Аристофан - Лягушки

Да, себя царем я чувствую,
Чуть выбраню исподтишка хозяина.

А любишь ты ворчать, когда посеченный
Идешь к дверям?

Мне это тоже нравится.

А суетиться попусту?

Еще бы нет!

О Зевс рабов! А болтовню хозяйскую
Подслушивать?

Люблю до сумасшествия!

И за дверьми выбалтывать?

И как еще!
Мне это слаще, чем валяться с бабою.

О Феб! Так протяни мне руку правую,
И поцелуй, и дай поцеловать тебя!

Но ради Зевса, во плетях нам общего,
Скажи мне, это что за крик ужаснейший
И ругань?

Еврипид с Эсхилом ссорятся.

Да ну?

Дела, дела пошли великие.
Средь мертвецов восстанье небывалое!

А что?

Закон старинный установлен здесь
Для всех искусств, могучих и прославленных:
Кто всех сильней и выше в мастерстве своем,
Тем в Пританее угощенье дарится[59]
И трон с Плутоном рядом.

Понимаю все.

Когда другой придет, сильнее прежнего,
Соперники в искусстве состязаются.

Эсхила что ж так сильно опечалило?

Трагическим престолом он давно владел,
Как величайший мастер.

Ну, и что ж теперь?

Когда сошел под землю Еврипид, собрал
Вокруг себя воров он и налетчиков,
Отцеубийц, грабителей и взломщиков –
Их в преисподней множество. Наслушавшись
Словечек ловких, доводов и выдумок,
Они взбесились и мудрейшим мастером
Его признали. Возгордившись, занял он
Эсхила трон.

Его избили до крови?

Ничуть! Народ судилища потребовал,
Чтобы решить, кто в мастерстве искуснее.

Вот негодяи!

И какие! Подлые!

Но разве не нашел Эсхил союзников?

Людей немного честных на земле и здесь.

А что ж Плутон намерен предпринять теперь?

Велел он к состязанию готовиться
И к тяжбе из-за трона.

Почему, скажи,
Престола и Софокл себе не требовал?

И не подумал даже. Снизойдя в Аид,
Поцеловал Эсхила он и руку дал,
И тот его на троне посадил с собой.
Теперь же обещал он (Кледемид сказал)[60]
Быть очередным. Если победит Эсхил,
Не тронется он с места. Если ж нет, тогда
Он с Еврипидом вступит в состязание.

Когда ж начало?

Скоро, Зевс свидетель мне.
Вот здесь, пред нами, совершится судьбище,
Здесь на таланты будут весить музыку.[61]

Они подвесят на безмен трагедию?

Они линейки вынесут, и гири слов,
И слитки изречений.

Будут плиты лить?

И рычаги и клинья. Еврипид клялся,
Что по словечкам разберет трагедии.

Я думаю, Эсхил ужасно сердится.

Как грозный бык взглянул он и нахмурил лоб.

А кто ж судьею будет?

Много спорили.
Людей с рассудком не легко нигде найти,
К тому же брать афинян не хотел Эсхил.[62]

Воров нашел бы много и налетчиков.

А остальные все – невежды круглые
В делах искусства. К твоему хозяину
Тут обратились. Он знаток художества.
Но в дом войдем! Где господа дерутся, там
Достаточно и нам перепадает слез.

Желчью чудовищной здесь изойдет громоносный вития
В час, как увидит врага, наточившего едкие зубы
С острым оскалом. Тогда в исступленье и злобе
Завращаются глаза.
Спор шлемоблещущий вспыхнет словес, оперенных султаном,
С колкими стружками шустрых острот и с занозами мыслей
Хитрого мужа. Подымется он против силы
Конновздыбленных речей.
Всхолмив чудовищных косм золотую летучую гриву,
Страшно морщины стянув и насупив тяжелую складку,
Этот взревет и речений, окованных медью,
Исполинский вырвет вздох.
Тот же – расчетливый фокусник слов, изощренный искусник, –
Гибкий язык наточив, раскидает словечки, расщепит
Зычную бурю речей и запутает петли,
Губы ядовито сжав.

Не откажусь от трона, уговоры брось!
Я говорю, что в мастерстве сильней его.

Эсхил, чего ж молчишь ты, иль не слышишь слов?

Сначала станет важничать. Ведь всякий раз
Чудачит точно так же он в трагедии.[63]

Постой, дружок, не городи напраслину!

Его давно я знаю, раскусил давно.
Певца невежд, горластого, строптивого,
С безудержным, неистовым, безумным ртом,
Бахвала, витьеватого, трескучего.

Богини огородной порождение,[64]
Что ты сказать посмел мне! Попрошайка слов,
Тряпичников властитель и лоскутьев швец!
Не будешь рад отваге!

Замолчи, Эсхил!
Не раздувай дыханье в жаркой ярости!

Отнюдь, сперва изобличу я этого
Творца уродов. Кто он? И насколько нагл?

Овцу, овцу, рабы, ведите черную![65]
Грозит нагрянуть ураган чудовищный.

Изобретатель песенок изнеженных,
Любви развратной выдумщиц, ужо тебе!

Замолкни, удержись, Эсхил почтеннейший!
А ты, несчастный Еврипид, покуда жив,
Беги от бури и от градобития,
Чтобы, метнув увесистым речением,
Не размозжил он темени и «Телефа»![66]
А ты, Эсхил, без ярости, но с кротостью
Доказывай, доказывай! Не дело ведь,
Чтоб трагики бранились, как разносчики.
Ты ж сразу вспыхнул, словно подожженный дуб.

Что до меня, готов я, не боясь ничуть,
Кусать и получать укусы, взвесив все:
Стихи и песни и костяк трагедии.
«Эола» и «Пелея» отдаю на суд,
И «Мелеагра», и, конечно, «Телефа».

А ты что делать хочешь, говори, Эсхил?

Не препираться – вот мое желание.
Здесь не равны мы в споре.

Почему ж это?