— Почему же вдруг оскорбительными? — удивилась жена.
— Я терпел несправедливость больше десяти лет. Сколько уездных начальников сменилось здесь за это время, но ни один из них не пожелал вникнуть в суть дела. Каждый боялся попасть в опалу к сильным мира сего. Только достопочтенный Лу Гаоцзу не успел приехать в наш уезд, как сразу же понял, что на меня была возведена напраслина, и тотчас же освободил меня. Если бы это не был человек исключительных талантов и необычайной смелости, разве он смог бы так поступить? Если бы я сейчас захотел одарить его за все, что он для меня сделал, об этом можно было бы сказать словами мудреца Конфуция: «Древние люди поняли меня, я же не понимаю древних людей». Как же я могу так поступить?!
Так он и отправился с пустыми руками. Но почтенный Лу Гаоцзу, зная, что Лу Нань — человек талантов необычайных, не только на это не обиделся, но пригласил поэта в свои внутренние покои. Увидев начальника уезда, Лу Нань не стал перед ним на колени, а только низко поклонился ему, и, хотя начальнику уезда поведение гостя показалось странным, все же он ответил ему поклоном. По приказу хозяина слуги поставили стул для Лу Наня сбоку от кресла начальника уезда.
Читатель! Ну подумай, не странно ли: Лу Нань, которого давно все считали преступником, был освобожден из тюрьмы только благодаря Лу Гаоцзу, тот, можно сказать, вторую жизнь ему подарил; да за такую милость не только кланяться до земли надо, а и голову о землю разбить — и то не жалко!
Если бы Лу Нань посмел только поклониться и не стать на колени перед другим каким-нибудь правителем уезда, то такое нарушение приличий уж наверняка вызвало бы недовольство начальника. А вот начальник уезда Лу Гаоцзу не только не придал этому никакого значения, но, напротив, предложил гостю сесть рядом с ним: все это свидетельствовало о его безграничном великодушии и безмерной любви к ученым. Можно ли было предположить, что Лу Нань, посаженный рядом с хозяином, еще останется недовольным и скажет:
— «Отец и мать нашего народа» видит во мне только приговоренного к смерти преступника, а не просто Лу Наня.
Услышав этот *упрек, начальник уезда поднялся со своего места и снова стал приветствовать поэта; отдав столько поклонов, сколько следовало по отношению к почетному гостю, Лу Гаоцзу промолвил: «Это моя вина», и сразу же уступил поэту почетное место.
Гость и хозяин, восхищаясь обществом друг друга, беседовали на различные возвышенные темы и жалели лишь о том, что им не довелось встретиться раньше. Вскоре начальник уезда и поэт стали большими друзьями.
Как в древности дивились все *Фэн И,
Стоявшему у дерева безмолвно,
Так ныне поражает нас Лу Нань,
Лу Гаоцзу посмевший прекословить.
Несчастного, что утром был в канге,
Уж вечером принять, дать место гостя —
Так может поступить лишь человек
С широким, словно небо, благородством.
Рассказ на этом не кончается. Расскажу здесь еще о том, что Ван Цэнь, бывший начальник уезда Цзюньсянь, прослышав о том, что Лу Гаоцзу освободил Лу Наня, возмутился и попросил своего друга, одного из доверенных лиц начальника провинции, устроить так, чтобы начальник провинции послал императору протест против освобождения Лу Наня. Начальник провинции, взявшись за это дело, внимательно изучил все документы, относящиеся к тому периоду, когда Ван Цэнь был начальником уезда. Убедившись в том, что Ван Цэнь из-за личной обиды осудил ни в чем не повинного человека, начальник провинции написал об этом донесение императору. Вскоре пришел императорский указ, по которому Ван Цэнь был отстранен от должности и получил отставку. Начальник провинции попрежнему остался в своей должности, а Лу Гаоцзу это дело даже и не коснулось.
В период, когда происходили все эти события, Тань Цзунь уже не служил. Он жил у себя на родине и занимался тем, что составлял просителям разные жалобы. При этом он брал бумаги только у тех, кто ему давал большие деньги и отказывал тем, кто давал поменьше. Когда начальник уезда Лу Гаоцзу узнал, какими грязными делами занимается в его уезде Тань Цзунь, он сообщил об этом в область. Тань Цзунь был заключен в тюрьму, а затем выслан на дальние границы Китая.
Лу Нань говорил, что только теперь он по-настоящему ожил. Поэт уже окончательно бросил всякие мысли о служебной карьере, целиком предался вину и стихам. Хозяйство его мало-помалу приходило в запустенье, но это его ничуть не тревожило.
Скажу еще, что Лу Гаоцзу, занимая пост начальника уезда, служил бескорыстно, ни от кого не брал ни гроша, любил народ, как своих детей, умел отличать, что выгодно для народа, что плохо. Он раскрывал все преступные дела, так что воры и мошенники в страхе трепетали перед ним, и вскоре от грабежей и разбоев в уезде не осталось и следа. В уезде о Лу Гаоцзу говорили как о святом, и слава о нем донеслась до столицы. Вскоре Лу Гаоцзу получил назначение в Нанкин, и только потому, что он не прислуживался и не унижался перед влиятельными людьми, он получил в столице сравнительно небольшую должность помощника управляющего Палатой обрядов.
Когда Лу Гаоцзу покидал уезд, жители уезда, не желая отпускать своего начальника, как говорится, висли на оглоблях и ложились поперек дороги, а плач стоял по всему пути. Жители провожали своего начальника больше, чем за сотню ли, а Лу Нань проводил его за пятьсот с чем-то ли.
Начальник уезда и поэт долго не могли распрощаться друг с другом, но в конце концов, всхлипывая и вздыхая, расстались.
Впоследствии Лу Гаоцзу получил повышение по службе и стал занимать пост управляющего Палатой чинов в Нанкине. Лу Нань к этому времени совсем разорился и переехал в Нанкин, где надеялся получить приют у Лу Гаоцзу. Последний принял поэта как дорогого гостя. Каждый день поэт получал от своего друга тысячу монет на вино и мог свободно бродить по окрестностям Нанкина, любуясь природой. Всюду, где он только ни бывал, он оставлял на память о себе стихи. Стихи эти доходили до столицы, и их читали друг другу наизусть.
Как-то раз, гуляя в районе *Бяньши, у *храма Ли Бо, он встретил какого-то путника. Странник был бос и ступал по земле легкой походкой бессмертного. Лу Нань предложил страннику вместе выпить. Тогда незнакомец вытащил свою *тыкву-горлянку и налил из нее вино бессмертных.
— Откуда у вас оно? — спросил Лу Нань, отведав изумительного вина.
— Я сам его приготовляю. Бедный странник построил свою лачугу в горах *Лушань у Пика пяти старцев. Если бы вы согласились отправиться со мной, то могли бы вдоволь им насладиться.
— Раз речь идет о прекрасном вине, что может мне помешать пойти с вами, — ответил Лу Нань. Выцарапав на стене храма стихи, в которых он благодарил Лу Гаоцзу, Лу Нань так, как был, без всяких вещей, отправился за босоногим странником.
Лу Гаоцзу, узнав о стихах на храме, вздохнул и сказал:
— Ничего для него не значит притти, ничего не значит уйти. Земля наша для него — это просто гостиница, а сам он на ней вечный странник. Вот уж поистине одержимый!
Не раз посылал Лу Гаоцзу своих людей в горы Лушань к Пику пяти старцев разузнать о поэте, но те возвращались ни с чем.
Через десять лет, когда Лу Гаоцзу был уже в отставке и жил у себя на родине, к нему как-то прибыл посол из столицы: император благодарил сановника за верную службу. Лу Гаоцзу сам не поехал в столицу отблагодарить императора за оказанную честь, а послал туда своего второго сына. Когда молодого человека увидели в столице, его стали расспрашивать о Лу Нане. В столице ходили слухи о том, что Лу Нань встретил бессмертного и стал небожителем.
Потомки сложили стихи, в которых восхваляли Лу Наня:
Лу Наню с широкой душой нелегко было жить:
Не мог он в стремленьях своих быть свободен.
Поэтому так пристрастился к вину и к стихам,
К сановникам знатным был полон презренья.
Какой-нибудь нитки, и той не висело на нем,
Когда от людей он ушел беззаботно.
Среди современников славу себе он снискал,
Бессмертным в веках будет имя поэта.
Были сложены о Лу Нане и другие стихи, которые порицают поэта, учат людей не следовать его примеру, чтобы не поплатиться за гордость и пренебрежение к людям.
В стихах говорится:
Пристрастие к вину, к стихам,
Гордыня — вот черты, присущие Лу Наню,
Но тот, кто над толпой стоит,
Обычно в людях только зависть вызывает.
Старайтесь убедить других,
Пускай они идут дорогою иною,
Пусть помнят, что во всех делах
Нужны еще уступчивость и скромность.
ЦЗИНЬ ЮЙНУ ИЗБИВАЕТ СВОЕГО НЕВЕРНОГО МУЖА
Оторвавшись от ветки зеленой,
За ограду цветок улетел.
Не успел и земли он коснуться,
Ветер сразу его подхватил.
Если ветка цветы потеряет,
То она ведь опять зацветет.
А цветок — оторвался от ветки
И не сможет к ней вновь прирасти.
Строфы эти взяты из древней элегии «Покинутая жена». Они говорят о том, что жена неотделима от мужа, как цветок от ветки. Если на ветке нет цветов, то они появляются с наступлением весны. Когда же цветок оторвется от ветки, он уже не сможет вновь прирасти к ней. Мораль этих стихов в том, что жена должна всегда верно служить мужу и делить с ним все радости и лишения, что она не должна бояться бедности и гнаться за богатством. Если жена не будет тверда в исполнении своего супружеского долга и начнет действовать против воли мужа, то потом она сама в этом раскается.
