Несмотря на существующую даоскую установку о том, что Небо и Земля — «единый Ком», поэт четко формулирует разницу между бренным и вечным, относя первое к Земле, второе к Небу, и если для первого он находит те или иные количественные меры («сто сорок лет» процветания Танской империи, «тридцать шесть тысяч дней», которыми исчисляется земной век, когда он — в другом стихотворении — предлагает ночь за ночью ходить со свечой, чтобы попытаться рассеять мрак в душе человеческой, «сорок восемь тысяч лет» существования оформленного государственного образования в области Шу, «триста шестьдесят тысяч» рекрутов, отправленных на войну, и так далее), то второе у него — «вечное», «беспредельное», «неисчерпаемое», то есть не имеющее завершающей границы, и вход туда ведет через «Врата Неисчерпаемости» (у цюн мэнь): «Светило ночи и светило дней / Без устали вершат круговорот, / Средь тьмой объятых суетных людей / Никто так бесконечно не живет».
Но даже горам, сакральным формированиям, уходящим в небеса, невозможно тягаться во временной протяженности с самим Небом: «Зажато небо в пиках Колдовских, / Внизу Башуй беснуется, силен. / Но будет час — мы не увидим их, / А Небо — не придет к концу времен».
Крайне любопытна буквальная формулировка последней строки: цин тянь у дао ши, то есть «на Небе нет времени, которое достигло бы его», «Время не достигает Неба», «у Неба не будет предела»; возможна и такая интерпретация — «Небо не падет во Время» (в среднекитайском языке омонимы дао «достигать, приходить» и дао «падать», «рушиться» могли взаимозаменяться с синонимичными значениями); не менее любопытна и опечатка в одном из современных изданий, где последние три иероглифа даны в иной последовательности: дао у ши, что можно интерпретировать так — Небо «пришло к отсутствию времени». Тут уже явственно слышен намек на «вневременье» Неба.
В это «вневременье» Ли Бо и стремился, ощущая себя чужаком в том реальном времени (и пространстве), в котором находился: «Преданье есть, что среди вод морских / Пэнлайский остров дыбится горой, / На древе-яшме зелены листки, / И сладок плод, который ест святой. / Откусит раз — и нет седых волос, / Откусит вновь — и вечно юн и мил… / Меня бы кто-нибудь туда унес / И больше в этот мир не возвратил»; «„Что Вас влечет на Бирюзовый Склон?“ — / Лишь усмехнулся, и в душе покой: / Здесь персиковый цвет со всех сторон, / Нет суетных людей, здесь мир иной».
Горы, воды, луна в «мягкой» лирике Ли Бо
Лян Сэнь[14]
Се Тяо и стиль поэзии периода Ци-Лян (5–6 вв.)
И сам Ли Бо как личность, и его поэзия, в основном, характеризуются как возвышенно-патетичные, и на это более всего и обращали внимание теоретики прошлых эпох; но был он в чем-то и гармонично-мягким, а это теоретиками как раз и игнорировалось. И в тематике, и в чувственной тональности, и в языковом стиле, и в конструкциях — во всех аспектах поэзии Ли Бо можно видеть эти обе стороны, отражающие сложный состав личности и эстетики поэта, и анализировать следует и то, и другое, только тогда мы сумеем полностью раскрыть все достижения поэтического искусства Ли Бо. Произведения, относимые к гармонично-мягким, были широко известны и влиятельны в последующих эпохах, так что нам не следует игнорировать эти жанры. Ли Бо всю жизнь «преклонял главу» перед «Се из Сюаньчэна»[15] в основном, за «чистоту» его поэзии, и это показывает нам, к чему он стремился сам.
В известном цинском трактате «Предисловие сидящего в тиши» сказано, что «очарование гор и вод возникло не само по себе, а было порождено Се Линъюнем»[16], то есть именно он ввел их в поэзию, сделал объектом эстетического внимания. В период Восточной Цзинь[17] «сокровенная» поэзия сделала «горы и воды» частью эстетики пейзажа, углубив этим фундамент пейзажной поэзии. Этот процесс слияния «учения о сокровенном» с эстетикой поэзией был достаточно сложен. Здесь стоит только подчеркнуть, что очарование южного пейзажа предоставляло талантливым людям реальные жизненные идеалы для своих духовных поисков самым благоприятным образом. Однако в «сокровенной» поэзии пейзаж хотя и изображался как свидетельство естественного Дао, тем не менее подспудно к красоте природы добавлялась идея эстетического развития красоты природы, тем самым выражая свое понимание истинности и живой силы Великой Природы.
Иной была поэзия другого Се из этого же рода — Се Тяо. Он тоже происходил из аристократической среды, занимал высокие чиновные посты, но стремился больше к литературной известности, лишенный присущего Се Линъюню вельможного духа. Путешествовал он, в основном, по ограниченной полосе между Цзиньлином, Сюаньчэном и Цзинчжоу. Он предпочитал не гнаться за невиданным, а добывать «новые чувства» в «старых знаниях».
Старший Се (Се Линъюнь) либо растворяет пейзаж в чувстве, либо отделяет одно от другого. Се Тяо, как говорится, «привлекает реки и горы в помощь себе», ведь, по словам минского Се Чжэньюня, «пейзаж — посредник стиха, чувство — его стержень». Объективный пейзаж, который видит Се Тяо, и его внутреннее ощущение пейзажа равноправны. А у Се Линъюня, хотя он тщательной кистью выписывает прекрасные виды природы, преобладает акцент на удаленных от человека объектах, и его чувство теряется в глубине горных лесов. У Се Тяо природные горы и воды кажутся будничными и близкими читателю эстетическими объектами, возбуждая созвучные поэту чувства и мысли. Се Линъюнь преображает природный пейзаж в чисто-чувственный эстетический объект созерцания, тогда как Се Тяо развивает дальше категорию «естественности как потока бытия», обращая эстетический ракурс главным образом на повседневные виды Цзяннани[18] выделяя в них «чистоту и красоту». Горы и воды природы Се Линъюнь познает чувством, Се Тяо — поднимается над пылью мирской для философических размышлений, и в его стихах постепенно вызревал стиль поэзии танской эпохи.
Ли Бо и стиль поэзии Се Тяо
В стихотворении ｫ«В „Западном тереме“ у Цзиньлинской стены под луной читаю стихи» Ли Бо писал:
Я луне напеваю, не в силах прервать эту ночку.
Трудно встретить созвучную душу в минувших годах.
«Шелковиста вода»: стоит вспомнить одну только строчку —
И «во мраке мелькнувшего» Се не забыть никогда.
Ли Бо всю жизнь питал глубокое восхищение перед многими историческими личностями, но, пожалуй, по поэтической славе и стилю более всего был ему созвучен Се Тяо. Чжу Си[19]считал, что «в поэзии Ли Бо не только неистов, но также и изящен и мягок». В таком же духе Жэнь Хуа назвал его «человеком с чистой и возвышенной душой». Влияние на него обоих Се несомненно, но очевидной причиной большей близости к младшему Се было его тяготение к свежести природы. Ли Бо значительно больше ценил естественность и гораздо меньше — красочность, хотя в практическом творчестве не отбрасывал отделку и красочность, присущие поэзии периода Шести династий[20] (с.47). Чжу Си писал, что «Ли Тайбо вовсе не отвергал поэтических норм, а был среди тех, кто следовал им», то есть Ли Бо не относился с пренебрежением к шлифовке стиха, впитывал опыт предшественников, просто он таким образом обрабатывал его, что уничтожал все следы отделки. О таких стихах говорят, что они «отшлифованы Небом».
В своих поэтических строках Ли Бо, преимущественно, рисовал объективно существующие виды. Формировавшийся им мир чистоты и наполненной пустоты тих и неярок, однако это отнюдь не мертвая тишина, это мир жизни и жизненной силы, оживляющий образ самого поэта, который сливается с природой, со всеми чувственными образами, витающими среди чистых и пустых гор и вод. Как, например, в стихотворении «Песнь о Чистом ручье»:
Здесь душу мою очищает вода,
Средь речек окрестных такая одна.
А что же Синьань? Она так ли чиста,
Как эта — до самого-самого дна?
Плывешь по зерцалу, и склоны — экран,
Расписанный дивно узорами птиц.
Но к ночи пустеет, и орангутанг
Вздыхает, печаля изгоя столиц.
Поэт осознает себя частью этого светлого мира, объектом эстетического созерцания, словно возникшим из небесной ипостаси вместе с этими летящими над горным лесом птицами. Небо у него отражается в воде, и они сливаются в одно целое, исполненное чувств. Сев в челн, он может взмыть к луне, обнажая движение и свободу своих душевных помыслов, отряхивая пыль мирскую, что становится у него символом чистой до наивности, прекрасной человеческой сущности. Важно здесь то, что свое чистое сердце Ли Бо не использует для рационально-опытного открытия и проникновения в истинность чисто-пустотных гор и вод природы, но обозревает предметы рядового бытия. Для Ли Бо в чистоте заключена суть прекрасного в горах и водах, фактически это символ человеческих качеств и духовного облика человека.
