Я сказал ему:
— Выбирай, что понравится — себе забирай.
Он сказал:
— Дорожный мешок и то, что внутри, беру наудачу.
Я добавил:
— И верблюдицу, ту, что его несет, — в придачу.
Затем я ухватился за него всей пятерней и сказал:
— Нет, клянусь тем, кто конец руки на пять разделил и этой пятерке осязание подарил, ты не ускользнешь от меня, пока я не узнаю, кто ты.
Он отодвинул покрывало с лица, и оказалось, что это наш шейх Абу-л-Фатх Александриец. И я тут же сказал:
О Абу-л-Фатх, нацепивший меч,
Поверь, в мече тебе проку нет!
Ведь ты не воин и не герой,
Прими-ка добрый мой совет:
Из украшений того меча
Отлей ты себе ножной браслет!
ДЖАХИЗОВСКАЯ МАКАМА
(пятнадцатая)
Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Однажды меня позвали с друзьями на пир, и я, согласно известному хадису[54] Посланника Божьего, да благословит его Бог и да приветствует, откликнулся на приглашение: «Если б меня пригласили на трапезу из берцовой бараньей кости, я бы согласился; если б мне подали кость от предплечья, я бы принял».
И пришли мы в некий дом —
С красотой наедине он оставлен,
Все, что хочет, из нее выбирает.
Но добавить просит он постоянно,
Ибо всех он красотой одаряет.
Полы в этом доме были устланы коврами, подушки разложены рядами и угощение расставлено. У гостей глаза прохлаждались, ароматом рейхана и роз они услаждались, и под звуки ная и уда[55] истекали кровью золотые сосуды.
Хозяева вышли нам навстречу, и войдя, мы не могли уж отойти от столов, пестревших, точно весенний луг, уселись в круг, в ряд стояли блюда несметные, лежали яства на них разноцветные — черные, словно уголь, белые, словно лед, красные, словно рубин, желтые, словно мед. Вместе с нами сидел незнакомец, рука его по столу путешествие совершала и спор разноцветья разрешала, румяные щеки лепешек хватала, глаза у тарелок выдирала и пальцы свои по земле соседей пастись пускала. Она взад и вперед по тарелкам ходила, словно ладья по шахматным клеткам бродила, так что кусок вытеснял кусок, а глоток подгонял глоток. И при этом он не говорил ни слова, а мы вели разговор и среди этого разговора помянули ал-Джахиза[56] и его речения, Ибн ал-Мукаффу[57] и его остроумные поучения, и так случилось, что этого разговора начало с окончанием пира совпало.
Тогда наш сосед спросил:
— На чем вы остановились в разговоре?
Тут мы стали слова ал-Джахиза повторять и пути его красноречия восхвалять.
Он сказал:
— О люди! Для каждого дела есть свои исполнители, для каждой темы — свои сочинители, для каждого дома — подходящие жители и для каждого времени — свой ал-Джахиз. И если бы вы не жалели силы на размышления, ясно увидели бы свои заблуждения.
Тут каждый из нас обнажил клыки своего неодобрения и шмыгнул носом, выражая презрение. Я не мог понять на ходу, что он имел в виду, а потому улыбнулся и сказал:
— Продолжай, не тяни, мысль свою поясни.
Он сказал:
— Поистине, ал-Джахиз одной ногой вперед бежит, а другой — на месте стоит. Пусть каждый из вас поймет: красноречивым считается тот, чья поэзия прозу не затмевает, а проза поэзию не унижает. Вы встречали у ал-Джахиза блестящие стихи?
Мы ответили:
— Нет.
Он сказал:
— Обратите внимание на его речи: глубокие мысли простыми словами он излагает, к иносказаниям не прибегает. Он не любит запутанных выражений, смысла неясных отражений. Попадались ли вам у него реченья туманные, слова неестественные и странные?
Мы ответили:
— Нет.
Тогда он обратился ко мне:
— А хочешь услышать речь — облегчение твоих плеч и раскрытие тайн твоей руки, даже если они велики?
Я ответил:
— Да, клянусь Богом.
Он сказал:
— В знак благодарности раскрой ладонь и щедрости разожги огонь.
Я отдал ему свой плащ, и он сказал:
Клянусь тем, кто сбросил с плеч свой плащ, чтоб одеть меня, —
Тот плащ начинен сполна величьем и славою.
Скажу: проиграл он плащ своим добродетелям —
Не в мейсир[58], не в нарды, нет, не в игры лукавые.
Еще раз подумай о бедняге, которого
Судьба напоить готова горькой отравою.
Друзья твои явятся, как солнышко яркое,
А если в ночи — укажут сторону правую,
И щедрости смочат глотку даром нескаредным,
И денег поток прольют расплавленной лавою.
Говорит Иса ибн Хишам:
Стихи его слушателей привлекли, дары к нему так и потекли. Мы с ним почувствовали друг к другу симпатию, и я спросил:
— Где же место восхода этой луны?
И он ответил:
Ах, дом мой — Александрия,
Но я все время кочую,
И если я днем в Хиджазе,
То в Неджде я заночую[59].
СЛЕПЦОВСКАЯ МАКАМА
(шестнадцатая)
Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Ездил я по городам Ахваза, стараясь побольше улавливать слов красивых и пополнять запас выражений красноречивых. В каком-то городе на одной из площадей я увидел толпу людей, собравшихся вокруг некоего человека. Они к чему-то прислушивались; я подошел и увидел, что этот человек ударяет палкой о землю, и из мерных ударов получается музыка. Мне захотелось эту мелодию уловить, а быть может, и редкостных слов раздобыть, и я врезался в толпу — одного оттолкнул, другого отпихнул, добрался наконец до музыканта и вижу: коротышка, толстяк, на жука похожий, совсем слепой, в грубой одежде шерстяной, вертится, как шальной. Бурнус на нем длинный, с чужого плеча, а палка увешана колокольчиками, и когда он ею о землю стучит — мелодия нежная звучит. Сам же он в такт стихи распевает, грудь свою надрывает:
Согнулась от долгов спина,
И денег требует жена.
Ушло богатство, пуст котел,
И ночь в пустыне холодна.
Найдется ли достойный муж,
Чья помощь бедняку нужна?
Терпенье кончилось мое,
И всем беда моя видна.
Где золото, где серебро?
Нужда все выгребла до дна.
Ючусь в лачуге, всем чужой,
Одежда — рвань, еда скудна.
Ах, был бы добр ко мне Господь,
Была бы помощь мне дана.
О, кто из вас поможет мне,
Господь воздаст тому сполна,
Коль благодарность от меня
Ему покажется бедна.
Говорит Иса ибн Хишам:
Клянусь Богом, сердце мое смягчилось и глаза мои утонули в слезах. Я дал ему золотую монету — динар, который был у меня в кошельке. И он тут же сказал:
Красавец, словно солнцем осиянный,
И тонкий он, и круглый, и чеканный!
Ты скажешь: сок его вот-вот закаплет,
Он — плод высоких помыслов желанный
Души, в которой поселилась щедрость,
Распоряжаясь ею постоянно.
О славный муж! В сравнении с тобою
Ничтожен дождь похвал благоуханный,
Но Божья милость снизойдет нежданно.
Пусть щедро Бог того наградит, кто красавца одинокого подкрепит — с братом соединит.
Люди дали ему кто сколько мог, и он ушел от них, а я последовал за ним, уверенный, что он только притворяется слепым — уж слишком быстро он распознал динар, который я ему дал. Когда мы остались одни, я схватил его за руку и сказал:
— Тайну свою мне открой, а не то выдам тебя с головой.
Он тут же раскрыл глаза — здоровые, как пара крепких миндальных зернышек, а я сдернул покрывало с его лица — и вот, клянусь Богом, это был наш шейх Абу-л-Фатх Александриец! Я воскликнул:
— Ты Абу-л-Фатх?
Он ответил:
Нет, Абу Хамелеон я,
Все время я цвет меняю.
Я нищий и о доходах
Высоких не помышляю.
Судьбу толкай осторожно —
Ослица она тупая.
Разумный совет отвергни,
Ведь разум — глупость большая!
БУХАРСКАЯ МАКАМА
(семнадцатая)
Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Однажды в Бухаре я пришел в соборную мечеть вместе с друзьями — мы были словно звезды Плеяд, нанизанные на одну нить. Когда мечеть наполнилась народом, к нам подошел какой-то человек, одетый в рубище, пустой котомкой он плечи свои прикрыл, мальчишку голого за собою тащил. По виду он бедами был изможден, холодом удручен; от стужи и дрожи не имел он защиты, кроме собственной кожи. Остановившись перед нами, он сказал:
