Алишер Навои - Поэмы

Историк, что в индийском жил краю,
Так начинает летопись свою:

Как обещал великодушно, в дар
Кашмир Фирузу отдал Искандар,

Возвел на трон, царем его назвал,
Платить харадж посильный обязал.

Сказал он: «Здесь два месяца живи
И справедливый строй установи.

За этот срок войска ты соберешь
И в Индию ко мне их приведешь.

От всех забот в ту пору устранись
И в Индию походом устремись».

Царю Кашмира дав наказ такой,
Простился Искандар с его сестрой.

Подобную светильнику небес
Укрыл парчою девяти завес.[149]

Он двинуться решил на Индустан,
Все силы устремил на Индустан.

Рать поднялась, покинула Кашмир,
Пошла, ногами попирая мир.

Покрыли землю грозные войска,
Всклубились желтой пыли облака.

Шли по ущельям, горной крутизной,
Не меря долгий переход дневной.

Все страны покоряя на пути,
Румиец дальше продолжал идти.

Твердыни на заоблачных горах
Пред Искандаром падали во прах.

Дурных он гнал, насильников казнил,
А добрым людям радость приносил.

Величье гордых он с землей сровнял.
Кто властвовал — теперь подвластным стал.

Везде остались дел его следы.
Пески пустынь он превратил в сады.

Проведал раджа: Искандар идет,
Войска неисчислимые ведет;

Что он Кашмир каким-то чудом взял,
Веревку чудодейства развязал,

Огня и Ветра крепость захватил
И мир и свет Кашмиру возвратил.

Услышал это все индийский шах,
И охватил его великий страх.

Все взвесил он и понял, что в бою —
Увы! — он власть не отстоит свою.

И он решил покорность проявить,
Дарами гнев Румийца усыпить.

Он взял по девяти ото всего,
Чем славились владения его.

Слонов сначала вспомнить надлежит,
Под чьею поступью земля дрожит.

Слоны-громады в девять шли рядов,
Был каждый ряд по девяти голов.

Так слышал я; а есть другой рассказ:
По тридцати их было девять раз.

Как из гранитных созданные глыб,
Слоны гранитный кряж свалить могли б.

Шаги их — поступь тяжкая судьбы,
Несокрушимы каменные лбы.

Слон, как корабль, что по суху идет,
А по бокам два паруса несет.

Нет, не корабль, — как небо, каждый слон,
А хобот — Млечный Путь или дракон,

Завитый в кольца; а по толщине —
Дракон и хобот были б наравне.

Когда свой хобот изгибает слон,
Ты скажешь: извивается дракон.

Чинар он вырвет, если обовьет,
Повалит стену, если лбом толкнет.

Так белы два могучие клыка,
Что в зависти темнеют облака.

И каждый клык, как пальмы ровный ствол,
Как тополь бел и, как таран, тяжел.

Слона-громаду с небом мы сравним,
Как месяц, крюк погонщика над ним.

Величье, сила, мощь в любом слоне.
У каждого попона на спине —

Золототканая, семи цветов,
С каймой из драгоценных жемчугов.

На каждом — диво-башенка, а в них
По девять индианок молодых.

И все они, как родинки, черны,
Весельем сердца, прелестью полны.

Их платья желты, зелены, красны,
Как осень, блещут на пиру весны.

Слоны, качая хоботами, шли,
Гордясь, что смуглых гурий рой несли.

Вслед за слонами, вихрем рождены,
Играя, выступали скакуны,

В попонах пышных, в золоте кистей,
Все кони разных девяти мастей.

Как див обличьем, быстрый, как огонь,
И словно пери неба — каждый конь;

Как ветер в беге, плавен, как волна,
Небесного обгонит скакуна.

Они широкой рысью стройно шли,
Как будто не касаяся земли.

Когда, как птица, пегий выступал, —
Конь времени далеко отставал.

Коль рыжий, шею вскидывая, ржал, —
То весь, как солнца рыжий конь, сверкал.

В масть были цветом паперси на них,
В звенящих колокольцах золотых.

И копьеносец на коне любом —
В цветном кафтане, в поясе златом.

Все, как Кейван, темны, а души их
Воинственны и храбры, как Маррих.

В ушах их — серьги верности; любой
Готов за шаха устремиться в бой.

И девять шло навьюченных ослов
С запасом платья и цветных шелков.

И та одежда так тонка была,
Что даже мысли скрыть бы не могла.

Хоть десять тех одежд надел бы ты,
Скрыть ими не сумел бы наготы.

Несли сосуды золотые вслед,
Как солнце, излучающие свет,

Кувшины, блюда, чаши, пиалы, —
Как солнце, с виду ярки и светлы, —

И клетки с попугаями вослед;
Забавны птицы, скоры на ответ.

Их перья — изумруд, а клюв, как лал,
Речений звучный жемчуг рассыпал.

Павлинов в клетках золотых везли
Из птичника небес, а не земли.

Блистанье радуг на хвостах у них,
Венцы невест на головах у них.

Алоэ драгоценный и сандал
Царю вселенной раджа посылал.

И слал еще редчайшие дары —
Запасы мускуса и камфары.

Издревле был до отдаленных стран
Учеными прославлен Индустан.

Любой, как Арасту и как Сократ,
Был несказанно знаньями богат.

Все праведны, все — истины оплот,
Все пламенны, как солнечный восход.

И всем им дан провидения дар,
Все мудры, как Фаридаддин Аттар.[150]

И раджа мудрецов к себе созвал,
Покаялся пред ними и сказал:

«Увы! Я — раб, а Искандар — мой шах.
И перед ним я рад упасть во прах.

Мысль не вступала в голову мою
С ним воевать и спорить с ним в бою.

Судьбою было так предрешено,
А нам с судьбою спорить не дано.

Я выполнить веленья не успел.
Болел я телом, духом ослабел.

Я свиток шаха принял, как судьбу,
Поцеловал и приложил ко лбу.

Я рад бы службу у него нести,
Но болен был, не смог к нему пойти.

Его приказа я не отвергал,
Не отрекался, спорить не дерзал.

Я перед вами всей душой открыт.
Гонец румийский это подтвердит.

Я немощен в ту пору, болен был,
И мнится, я прощенье заслужил.

Коль Искандар вниманье явит мне,
И остановится в моей стране,

И возвеличит милостью своей
Мою главу среди земных царей,

И трон мой средь народа утвердит, —
Навек мое он сердце победит.

Рабом я буду преданным ему,
Пока не скроюсь в гробовую тьму.

А если в гнев душою он впадет
И яду в чашу милости вольет, —

Что ж? Черного индийца — так и быть —
Всяк может в черном деле обвинить.

Я сил и средств для спора не найду,
Подумайте, как отвести беду.

И грешный дух мой в слабости виня,
Перед царем вступитесь за меня.

Он миром правит, милостью дыша.
Как зеркало, чиста его душа.

Когда пред ним вы встанете, как щит,
Шах Искандар вину мою простит!»

Так правдомыслен и красноречив,
Он к мудрецам свой обратил призыв.

И старцы устремились, как челны,
Навстречу ярости морской волны.

Они с великими дарами шли;
Несли величье, блеск своей земли.

…Вот запестрел сквозь утренний туман
Необозримый Искандаров стан.

И старцы к воинским пришли вождям,
Румийским поклонились мудрецам.

Гостей с почетом принял анджуман
Ученых, что прославили Юнан.

Те выслушали старцев и пошли,
И о посольстве шаху донесли.

При этой вести вождь румийских сил
Огонь вражды невольной погасил.

И, радуясь приходу мудрецов,
Освободил он сердце от оков.

На дар индийца он и не глядел;
Индийских старцев видеть он хотел.

Призвал их, усадил их на ковер,
Повел отрадный сердцу разговор.

Приход их знаком счастья он почел.
Навстречу старцам с трона он сошел.

Смиренья полн, приветствовал он их,
Как ученик наставников своих.

И перед каждым голову склонил
И каждому внимание явил.

Без всякой пышности, покинув трон,
В кругу ученых сел на землю он.

Свет истины и знанья возлюбя,
Он с честью усадил их вкруг себя.

Ведь как воды целительных ключей,
Как истины, он жаждал их речей.

Сказал: «Простите! Много вам в пути
Пришлось из-за меня перенести!»

Те, вознеся молитву за него,
Открыли цель прихода своего.

Шах Искандар смущен их речью был.
Чело он перед старцами склонил,

Сказал: «Открыта вам душа моя.
Что ни попросите, исполню я.

Ни малой, ни великою виной
Ваш царь не отягчен передо мной.

И пусть он прежде непокорен был,
Но он раскаялся, и я простил,

Тем более когда ко мне пришли
Вы — избранные светочи земли,

Пришли о снисхождении просить, —
Виновного могу ли не простить?

И если много зла он совершил,
И если казнь он даже заслужил,

Но вы пришли, и вот — смиряюсь я,
И от возмездья отрекаюсь я.

И здесь его не казнь, а милость ждет.
Пусть он к порогу моему придет.

Я истинную власть ему вручу,
Его дела величьем облачу.

Престол неколебимый дам ему,
Его знамена к небу подыму.

О мудрые, храни вас вечный свод!
Мне знамение счастья ваш приход.

Ко мне пришли вы, ноги натрудив,
И вот я светел духом и счастлив.

За все прощения у вас прошу,
Но силой новой я теперь дышу.

Закон есть: покоренная страна
Дань победителям платить должна.

Я вовсе дани с вас не буду брать,
Чтоб страждущий народ не изнурять.

Ваш царь мне должен был харадж платить,
Но от хараджа вас освободить

Решил я на два года, чтоб народ
Не впал в беду от столь больших забот».

Увидев, как добросердечен шах,
Склонились мудрецы пред ним во прах.

Величьем духа он их поразил
И так их на прощанье одарил,

Что старцы не сумели слов найти,
Чтоб за него молитву вознести.

Величье милости уразумев,
Они сидели, словно онемев.

И встали, чистой радостью горя,
И вознесли молитву за царя:

«Пока вращается небесный свод,
Покамест солнце по небу идет,

Пусть будет твой престол на небе том,
А солнца круг подушкою на нем!

Да не уйдешь из жизни никогда,
Да светишь нам, как мудрости звезда,

И покорятся пусть в конце концов
Тебе все семь великих поясов!

Блистай, как солнце, одаряй весь мир,
Как чаша Джема, озаряй весь мир!

Мы шли к тебе, душой угнетены,
Тревогой и сомненьями полны.

Мы думали — и ты, как все цари,
Снаружи — блеск, но зло и тьма внутри

И видим: все владыки — черный прах,
Ты из добра и света создан, шах.

Тебя таким предвечный сотворил,
Чтоб ты над всеми странами царил.

Узнав тебя, твой благородный нрав,
Воспрянули мы, страх в душе поправ.

Пусть в темной чаще розы цвет укрыт,
Благоуханье розу облачит.

Подавлены величием твоим,
Мы в удивленье пред тобой стоим.

Когда же нам ты помыслы открыл,
Вдвойне ты наши души удивил.

Дан свет могучий духу твоему,
Из смертных не присущий никому.

Мы видим свойства ангела в тебе,
Дыханье вечного в твоей судьбе!

Когда бы раджа нрав твой угадал,
Сюда б он сам немедля прискакал.

Позволь, владыка наш, прийти ему,
Припасть челом к порогу твоему.

Вернемся, радже милость возвестим,
От скорби дух его освободим.

Когда он примет власть из рук твоих,
Вернейшим станет среди слуг твоих».

И молвил царь индийским мудрецам:
«Пусть так и будет, как желанно вам!»

И встали, поклонились мудрецы,
В обратный путь пустились мудрецы.

И рассказали радже обо всем,
Сказали: «Препояшься, и пойдем».

Увидел царь индийский — он спасен,
Из мрака смерти к жизни возвращен.

Вновь старцев к Искандару он послал,
А сам за ними следом поспешал.

Повел огромный караван даров.
Чтоб описать дары, не хватит слов.

Доверясь мудрецам-проводникам,
Спешил он по долинам и горам.

И те светильники его земли
На всем пути беседу с ним вели.

Об Искандаре, о делах его,
О полных мудрости словах его.

И, внемля их речам, индийский шах
Плыл, как пылинка в солнечных лучах.

Вот наконец привел свой караван
Индийский раджа в Искандаров стан.

И тут же Искандару донесли,
Что царь и спутники его пришли.

Ответил Искандар: «Гостям я рад.
Пусть люди знанья дом мой озарят».

Индийский раджа повеленья ждал,
И на пороге царском он предстал

С мечом на шее, бледен, удручен,
Как перед казнью, в саван облачен.

Но Искандар воскликнул: «О мой брат!
Не унижайся, ты не виноват!

И мне достаточно того, что сам
Теперь явился с избранными к нам».

И сняли с шеи униженья меч,
И сняли саван у индийца с плеч.

В парчу его и пурпур облекли
И к трону миродержца подвели.

Румиец обнял гостя своего.
С собою рядом усадил его,

Но вновь индиец пал у шахских ног,
Как с гор кипящий падает поток.

И снова поднял Искандар его,
И обнял, словно друга своего,

Любовь явил, и милости, и честь.
И раджа повелел дары принесть.

Блюдя обычай древний и обряд,
Дарил он так, как нынче не дарят.

Его Румиец поблагодарил, —
Скажи, — рудник добра пред ним раскрыл.

И усадил вокруг людей святых,
Мужей ученых, мудрецов седых,

Великую опять явил он честь
И близ престола попросил их сесть.

И понял старцев и провидцев круг,
Что он не властелин для них, а друг.

Сам чародеев он очаровал,
Сердца их нитью верности связал.

Цепь тонких мыслей длинною была,
Далеко за полночь беседа шла.

Увидел раджа милости поток,
И встал, и просьбу так в слова облек:

«Царь, я лелею в сердце мысль одну,
Чтоб осчастливил ты мою страну,

Чтобы у нас остался, погостил,
Как солнце, землю нашу осветил.

Увидишь сам: индийская страна,
Чудес нигде не виданных полна.

Стрелок в лесах привольных для охот
Зверей и птиц диковинных найдет.

Да и зима уж близко подошла;
Зимой же все кончаются дела.

Потребны людям — радость и покой,
Вино, веселье, музыка зимой.

Зима же в Индустане, о мой шах,
Сияет, как весна в других краях.

Из тучи — дождь, в садах весенний цвет,
Ни стужи, ни жары, ни пыли нет.

Когда же солнце в знак Овна войдет,
Тогда ты сможешь продолжать поход.

Войска вести иль труд начать иной,
Во всем удача будет той порой!»

Как жаждущий, что воду увидал,
Словам индийца Искандар внимал.

По сердцу эта мысль ему пришлась,
И молвил он, к собранью обратясь:

«Где место мне укажете вы — там
Стоять шатрам и отдыхать войскам!»

Сказали: «Главный город наш — Дехли,
Туда и войску двигаться вели!»

Ответил: «В город войска не вмещу,
В лесах я лучше места поищу.

Когда Дехли полками наводню,
Ущерб я горожанам причиню.

Пусть кто-нибудь из вас пойдет вперед
И место вне столицы мне найдет.

Пусть будет от столицы далеко,
Везде перезимуем мы легко».

И раджа вновь сказал, склонясь во прах:
«Прикажет пусть миродержавный шах,

И я — твой раб — на место поспешу,
И все решу, и дело завершу.

Урочища, долины осмотрю,
Где зимовать великому царю».

Румиец раджу поблагодарил,
Престол, венец и пояс подарил,

Потом — большой табун, где скакуны
Сильны, как носороги и слоны,

Под седлами в сверкающих камнях,
В расшитых жемчугами чепраках.

Домой отправил раджу наперед,
И сам он следом двинулся в поход.

Вернулся раджа, в город свой вступил
И весть благую людям объявил.

Сказал: «Войны не будет! Пусть народ
В покое, безопасности живет!»

И ликовал народ, узнав, что он
От дани тягостной освобожден.

А раджа сам не думал отдыхать;
Румийца он готовился встречать.

Был близко от столицы лес Нигар,
Как райский сад цветущий, полный чар;

Немолчным пеньем птичьим оглашен,
Был всякой дичью изобилен он.

Как мускус, в том лесу земля была;
В ночи вставала амбровая мгла.

Стволы эбена в чаще поднялись,
Сандаловые ветви извились.

Эбен чернел агатом. Словно медь,
Желтела драгоценная камедь.

От зарослей сандала ветерок
Благоуханья приносил поток.

И этот запах чувства оживлял,
Леса, ущелья, долы наполнял.

Подобно косам сребротелых дев,
Висели змеи на стволах дерев.

Гвоздика, к гиацинту наклонясь,
Его соблазнам сладким предалась.

Там дерева вставали до небес;
В листве их темной солнца диск исчез.

Под той листвою, в самый знойный день,
Был сумрак влажен и отрадна тень.

Чинар, ветвей раскинув пятерни,
Казалось, солнцу мира был сродни.

От благовония лесных щедрот,
Как голова, кружился небосвод.

Смоковницу до звезд вздымал тот лес,
Смущая мир смоковницы небес.

Там пальмы упирались в небеса,
И вверх по их стволам вилась лоза.

И гроздья ль то над головой висят
Или огни бесчисленных Плеяд?

Лоза, что к небу гроздья подняла,
Петлей небесный лотос обвила.[151]

Она до звезд дошла — сказал бы ты, —
Чтобы похитить лотос с высоты.

Распустит осень лучезарный хвост,
Рассыплет сотни тысяч ярких звезд.

Мильоны птиц, как странники небес,
Кричат, поют, слетаясь в этот лес.

Там попугаи пестрые царят,
Порхают, не смолкая говорят.

Они повсюду стаями снуют.
Одни — зеленые, как изумруд,

Всю ветку сплошь обсядут, и она,
Как одеянье Хызра, зелена.

Вот стая красных пала с высоты
На пальму, словно алые цветы.

Цвет их пера — гранатовый цветок,
Клюв каждого, как яркий огонек.

Зеленых, красных стаи средь ветвей,
Как гроздья разноцветных фонарей.

Там, как преданий сказочных творцы,
Сидят красноречивые скворцы.

Переливаясь, блещут перья их
Подобием пластинок золотых!

В узорах радужных и в письменах
Венцы горят у них на головах.

И все движенья плавные скворца
Способны очаровывать сердца.

Атласные обновы на скворце,
И колпачок парчовый на скворце.

Там, словно житель ангельских долин,
В одежде пышной шествует павлин.

Дугою выгнув шею, опьянен,
Как плавно движется, как томен он!

Эмалью синей та дуга блестит
И тонкой позолотою сквозит…

Фазаны, куропатки на лугах
Пестрели, словно радуги в глазах.

Где к кипарису подлетал фазан,
Сам кипарис к нему склонял свой стан.

Павлин в ветвях высокой пальмы был,
Как среди кущ небесных Джабраил.

Таков был лес Нигар чудесный тот,
Зеленый и цветущий круглый год.

Там с юга был богатый город Хинд,
А с севера река большая Синд.

Ладьи по водам плыли и челны,
Как по небу плывет ладья луны.

На том отлогом берегу реки
Высокие вставали тростники.

То не простой был — сахарный тростник,
Как дар небес, он в тех краях возник.

В тех тростниковых зарослях вода,
Как сладостный шербет была всегда.

Лес отражала с запада гора
Пестрее многоцветного ковра.

Весна цвела на склонах круглый год,
Гудели пчелы, собирая мед.

И там медовой пальмы сладкий сок
Был словно меда чистого поток.

С журчаньем выбиваясь из земли,
Там сладкие источники текли.

От бурных тех источников река,
Как мед, желта была, как мед, сладка.

Там тысячи резвились диких коз,
Не ведая охотничьих угроз.

Олени жили в зарослях густых,
Тростник, как путы, на ногах у них.

Играли рыбы там в речных волнах,
Подобны Рыбе в южных небесах.

Загонщикам тот лес не окружить,
Ловцам всей дичи не переловить.

Тонул в садах прекрасных город сам;
В нем счета нет чертогам и дворцам.

Тот лес Нигар, подобный небесам,
Река, гора, что описал я вам,

Открытостью своей и красотой
Пленяли взгляд, бодрили дух живой.

Там раджа Искандара поселил,
Как будто рай земной ему открыл.

На том лугу, на склонах той горы
Все воинство раскинуло шатры.

Был Искандар стоянкой восхищен;
Лес, гору, берег сам объехал он,

Сказал: «Хоть мир из края в край пройти,
Нигде зимовки лучше не найти!»

С ним раджа неотлучно всюду был,
Радушья полон, сам ему служил.

И, отдыху предавшись до весны,
Царь Искандар забыл дела войны.

Златую чашу, кравчий, мне налей!
Вино в ней блещет яхонта светлей.

Владеет мной индийская страна,
И чаша мне индийская нужна.

Певец, веди напев в ночной тиши,
Наполни звуки пламенем души.

Расцвел рожденный в Индии цветок,
И стал печален дней моих поток.

О Навои, к далеким берегам
Увел тебя крылатый твой калам.

Так пусть индиец, слыша песню ту,
Своей судьбы избудет черноту!