Отикубо ответила ему стихами:
С чем сравню я сердце твое?
Оно, как прибрежная родея
Возле озера Микумано.
Много цветков на стебле родеи.
Сердце изменника любит многих…
Услышав это пятистишье, Митиери сложил другое:
Пусть у прибрежной родеи,
Что возле озера Микумано
В светлые воды глядится,
Много цветков на одном стебле -
Ты для меня в целом мире одна.
Люди, верно, наговорили тебе что-то про меня. Скажи мне, в чем дело?
Но так как Отикубо не была уверена в истинности дошедших до нее слухов, то ничего ему не сказала. На другое утро Акоги накинулась на своего мужа с упреками:
— Твой господин женится, а ты мне ни слова! Возмутительно! До каких же пор можно скрывать?
— Первый раз слышу, — искренне удивился меченосец.
— Чужие люди ходят сюда выражать нам сочувствие, а ты делаешь вид, будто ничего не знаешь.
— Странное дело! Ну, хорошо, я прослежу за моим господином.
Как— то раз, когда Митиери пришел в Нидзедоно, он увидел, что жена его любуется весенним садом в цвету. Сломив ветку с самого красивого дерева, он подал ее Отикубо со словами:
— Взгляни, как она прекрасна. Может быть, это рассеет твою грусть.
Отикубо ответила ему:
Пусть минула меня беда,
Не коснулась меня невзгода,
Но всего на свете больней,
Что изменчиво сердце людское,
Как непрочный сливовый цвет
Стихи эти восхитили Митиери и тронули его сердце. «Быть может, Отикубо сказали, что у меня в прошлом был легкомысленный нрав?» — подумал он с грустью.
— Так, значит, ты до сих пор сомневаешься во мне! Но я ни в чем не виноват перед тобой. О, загляни же в самую глубину моего сердца, ты увидишь его чистоту.
Не опасаясь невзгод,
В зимний холод раскрылся
Алый сливовый цвет,
Но дыши осторожно,
Налетающий ветер!
Постарайся же верно читать в моем сердце. Не смущай его напрасными сомнениями.
Отикубо ответила:
Если вдаль улетит,
Воле ветра покорный,
Алый сливовый цвет,
То погибнет от горя
Одинокое сердце.
Вот все, что я могу тебе сказать. Будь участлив ко мне, прошу тебя. Помни, моя судьба в твоей власти.
Митиери терялся в догадках, что же такое могла услышать Отикубо. Но вдруг к нему пришла его кормилица.
— Я передала Правому министру в точности все, что вы сказали, от слова до слова, но он ответил: «Возлюбленная его как будто не из знатного рода. Пусть себе иногда к ней ходит, если уж так любит ее. Поговорю с его батюшкой, а в четвертом месяце можно и свадьбу сыграть». Уж так он спешит со свадьбой, что и сказать нельзя. И вы тоже будьте наготове.
Митиери смущенно усмехнулся:
— Зачем он так настаивает? Вынуждает меня прямо сказать, что я не хочу жениться на его дочери. Я не похож на блестящих молодых людей из высшего света, звание у меня невысокое, стало быть, не такой уж я завидный жених. В какое положение ты меня поставила! Прекрати всякие разговоры о сватовстве! А как понимать твои слова о том, что госпожа Нидзедоно якобы недостойна быть моей женой? Она вовсе не из такого низкого рода, как ты думаешь…
— Вот горе, вот беда! — заохала кормилица. — Батюшка ваш тоже хочет этого брака, приготовления к свадьбе уже на полном ходу… Ах, подумайте еще раз! Как вы ни упрямьтесь, но придется вам жениться, если на то будет родительская воля. В наши времена такая уж мода, что молодой человек берет себе женушку с богатой и могущественной родней в придачу, чтобы о нем заботились и содержали его в роскоши. Милая ваша от вас не уйдет, а вы пошлите письмецо невесте. Госпожа Нидзедоно, сразу видно, благородной крови, но ведь имя-то у нее какое низкое: «Отикубо»! Значит, ее держали в отикубо — домике у ворот, как последнюю служанку, а вы возвысили ее до себя и так с ней носитесь, как будто она драгоценность какая-нибудь. В толк не возьму! Ведь как приятно, когда у женушки богатые и знатные родители. Смотришь, позаботятся о зяте. Чего уж лучше!
Митиери побагровел от гнева.
— Может быть, я отстал от времени, но я вовсе не стремлюсь жить по моде. Не надо мне чужих забот, не надо жены с богатой родней. Пусть мою жену зовут Отикубо — хоть Каморкой, хоть Лачужкой, мне все равно! Я поклялся, что никогда ее не оставлю, и никто на свете нас не разлучит. Что чужие люди злословят, это не удивительно, но и ты, кормилица, не отстаешь от них. Ты думаешь, может быть, что жена моя тебя не ценит, напрасно! Скоро в Нидзедоно и твои услуги понадобятся.
Митиери встал с оскорбленным видом, чтобы уйти. Меченосец, который все слышал, гневно щелкнул пальцами.
— Это что за разговоры такие? — накинулся он на свою мать. — Ты часто видишься с моей госпожой, неужели за это время ты не поняла, какое у нее благородное сердце? Мои господа так любят друг друга, что их не разлучить никакими человеческими силами. А ты прислуживаешься к министру и хочешь из корыстолюбия, ради собственной выгоды сосватать своему господину богатую невесту. Ах, нет у тебя сердца! Пусть ты простого звания, но все же как ты могла опуститься до такой низости! Да как ты смеешь называть мою госпожу позорной кличкой «Отикубо»? Совсем уж из ума выжила. Что подумает о тебе госпожа, если услышит? В жизни никогда не смей больше так ее называть. Мне стыдно перед моим господином. Подумай, каково сейчас у него на душе! Неужели тебе так не терпится получить подачку от Правого министра? На что она тебе сдалась? Ведь есть у тебя сын, вот этот самый Корэнари, он и сам тебя прокормит. Жадность — великий грех. Если ты еще раз заикнешься об этом проклятом сватовстве, отрекусь от мира и пойду в монахи замаливать твои грехи. И как ты решилась на такое дело? Разлучить любящих — нет на свете страшнее греха!
— Да что ты не даешь мне и словечка вставить! — вскрикнула кормилица. — Перетолковал все и вкривь и вкось… Разве я учила: «Брось жену, оставь жену»?
— А разве не так выходит? Уж коли берешь другую жену…
— Э-э, раскричался! А хоть бы я и завела речь о сватовстве, что здесь дурного? Зачем поднимать такой шум, будто и свету конец? Сам без памяти влюблен в свою Акоги, оттого так и разозлился.
Кормилица в душе уже горько раскаивалась, что затеяла это сватовство, но все же постаралась заткнуть рот своему сыну.
— Ну, ладно, ладно! — засмеялся меченосец. — Ты, верно, будешь и дальше подговаривать моего господина на такие дела. Но только помни, что, если ты разлучишь моих господ, я пойду в монахи. Тяжкий грех ты возьмешь на душу! Придется мне, как доброму сыну, позаботиться о спасении твоей души. — Меченосец достал бритву и спрятал ее под мышкой. — Как примешься опять за свое, так я и обрею голову начисто, как монаху полагается, — пригрозил он. Кормилица перепугалась, ведь он был ее единственным сыном.
— Ах, не говори таких страшных слов! Я попробую сломать бритву силой моей воли. Стану все думать и думать, что сломаю ее, может, и правда переломится пополам.
Меченосец украдкой засмеялся.
«Молодой господин никогда не согласится, — подумала кормилица, — а мой любимый сынок вот до чего договорился, страшно слушать!»
И она поспешила сообщить Правому министру, что все ее хлопоты кончились ничем.
«Отикубо за последнее время так изменилась ко мне, — подумал Митиери. — Уж не дошли ли до нее слухи об этом сватовстве?»
Он пошел в Нидзедоно и сказал своей жене:
— Наконец-то, по счастью, я узнал, почему у тебя такой пасмурный вид.
— Что же ты узнал?
— Всему виною дочка Правого министра.
— О нет, неправда! — улыбнулась Отикубо,
— Какое безумие! Если б сам микадо предложил мне жениться на его дочери, я и то отказал бы ему. Я уже раньше тебе говорил, что только и забочусь о том, как бы не причинить тебе ни малейшего горя. А самая горшая мука для женщины, как я слышал, — это измена любимого. И потому я навсегда отказался даже от мысли о другой любви. Вперед, если люди будут тебе говорить о моей измене, не верь им!
— Пусть я и не поверю им, но все же боюсь, что ты «берег, грозящий обвалом», — ответила Отикубо, намекая на слова песни:
Непостоянный друг -
Словно грозящий обвалом
Порог над крутизной.
Ты говоришь мне «люблю»,
Сердце боится верить.
— Хорошо, я буду говорить тебе о моей любви, а ты упрекай меня сколько хочешь! Я все равно буду стараться ничем не огорчать тебя. Суди же, как глубока моя любовь.
Меченосец сказал Акоги:
— Напрасно ты подозреваешь нашего господина в непостоянстве. Ручаюсь тебе, он до конца жизни не изменит своих чувств к Отикубо.
После того как меченосец так сурово ее побранил, кормилица больше не заговаривала о сватовстве. Правый министр, услышав, что Митиери не собирается порвать со своей возлюбленной, тоже отказался от мысли выдать за него свою дочь.
***
После этой небольшой размолвки влюбленные снова зажили счастливой, безмятежной жизнью в полном сердечном согласии. Отикубо понесла в своем чреве дитя, и ее окружили еще более нежными заботами.
