«Место, где площади тут, занимали сырые болота,
А при разливе реки ров наполнялся водой.
Озеро Курция впрямь когда-то озером было,[504]
Ныне же там алтари стали на твердой земле.
405 А на Велабрах, где в цирк проходили торжественным строем,
Были одни ивняки с зарослями камыша:
Часто, бывало, гуляка, по здешней воде пробираясь,
Песни разгульно поет, спьяна матросам крича.
Бог, кому имя дано по его изменениям вида,[505]
410 Не назывался еще по повороту реки.
Здесь же и роща была, тростником заросшая частым,
Где было можно пройти только босою ногой.
Заводи больше здесь нет, река в берегах протекает,
Высохла почва, но все ж старый обычай живет».
415 Все объяснила она. «Будь здорова, — сказал я старушке. —
И доживай ты свой век тихо, не зная забот».
Все остальное и так уж с младенческих лет я запомнил,
Но из-за этого здесь повести я не прерву.
Правнук Дардана Ил построил новые стены
420 (Ил, что богатством своим славен по Азии был), —
Вдруг, говорят, изваянье с небес всеоружной Минервы
Падает на холмы, где вырастал Илион.
(Видеть его я хотел, показали и храм мне, и место,[506]
Сам же Паллады кумир был уже в римских стенах.)
425 Сминфей[507] был спрошен, и бог, потаенный в роще тенистой,
Гласом, не знающим лжи, так на вопрос отвечал:
«Вы охраняйте богиню небес, охранит она город;
Всюду, где будет она, будет и высшая власть».
И охранял ее Ил, заключив на вершине твердыни;
430 Лаомедонта потом это забота была.
Только Приам ее не сберег: так хотела богиня,
После того как ее не оценили красу.
То ли потомок Адраста, то ль хитрый Улисс вороватый,
То ль благочестный Эней образ богини унес.[508]
435 Как бы то ни было, он обретается в Риме, хранимый
Вестой, которая все видит при вечном огне.
О, в каком страхе сенат был в то время, как Весты внезапно
Храм загорелся, едва не завалившись совсем![509]
Как на священное пламя вставало преступное пламя
440 И благочестный огонь в пламени суетном мерк!
В ужасе плакали все волоса распустившие жрицы:
Страх этот, их обуяв, отнял все силы у них.
Бросился тут к ним Метелл и громким голосом крикнул:
«Все на помощь, скорей! Плач не поможет беде!
445 Нашей залоги судьбы выносите своими руками:
Ведь не молитвою их, силою надо спасти.
Вам не посметь? Горе мне!» Он увидел, что девы не смеют
И что в смятенье они, пав на колени, дрожат, —
Руки воздел, воды зачерпнул и воскликнул: «Простите
450 Мне, о святыни! Войду в храм, что запретен мужам.
Коль это грех, на меня одного пусть обрушится кара,
А преступленье мое Риму спасением будь».
Так он сказал и вошел. Похищенье простила богиня:
Жертвой понтифик своей Весту от гибели спас.
455 Ныне священный огонь сияет под Цезаря властью,
Ныне Троянский очаг будет навеки пылать.
И ни одной не окажется жрицы, повязки пятнавшей
С этим жрецом, ни одной заживо не погребут.
(Так нечестивиц казнят и в той же земле зарывают,
460 Что осквернили: Земля с Вестой одно божество.)
Прозвище Брут получил когда-то Каллаика в этот
День, ибо пролил врагов кровь на Испанской земле.[510]
Но иногда и печаль мешается с радостью также
И не всем сердцем тогда в праздник ликует народ.
465 Красс на Евфрате орлов, и сына, и войско утратил,
И наконец восприял сам он печальную смерть.
«Что ликовать вам, парфяне? — сказала богиня. —
Знамена Вы нам вернете, и Красс Цезарем будет отмщен!»
10 июня
Но лишь с ушастых ослов поснимают венки из фиалок
470 И лишь Цереры плоды вновь потекут в жернова,
Кормчий воскликнет с кормы: «Дельфина мы в небе увидим,
Как только, солнце затмив, спустится влажная ночь!»
11 июня. Матралии
Ты уж, фригийский Тифон, о покинувшей плачешь супруге,
И Светоносец, блестя, всходит с Востока из вод.
475 Добрые матери, вам (Матралии — это ваш праздник)
Желтый богине пирог надо фивянке нести.[511]
Рядом с мостами лежит и с Цирком известная площадь,
Что названа по быку, статуей ставшему там.
Здесь, в этот именно день, говорят, в старину был Матуте-
480 Матери храм посвящен Сервия царской рукой.
Что за богиня она, зачем служанок от храма
Гнать ей (а гонит!), к чему надобны ей пироги, —
Ты объясни мне, о Вакх, завитой и плющом и лозою;
Если ж и твой это храм, песни поэта направь!
485 Внял Юпитер Семеле. Она сгорела, а Ино,
Взявши, младенец, тебя, грудью кормить начала.
В гневе Юнона была, что та от соперницы сына
Кормит, за то, что течет сестрина в мальчике кровь.
Фурий шлет к Афаманту она и мутительный призрак —
490 И от отцовской руки пал ты, младенец Леарх.
Горем убитая мать схоронила Леарховы тени
И совершила обряд должный над прахом его;
А схоронив, стала волосы рвать на себе, горемычной,
Из колыбели тебя выхватила, Меликерт;
495 Узкая есть полоса земли между морем и морем,
Там, где бушует прибой с той и другой стороны,
Здесь-то она обняла в безумном объятии сына
И с возвышавшейся там бросилась в море скалы.
Тут невредимыми их Панопея и все ее сестры,
500 К ней потихоньку скользнув, царством своим понесли.
Не Левкотея еще и мальчик, еще не Палемон,
Устья достигли реки Тибра в пучинах его.
Роща священная есть, то ли Стимулы, то ли Семелы:
Там авзонийских менад было жилье, говорят.
505 Ино спросила у них, какой здесь народ? «Аркадийцы, —
Слышит она, — и Эвандр этой земли властелин».
Но завлекает в обман дочь Сатурна латинских вакханок —
Скрывши свое божество, так им хитро говорит:
«О легковерные, вы поддались обольщению сердца!
510 То не подруга пришла к вам хороводы водить —
Хочет коварно она проникнуть в обрядные тайны;
Но у нее есть залог, чтобы ее наказать!»
И, не дослушав еще, завопили фиады, раскинув
Пряди волос по плечам, по ветру вопли пустив;
515 Ино хватают, ребенка хотят из рук ее вырвать;
И умоляет она ей еще чуждых богов:
«Боги и люди страны, помогите вы матери жалкой!»
Крик ее долетел до авентинских высот.
К берегу гнал тут этейский герой[512] коров иберийских:
520 Он услыхал и на крик тотчас скорей поспешил.
А как пришел Геркулес, на насилье готовые жены,
Спины ему показав, в страхе пустились бежать.
«Матери Вакха сестра, — вопросил Геркулес, — что с тобою?
Или тебя, как меня, та же богиня гнетет?»
525 Тут рассказала она о себе, но иное и скрыла:
Стыдно при сыне вести речь о безумном грехе.
Слух разлетается по миру, мчась на порывистых крыльях,
Вот уже имя твое, Ино, у всех на устах.
В гости к себе, говорят, ее пригласила Кармента,
530 И утолить она тут голод свой долгий могла.
Быстро пирог испекла, говорят, тегейская жрица
На торопливом огне и поднесла угостить.
(Вот почему пироги она любит в праздник Матралий:
Всех ухищрений милей сельская ей простота.)
535 «Ты, говорит, открой мне мои, пророчица, судьбы,
Ежели можно, и тем гостеприимство умножь!»
Мало помедлив, к себе призывает пророчица силы
Неба и чует она: грудь ее богом полна;
Неузнаваемо вдруг она изменилась, и ростом
540 Выше она и святей став вдохновенным лицом.
