и он уже гулял у тэнского бассейна [156]. Несмотря на это [157], он не давал своего согласия на просватанье, так как не мог забыть своей Сяо-эр.
Он тайком скрылся от родных и перебежал под знамена Сюя. Увидя его, девочка была очень рада, встретила его с необычайной для прочих торжественностью и лаской. В качестве высокодостойной ученицы Сюя она распоряжалась всеми войсковыми делами, выходила и возвращалась днем и ночью, когда хотела, так что отец и мать никаких ей преград ставить не могли.
Дин же виделся с ней по ночам. Она тогда прогоняла прочь солдат – и они оставались вдвоем до конца третьей стражи [158].
Дин говорил ей шепотком:
– Знаешь ли ты, моя милая, зачем, собственно, я сюда пришел, каковы мои скромные-скромные мечты?
– Не знаю, – отвечала девочка.
– Я, видишь ли ты, не тщеславен, не рассчитываю, как говорится, «ухватиться за дракона» [159]… Уж если я на то пошел, то, скажу начистоту, только ради тебя! Нет, милая, спасения в левых путях [160]. Единственно, чего можно от них ожидать, – это только гибели. Ты ведь, милая моя, такая умница: неужели ты об этом не думаешь? Если б ты могла бежать отсюда за мной, то, уверяю тебя, дюймовое сердечко [161] это не останется неблагодарным!
Совершенно растерявшись от подобных речей, девочка молчала. И вдруг у нее в уме совершенно прояснилось, и она как будто пробудилась ото сна.
– Убежать за спиной у родителей, – сказала она после долгого молчания, – бессовестно. Позволь мне сказать им об этом!
И она пошла к своим родителям, стала доказывать им, где настоящая выгода и где крах. Но Чжао ее не понимал.
– Наш учитель, – говорил он, – человек-бог. Какие могут быть у него превратности мыслей и заблуждения?
Девочка поняла, что доказать ему ничего не удастся. Тогда она сменила свою детскую прическу-челку на шиньон замужней женщины, извлекла двух бумажных змеев-коршунов, на одного села сама, на другого – Дин. Змеи издали свист ветра, взмахнули крыльями и полетели рядышком, словно птицы цзянь-цзянь [162].
На рассвете долетели до Лайу [163]. Тут девочка свернула коршунам шеи, и они вдруг съежились и упали. Тогда она их подобрала, а вместо них сделала двух ослов.
Они сказались там бежавшими от мятежа и наняли себе помещение. Выходить на люди они стали кое-как, не обращая на себя внимания и стараясь на наряды быть поскромнее.
У них был недохваток в дровах и припасах, что приводило Дина в глубокое уныние. Пошел было он занять крупы у соседей, но никто не согласился дать ему ни меры. Эр же не проявила ни малейшего огорчения. Взяла лишь да заложила свои булавки и серьги, заперла дверь, уселась с Дином вместе и давай загадывать и отгадывать «загадки лампы» [164].
Не то они принимались вспоминать из своих забытых книг и на этом поприще состязались, кто ниже, кто выше [165]. Того, кто проигрывал, другой бил по руке сложенными двумя пальцами.
Их сосед с запада [166], некто Вэн, был отважный человек по части «зеленого леска» [167]. Однажды, когда он возвращался после набега домой, Эр сказала мужу:
– Раз мы богаты таким соседством, чего нам тужить? Возьмем у него в долг тысячу серебром… Даст он нам, как ты полагаешь?
Дин сказал, что это трудновато допустить.
– А я так заставлю его, знаешь, с радостью нам эти деньги внести! – сказала Эр.
И с этими словами она схватила ножницы и вырезала из бумаги фигуру Судного Чина. Затем поставила ее на пол и накрыла куриной клеткой. Сделав все это, она схватила Дина за руку и полезла с ним на кровать.
Разогрели запасенное вино и стали рыться в «Чжоуских церемонных статутах» [168] для чарочной конституции [169]. Говорили наобум: такая-то книга, лист, строка – и тотчас же принимались вместе искать. Тот, кому попадались знаки с боковиком [170] еды, воды, укисания, – пил. Тот же, кто натыкался прямо на вино, – пил вдвое.
Эр сразу же наткнулась на «Виночерпия» [171]. Дин тогда взял большую чару, налил ее дополна и заторопил Эр выпить ее до дна. Эр произнесла тоном заклятия:
– Если удастся извлечь эти деньги, ты, сударь, пусть набредешь на главу выпивки!
Дин раскрыл книгу и нашел главу о «Черепаховоде» [172].
– Вот и вышло, – засмеялась Эр.
Накапала вина и передала Дину. Тот не соглашался и не уступал.
– Нет, слушай, – говорила она, – ты теперь водяной воин [173] и должен пить по-черепашьи [174].
Только что они этак поспорили и пошумели, вдруг слышат, как в клетке кто-то крякает. Эр вскочила с кровати.
– Пришел, – вскричала она.
Раскрыла клетку, смотрит – а в мешке лежат огромные серебряные слитки, кусок за куском, заполнив все как есть пространство. Дин ошалел от радости, с которою не мог справиться.
Немного погодя нянька Вэнов с младенцем на руках пришла к ним поболтать и шепотком передавала, что вчера их барин только что вернулся и сидел, накрыв свечу, как вдруг земля под ним разверзлась, и до такой глубины, что не чуялось дна. И оттуда вдруг вылез Судный Чин [175]. Вылез и сказал:
– Я один из управляющих подземного дворца. Бог и повелитель Тайской горы [176] на совещании с властителями темного царства набрел на злостный лист «жестоких гостей» [177]… Придется им поставить тысячу серебряных лампад, по десяти ланов [178] весом каждая. Если ты дашь денег на сотню, то грехи твои и преступления могут быть вычеркнуты.
– Хозяин наш, – продолжала рассказывать нянька, – перетрусил, испугался, бросился зажигать курильные свечи, бить ему лбом о пол и молиться. Затем покорно и благоговейно поднес ему тысячу серебром. Тогда Судный Чин как-то незаметно влез обратно в землю, которая тут же замкнулась.
Муж и жена, слушая все это, притворно покрикивали, выражая свое крайнее изумление.
После этого происшествия они стали прикупать себе то корову, то лошадь. Стали заводить прислугу и оборудовали себе целый большой дом.
Один из местных негодяев, высмотрев все их богатства, стакнулся с такими же беспутными парнями, вместе с ними перелез к Динам через забор и начал их грабить. Муж с женой не успели еще очнуться ото сна, как уже грабители, с пуками горящей соломы в руках, наводнили всю комнату. Двое из них схватили самого Дина. Жена, как была, голая вскочила и, тыча в злодеев пальцем, словно пикой, закричала:
– Стой, стой!
И все тринадцать воров стали, одеревенев, с высунутыми языками. Вид у
