В отличие от своего учителя, отставшего от современной советской общественности, ашуг Мирза коренным образом перестроился: от воспевания «коралловых губ» и «жемчужных зубов» возлюбленной он перешел и колхозной тематике, к песням о наших достижениях. Свежая струя, внесенная ашугом Мирзой, дала ему возможность получить первую премию на Азербайджанском съезде ашугов в 1928 году.
За ним следует ашуг А с а д, народный поэт-сказитель Вели, ашуг Зульфугар, ашуг Ислам из Геокчая.
Среди ашугов имеются в настоящее время члены колхозов, как например, Али Рагим-оглы, Мирза-Самед, сказительницы Гюллю Зейнал-кизы, Хадиджа-хала и др.
Али Рагим-оглы (род. в 1867 году) родом из иранского Азербайджана, хорошо знает на своем опьгге эксплоатацию иранских помещиков и ханов. С 29-летнего возраста он начинает выступать как сказитель-ашуг, путешествует по всему Востоку, знает до 60 сказок и дестанов, множество поэм и стихов. В данное время сам работает как колхозник и своими песнями содействует соцсоревнованию и ударничеству.
Гюллю Зейнал-кизы (род. в 1890 году) и Хадиджа-хала (род. в 1895 году) являются членами колхоза, происходят из бедняцких семей. В то время как первая рассказывает увлекательные сказки, рисующие борьбу кечалей против власть имевших, вторая – в своих стихах воспевает советский строй к колхозное движение и изобличает беков, помещиков и других мироедов.
Мирза-Самед (род. в 1882 году) прошел старун> школу – мектеб, стал выступать как ашуг с Пятнадцати, лет. После революции совершенно переродился, вошел в ряды компартии и сейчас является председателем районного исполкома.
Большим запасом сказок обладает Джаббар-Мовла Кулу-оглы из с. Горадиса, Карягинского района, старик 86 лет. Бывший сам ранее пастухом господского, стада в своем районе, затем плотником, он прекрасно знает подневольный старый быт Азербайджана и отражает его в рассказываемых им сказках.
Наконец, ашуг Т а л ы б (1852–1932), родом из села Нардаран Кубинского района, в 25-летнем возрасте становится учеником ашуга Погоса, армянина из соседнего селения, и не оставляет избранного пути, несмотря на преследования своих родственников. Национально-религиозные предрассудки, воспрепятствовавшие ему получить свою возлюбленную, дочь своего учителя, заставили его уйти от последнего и стать на всю свою дальнейшую жизнь ашугом.
Таковы ашуги и исполнители сказок в Азербайджане.
Куда бы ни старался сказочник перенести в сказках: своих слушателей, в чудесный Египет, далекий Китай, жаркий Индостан, на Цейлонские горы, – все равно его воображение питается горными вершинами, извилистым» ущельями, пещерами, эйлагами и реками Закавказья, s частности Азербайджана. Тюркская сказка не могла не отразить в себе прохладных и в то же время опасных ущелий Малого Кавказа, величественной панорамы горного массива Гянджинских гор, цепи Кара-йагских плоскогорий и цепи гор между Кубинским и Шемахинским районами. Если добавить ко всему существование источника Священных огней на Апше– ронском полуострове, который издавна служил местом паломничества огнепоклонников самых отдаленных центров Азии, то станут понятны основы фантастики азербайджанских сказок.
Разнообразие в экономическом укладе, хозяйственной деятельности Азербайджана давало не менее богатую пищу для бытовых сказок: в них отражены и скотоводство, и земледелие, и шелководство, и хлопководство, обширная торговая деятельность, наконец, даже нефтяной промысел вблизи Баку.
Герои в сказках Азербайджана очень часто охотятся в высоких горах и извилистых ущельях, встречают на пути чудесные реки, колодцы и источники, попадают в заколдованные пещеры, Населенные властителями тор – дивами или же не менее страшными змеями. Роскошные, усеянные розами и чудесными деревьями сказочные сады отражают, несомненно, господские феодальные имения, которыми был полон средневековый Восток и, в частности, Азербайджан.
Животный мир является активным сподвижников героя азербайджанских сказок в достижении им свою щелей: таковы – собака, особенно конь, медведь, обезьяны, иногда змеи, вещие птицы; иногда же это просто олицетворения, как белый и черный бараны, вывозящие героя из подземелья или спускающие его в темное царство – преисподнюю; иногда постоянные образы, как «девлет-куши» – птица власти, птица Симург и др.
Кроме растительного и животного мира, значительную роль в азербайджанских сказках играют дивы, пери и всякие оборотни. Дивы и пери населяют горные и лесистые места, необитаемые пещеры и колодцы, иногда высокие башни и замки.
Див – это великан, иногда многоголовый, обычно пожирающий мужчин и питающий большую страсть к женщинам красавицам. Но, как и в европейских сказках, человеку-герою легко избавить красавицу от такого чудовища, следует лишь узнать, где хранится душа дива, и уничтожить ее.
Постоянными помощниками сказочного богатыря в его борьбе против дивов и царей являются пери – добрые духи, часто в образе голубей приходящие на спасение героя; встречаются в сказках также чудесные рыбы и птица Симург, знающая весь мир и появляющаяся для спасения героя в любой момент, лишь только герой зажжет имеющееся у него перышко этой птицы.
Часто встречается в азербайджанских сказках описание борьбы героя с драконами, обычно [препятствующими доступу воды в сказочный город или страну; чрезвычайно часто также участие змей разумных, помогающих человеку, и змей зловредных, а также змей-оборотней, иногда превращающихся то в красавца юношу – царевича, то в красавицу – царевну.
Наконец, герою в добывании им различных чудесных предметов помогают добрые старцы-мудрецы, избегающие шумных мест и ведущие отшельнический образ жизни.
Таков комплекс действующих сил, в том или ином взаимодействии с которыми сказочный герой ведет свою борьбу с препятствиями и обычно преодолевает их.
Одна из главных тем азербайджанских сказок – проводимая в различных вариациях тема борьбы забитой, обездоленной темной крестьянской массы со всеми власть имущими и эксплоататорами трудового народа. В старых сказках эта борьба дается иногда в особой скрытой, единственно в старое время возможной форме. Так, царям, правителям-везирям и др. сановникам часто противопоставляется непоколебимый в своих решениях бедняк, чаще всего кечаль – плешивый, иногда паршивый, напоминающий Иванушку-дурачка русских сказок. Кечаль со своими накожными болезнями является прямым представителем забитой и антисанитарной старой тюркской деревни. Часто кечаль ведет борьбу и одерживает решительную победу и над деревенским мародером-кулаком, который в сказках рисуется сероглазым, безбородым или с редкой бородой – кеосой.
Что же касается царя-падишаха, то в азербайджанских сказках он рисуется большей частью человеком недалекого ума, не могущим шагу ступить без везиря, и заботящимся главным образом о пополнении своего гарема красивыми женщинами.
В одной из сказок («Кечаль-Мамед») кечаль прямо говорит царю: «Падишах, с такой головой, с таким умом, как можешь ты царствовать?» И даже ставшему полулегендарным правителю Ирана шах-Аббасу (1585–1628), изображаемому обычно справедливым и добрым, азербайджанские сказки придают черты человека несправедливого («Сказка про Салаха и Валаха») и кровожадного.
Правители-везири изображаются в сказках недальновидными, глупыми, взяточниками и падкими до женщин («Зарнияр»).
В сказках о Бахтияре и о Кечаль-Мамеде ход сказки ведет к тому, что уничтожается не только один падишах, но все его окружающие с их семьями, в том числе и шпион падишаха – цирульник.
Классовая борьба эксплоатируемого трудового народа особенно выявляется в новой, недавно уже созданной сказке о борьбе Наримана с царем Николаем («Легенда о Наримане»).
Не забыто в сказках и купечество, которое, по сказкам, для достижения своего благосостояния не останавливается ни перед чем, даже перед кровавыми преступлениями.
Образ скряги Меймун-джаду дан в сказке о Нардан-ханум.
Борьба с классовым врагом не ограничивается в сказках борьбой со светскими угнетателями, а переходит в область религии и верований, изобличая религиозное правосудие, в лице алчного и несправедливого оказия («Суд казия»), притворщика, ведущего развратную жизнь («Ширванский казий»). Сказка «Мулла Чекулчек» является сатирой на гадальщиков, которые и до сих пор еще представляют собою бытовое явление в странах зарубежного Востока.
Не менее остро поставлен в тюркских сказках семейный и женский вопрос.
Наряду со сказками, в которых дается образ угнетенной городской тюрчанки, имеется ряд сказок из кочевого быта, где женщина представляется совсем уже не таким забитым существом, как принято было обычно думать о женщине Востока: она нравственная – опора, советчица и помощница мужчины в его борьбе с препятствиями, она свободно выбирает себе мужа путем бросания яблока или стрелы; имеются даже образы женщин-богатырей (тюркские сказки «Лала– Наргис» и «Гасан-Кара»).
