Иккю его выслушал и тут же прописал лечение:
«Тому, кто осознал, что это воображаемое, никакие уловки не нужны. Все вещи — в воображении. И вот почему: думать, что отражение в воде — то же, что настоящая вещь, глупо. Немедленно приходите в себя!» — и щёлкнул больного веером по темечку.
Смысл написанного выше таков: «Если знаешь, что это вымышленное, то уловки не нужны. Всё, что угодно, все вещи, независимо ни от чего, — пусты. Увидел в чашке отражение, подумал, что это настоящая змея, и заболел. Это глупо. Сразу же, как только заметил, нужно взять себя в руки и разобраться, настоящая ли это змея. А когда разобрался со своими чувствами, тогда и болезнь пройдёт сама собой», — вот такое указание он ему дал, а тот человек внял наставлению, по-настоящему задумался, вспомнил то, что нарисовано на потолке, расслабился духом и выздоровел.
Вот так и стало ясно: если подумать о корнях добра и зла, то у всех вещей они исходят из сердца вопрошающего. Об этом и говорят: в Трёх мирах — одно сердце[217].
3
О том, как Иккю превратил змей в еду
В Фусими, в деревне Фукакуса, младшая жена человека по имени Моримото Ёсибёэ была женщина вздорная, и, если оставалась еда от завтрака или ужина, говорила: «Отвратительная грязь!» — собирала её и, вместо того, чтобы отдать хотя бы париям-хинин, выбрасывала всё это в сточную канаву. Вся эта еда превращалась в змей, и они так и кишели вокруг. Домашние вопрошали в испуге: «Что же это такое?»
Услышав, что поблизости находится Иккю, отправили к нему посыльного с приглашением и рассказали всё в подробностях. Иккю выслушал их и сказал:
— Да уж, невесёлое дело. Это предвещает упадок вашему дому. То не могут быть змеи. Всё это — выброшенные остатки еды. Соберите змей всех до единой, положите в котёл и попробуйте сварить. Непременно станут они варёным рисом.
— Хорошо! — сказали они, сделали так, доверились его словам, собрали всех змей и положили в котёл.
Иккю приготовил их, читая сутры и заклинания-дхарани, и действительно — стали они чистым рисом.
— Скормите это той женщине всё без остатка. Если останется хоть немного, беда грозит вашему дому! — сказал он.
— Хорошо! — отвечали они и заставили ту женщину съесть это всё, но она всё равно не доела, остатки спрятала и снова выбросила.
Однажды она пошла навестить родных в отчий дом, по дороге её укусила змея, и она скончалась.
Ещё и дня не прошло, через совсем небольшое время постигла её небесная кара, сколь это ужасно!
— Так что, даже если осталось единственное зёрнышко риса, нельзя с ним обходиться бездумно! — говорил потом преподобный прихожанам, я это записал и сейчас здесь сообщаю.
4
О том, как дух умершего явился к Иккю и задавал вопросы
Когда Иккю пребывал в земле Ооми, в одном храме надгробный памятник-ступа[218] оборачивался монахом ростом в восемь сяку[219] и каждую ночь стоял, укрываясь за ступой. Храмовые служки перепугались, забросили свои дела и уж, само собой, к ступе не приближались. Никто не знал, в чём же там дело.
Некий человек рассказал преподобному, так, дескать, и так.
Иккю осмотрел ступу, и оказалось, что в надписи на ней была ошибка. «Вон оно что!» — сказал он, тут же исправил надпись и вернул ступу на место.
Как-то тот же дух умершего появился среди ночи, склонился долу перед Иккю и сказал, проливая слёзы:
— Я нахожусь в аду, мучим бесчисленными страданиями, и сил уже нет терпеть. Пожалуйста, господин монах, спасите меня поскорее! — так с плачем жаловался он.
Преподобный отвечал:
— Ты появился из просветления и пребываешь в нём. Где же может быть ад?
Призрак-монах говорил:
— Нет, не будем уже говорить об аде. Но посмотри на тело моё!
Преподобный отвечал:
— Это тело — такое же, как тело Будды, нет никакого отличия! — и когда он так сказал, монах говорил:
— Если так, нареки мне имя!
Иккю промолвил:
— «Обретший путь монах Изначальная пустота, стойкий в медитации», — и когда он так сказал, тот дух начал исчезать, пока и совсем не стало его.
С тех пор более он уже не появлялся.
«Приходил он, чтобы получить проповедь от Иккю», — говорили все вокруг. Какое печальное происшествие!
Однажды Иккю занимался самосовершенствованием в горной деревне, в двух ри[220] от уезда Мики в земле Микава.
Тамошние жители спрашивали: «Откуда вы, подвижник, изволили явиться? Наши места, как сами видите, находятся глубоко в горах, скрыты густыми травами, здесь от века не почитали Будду и не ведали, как это — из сострадания наполнить монаху чашу для подаяний. Вот уж правда, если есть в этом мире грешники, то это мы самые и есть. Пожалуйста, побудьте здесь подольше. Обучимся хоть одному стиху из сутр, хоть одной строке, и если не суждено стать буддами во плоти, то станем буддами хотя бы по смерти!» — так говорили ему, и прожил он там четыре или пять дней.
Иккю спросил:
— Там, к северу отсюда, виднеется сосновый бор. Что это за место?
Местные жители ему отвечали:
— Мы и сами хотели вам рассказать, хорошо, что вы спросили! Есть такая история про то место. В том лесу находится старый храм. С давних пор облюбовали его призраки, и в конце концов не осталось там священника. Вот что можно сказать о тех призраках: неизвестно, кто такие, вроде бы появляются втроём и каждую ночь скачут. А потому, какого бы монаха там ни селили, никто не выдерживает и трёх дней, любой оттуда сбегает. Уж, пожалуй, больше пяти-шести десятков их там перебывало. А ведь в давние годы это был знаменитый храм: главное изваяние храма сделано под покровительством божества Касуга, а когда вырезали то изваяние, то каждый раз перед тем, как коснуться резцом дерева, совершали троекратный поклон. В храмовой утвари тоже нет недостатка. Пожалуйста, если достанет у вас сил, может, поселитесь там? Хотя, конечно, как придут те призраки да запляшут, тут уж, каким бы храбрым ни был, не выдержать. И всё же жаль, что такой добротный храм стоит без дела! — так ему подробно всё рассказали.
Иккю выслушал их и сказал:
— Вот это да, именно в такой храм мне хотелось попасть! Занимаясь духовной практикой, всегда хотелось побывать в таком храме, если бы нашёлся такой. Как счастливо всё совпало. Во что бы то ни стало остановлюсь там! Поскорее проводите меня туда.
— Хорошо, — сказали те, — идёмте с нами! — и отвели его в храм.
Вот уже стемнело, наступила полночь, и тут, как и рассказывали, появились трое призраков и принялись плясать.
Один припевал:
Лошадь голову сложила
На восточном поле,
Как же её жалко!
В жизни радости не знала,
Спину надорвала,
Ноги поломала,
А потом в конце концов
Удобрила поле, удобрила поле.
Toyя но хацу ва
Итосий кото я
Ицу о раку то мо
Омои мо сэй дэ
Сэбонэ ва сондзи
Аси утиоритэ
Цуи ни ва нобэ но
Цути то нару нару
Второй припевал:
В бамбуковой роще на западе
Живёт трёхлапый петух.
Влачит он свои дни без смысла,
Родившись уродом таким.
Никто его не жалеет,
Не нужен он никому,
В бамбуковой роще живёт он
Всё время один, всё время один.
Сэйтикурин но
Кэйсандзоку ва
Ару каинаки
Катава ни умарэ
Хито но насакэ о
Э ка умурадэ
Такэ но мори ни
Хитори иру иру
Третий припевал:
В пруду на востоке
Живёт рыба-карп.
С телом холодным.
Вода для него
И домом служит, и пищей,
Промокший всегда,
Мёрзнет он, мёрзнет.
Минами икэ но
Кои уо ва
Цумэтай ми я на
Мидзу о иэ то мо
Дзики то мо сурэба
Ицумо нурэнурэ
Хияхия то хияхия то
Так они пели и плясали вовсю.
Иккю, обдумав каждую песню, решил: «Ну что же, теперь этих призраков будет нетрудно прогнать», и вот, наутро собрал он у себя жителей деревни и разъяснил по порядку:
— Сначала о первом, Лошадиной голове с Восточного поля, — на восток отсюда в поле должен быть конский череп. Поищите его. Потом второй, Трёхлапый петух из Западной бамбуковой рощи. К западу отсюда должна быть бамбуковая роща, там и живёт трёхлапый петух. И потом третий, Рыба-карп из Южного пруда, — к югу отсюда есть старый пруд. Этот карп там и живёт. Разыщите их.
