают. Все благие боги! что за оптиматы! Как они теперь бегут навстречу, как продаются Цезарю! А для муниципий он бог, и они не притворяются, как тогда, когда они приносили обеты по поводу болезни того1566.
2. Но право, от какого бы зла ни удержался этот Писистрат1567, это будет так же приятно, как если бы он помешал совершить это другому. Надеются, что этот будет благосклонным, того1568 считают разгневанным. Какие выходы навстречу из городов, какие почести! «Боятся», — скажешь ты. Верю, но того1569, клянусь, больше. Коварная мягкость этого1570 их, восхищает, гнева того1571 они страшатся. Судьи из числа трехсот шестидесяти, которые особенно восхищались нашим Гнеем, из которых я ежедневно кого-нибудь вижу, ужасаются перед какими-то его «луцериями»1572. Поэтому я и спрашиваю, кто эти оптиматы, которые меня выталкивают, хотя сами остаются дома? Тем не менее, кто бы они ни были,
Стыд мне пред каждым троянцем...1573
Хотя я и вижу, с какой надеждой выезжаю, я и присоединяюсь к человеку, более подготовленному к опустошению Италии, нежели к победе1574, и ожидаю повелителя. И все-таки, когда я пишу это, за три дня до нон, я еще чего-то жду из Брундисия. Но почему «чего-то», а не извещения о том, что он оттуда постыдно бежал, и не о том, по какому пути и куда направляется этот победитель1575? Когда узнаю об этом, думаю в Арпин, если он1576 поедет по Аппиевой дороге.
CCCXLIX. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., IX, 1]
Формийская усадьба, 6 марта 49 г.
1. Хотя я и полагал, что, когда ты будешь читать это письмо, я уже буду знать, что произошло в Брундисии (ведь из Канусия Гней отправился за восемь дней до календ, а это я пишу в канун нон, на четырнадцатый день после его выступления из Канусия), тем не менее я каждый час был в тревоге из-за ожидания и удивлялся, что не сообщали даже никаких слухов; ведь было удивительное молчание. Но это, возможно, пустые старания; все-таки это уже необходимо знать.
2. Одно огорчает меня: до сего времени не могу выяснить, где наш Публий Лентул, где Домиций. Но я хочу знать, как мне легче выяснить, что они намерены делать: намерены ли они отправиться к Помпею, а если намерены, то каким путем и когда намерены отправиться. Рим, слыхал я, уже переполнен оптиматами; Сосий и Луп1577, которые, как полагал наш Гней, должны были прибыть в Брундисий раньше, чем он, производят суд. Отсюда же уезжают во множестве; даже Маний Лепид, с которым я обычно коротал дни, думает завтра.
3. Я же задержался в формийской усадьбе, чтобы скорее узнавать новости; затем хочу в Арпин; оттуда, по пути, где меньше всего возможна встреча, — к Верхнему морю, удалив или совсем отпустив ликторов. Ведь, по слухам, честные мужи, которые и теперь и ранее часто были для государства большим оплотом, не одобряют этого моего промедления, и обо мне много и строго судят на пирах, рано начинающихся.
Итак, мне следует выехать и, чтобы быть честным гражданином, пойти на Италию войной на суше и на море и снова разжечь против себя ненависть бесчестных, которая уже погасла, и последовать советам Лукцея и Феофана.
4. Ведь Сципион1578 либо выезжает по жребию в Сирию, либо вместе с зятем почетно, либо бежит от гнева Цезаря, а Марцеллы1579 остались бы, если бы не боялись меча Цезаря. Аппий — в таком же страхе, а также из-за недавнего враждебного отношения1580. Кроме него и Гая Кассия, все прочие — легаты, Фавст1581 — проквестор; одному мне дозволено любое из двух. К этому присоединяется соображение о брате1582; было бы несправедливо, если бы он разделил эту участь. На него Цезарь даже больше разгневается, но я не могу упросить его остаться. Я отдам это Помпею, потому что должен. Ведь лично меня не побуждает никто другой, ни слова честных, которых нет, ни дело, которое велось трусливо, будет вестись бесчестно. Одному, одному отдаю я это, даже без его просьбы, и защищающему, как он говорит, не свое дело, а государственное. Я очень хотел бы знать, что ты думаешь насчет переезда в Эпир.
CCCL. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., IX, 2]
Формийская усадьба, 7 марта 49 г.
В мартовские ноны, в твой день1583, как я полагаю, я ждал от тебя более длинного письма; тем не менее счел нужным ответить вот на это краткое1584, которое ты отправил за три дня до нон, накануне приступа. По твоим словам, ты радуешься, что я остался, и пишешь, что остаешься при своем мнении; но мне, на основании предыдущего письма, казалось, что ты не сомневаешься в том, что мне следует ехать при условии, если и Гней взойдет на корабль в хорошем сопровождении, и консулы переправятся. Ты ли плохо помнишь это, или я недостаточно понял, или ты изменил мнение? Но либо из того письма, которого я жду, я увижу, каково твое мнение, либо выманю у тебя другое. Из Брундисия еще ничего не сообщено.
CCCLI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., IX, 2a]
Формийская усадьба, 8 марта 49 г.
1. О трудное и совсем погубленное дело! Как ты ничего не пропускаешь, давая совет! Как, однако, не объясняешь ничего, что ты одобрил бы сам! Тому, что я не вместе с Помпеем, ты радуешься и излагаешь, как позорно будет мне присутствовать1585, когда его будут как-нибудь порочить: одобрить будет непростительно. Конечно; следовательно, против? — «Да отвратят боги», — говоришь ты. — Так что же будет, если с одним связано преступление, с другим истязание? «Ты добьешься, — говоришь ты, — у Цезаря, чтобы тебе было дозволено отсутствовать и быть не у дел». Следовательно, умолять? Жалкое положение! Что, если не добьюсь? — «И насчет триумфа, — говоришь ты, — вопрос останется открытым». Что, если именно это меня и связывает? Принять мне? Что сквернее? Отказаться? Он1586 сочтет, что его полностью отвергают, даже больше, чем некогда в деле с вигинтивирами1587. А ведь когда он обеляет себя, он обычно сваливает на меня всю вину за те обстоятельства: будто я в такой степени был ему врагом, что не хотел даже принять от него должность. Насколько горше он теперь примет это! Настолько, разумеется, насколько этот почет выше того и сам он сильнее.
2. Что касается отсутствия у тебя, по твоим словам, сомнений в том, что я в настоящее время очень не в чести у Помпея, не вижу причины, почему бы это было так именно в настоящее время. Станет ли тот, кто, потеряв Корфиний, наконец известил меня о своем решении, сетовать, что я не прибыл в Брундисий, когда между мной и Брундисием находился Цезарь? Кроме того, он знает, что в этом деле его жалоба не искренняя. Он считает, что насчет слабости муниципий, насчет набора, насчет мира, насчет Рима, насчет денег, насчет занятия Пиценской области я предвидел больше, чем он. Если же я не приеду, когда смогу, тогда именно он будет недругом, чего я опасаюсь не во избежание того, чтобы он повредил мне — и в самом деле, что он сделает?
