Тот человек рассмеялся:
— Преподобный снова забавляется, подшучивает надо мной! — но рядом нашёлся человек, который сказал:
— Шутки шутками, но и в этих словах почтенного монаха скрыт глубокий смысл! А спросите-ка заодно, почему одни умирают, а другие не умирают?
Иккю на это:
Если хочешь
Ты в этом мире остаться —
Так оставайся,
А если хочешь уйти —
Давай, уходи поскорее.
Тодомару то
Омоваба соко ни
Тодомарэё
Ику то омоваба
Токутоку то юкэ
Так он сказал и ушёл к себе.
13
О том, как Миёси Сёсай говорил с Иккю о буддийском учении
Этот Сёсай родился где-то на окраинах земли Бунго, но потом передал нажитое единственному сыну, а сам стал вести уединённую жизнь, оставив при себе одного лишь слугу. Поступил он так затем, чтобы избежать тягот этого мира рождений и смертей.
Как-то раз пришёл он в келью Иккю, вели они беседы о делах минувших и недавних, а потом Сёсай спросил:
— Если не совершать никаких грехов, то не будет и воздаяния. Если даже и не становиться буддой, всё равно не грозит переродиться на Трёх неблагих путях[234], — зачем же тогда желать просветления?
Иккю отвечал:
— Рождающиеся в мире людей от природы отравлены тремя ядами[235]. Если их не осознавать, не становиться буддой, то попадёшь в ад быстрее стрелы.
Сёсай снова спросил:
— Как же осознавать эти три яда?
Иккю сказал:
— Следи за собой. Вообще, как и было сказано, если не совершать грехов, то никакого воздаяния не будет. Если и не станешь буддой, то и на Трёх неблагих путях не родишься.
Тот спросил:
— Если так, то зачем тогда стремиться к просветлению?
Иккю говорил:
— Из родившихся в мире людей нет ни одного человека, который не отравлен при рождении тремя ядами-заблуждениями. Наверное, немало в мире людей, которые думают: «Душа у меня незлобивая, дурных мыслей у меня нет, ненависти к другим не испытываю — нет на мне греха!» Это потому, что не ведают они то, о чём я сейчас говорил. Как только покидает человек чрево матери, тут же прилипают к нему три яда-заблуждения. Если не стараться изо всех сил отряхнуть с себя груз этих трёх ядов, буддой не стать. А если так и не осознать это, когда жизнь подходит к концу, устремишься в ад быстрее выпущенной стрелы.
— И как же осознавать эти три яда? — на это Иккю сказал:
— Осознай все стороны своей души, а как придёт понимание — тогда три яда сами собой исчезнут, в душе проявится природа будды, так и станешь буддой. Тогда живое существо и будда суть одно! — так он его наставлял.
Живые существа
И будда — суть одно,
Не разделить их,
То, что разделяет их, —
Лишь одна мысль сомнений.
Иссай но
Сюдзё: то хотокэ
Хэдатэ наси
Хэдацуру моно ва
Маёи итинэн то
Так в конце прочитал Иккю, и Сёсай преисполнился восхищения.
Когда Иккю ещё пребывал в нашем мире, был в столице лекарь по имени Такусай. Высоко превозносил он своё мастерство. «Наверняка нет другого такого лекаря, кто бы со мной сравнился!» — думалось ему, но признания среди людей он не находил и ничего не мог с этим поделать, и вот, чтобы снискать известность, решил он: «По проезду Аватагути[236] ездят в столицу и из неё, там нужно поставить табличку с объявлением! Путники её увидят и расскажут об этом потом, когда вернутся к себе. Тогда все узнают, что есть в столице такой лекарь!» — и написал на табличке такие стихи:
Ни Бянь Цюэ не уступит,
Ни самому Дживаке[237]
Прославленный Такусай!
Жалости тот достоин,
Кто не слышал о нём!
Хэндзяку я
Гиба ни мо масару
Такусай о
Сирану хито косо
Аварэнарикэрэ
Так он написал и установил табличку. Иккю проходил мимо, увидел её и изволил дописать:
Ни Бянь Цюэ не уступит,
Ни самому Дживаке
Прославленный Такусай!
Жалко, что не могу я
Отправить его к Шакьямуни!
Хэндзяку я
Гиба ни мо масару
Такусай о
Сяка ни авасэну
Нокори ооса ё
Конец четвёртого свитка «Рассказов об Иккю, собранных в разных землях»
1
О том, как Иккю писал славословие на картине школы Кано
Один человек заказал у художника Кано-но Тоса[238] картину и подумал: «Нет на ней славословия, как же так?» — поговорил с кем-то ещё, а тот предложил: «А попросите Иккю!»
«И правда!» — решил он и пошёл к Иккю:
— Вот эту картину мне нарисовал такой-то художник. Неловко вас просить об этом, но, если бы вы изволили написать к ней славословие, был бы счастлив! Однако же, кто это такой здесь нарисован? Глаза выпучены на всё лицо, и бородища до глаз, страшный такой!
Иккю отвечал:
— Сейчас посмотрим. — Он пригляделся к картине. — Это же основатель нашей школы![239] Не мне, глупому монаху, писать славословие, но, раз уж вы меня об этом просите, так и быть, напишу.
С этими словами он, нимало не раздумывая, написал:
Не спит и не бодрствует,
Не думает о вещах и не знает,
Спросишь — ответит «му»,
Не спросишь — опять же «му».
Нэдзу окидзу
Моно омовадзу
сирадзу
Тоэба «му»,
Товадзарэба нао
«му»
Спросишь — не скажет,
Не спросишь —
Тоже не скажет.
Господин Бодхидхарма,
Что у тебя на душе?
Товаба ивадзу
Тованэба ивану
Дарумадоно
Кокоро но ути ни
Наника ару бэки
Так он изволил написать. Тот человек сказал:
— Премного благодарен! — принял свиток, склонив голову, и вернулся к себе. Та картина со славословием сейчас хранится в его доме как великое сокровище.
«Вот эту картину мне нарисовал такой-то художник. Кто это такой здесь нарисован? Глаза выпучены на всё лицо, и бородища до глаз!» Иккю отвечал: «Это же Бодхидхарма, основатель нашей школы!»
2
О том, как один человек написал табличку с правилами, а Иккю дописал на ней
Где-то жил человек, ничем не примечательный и вздорный. И при том был он богат и ни в чём не знал недостатка. Служило у него множество людей. Желая выразить свою волю, он установил у дверей в дом табличку с правилами для работников. На ней было написано:
Запрещается
Льстить и подхалимничать на службе,
Использовать людей до истощения, объедаться,
Выпрашивать подачки от вышестоящих.
Однажды пригласил он к себе Иккю. Они поговорили о разных делах, и в конце разговора Иккю спросил:
— Странная табличка перед дверью у вас. Это правила для работников?
— Так и есть! — ответил хозяин.
Иккю развеселился и перед уходом написал на ней:
Чем выслуживаться
И в довольстве жить,
Не выслуживаться
И жить в бедности
Куда как проще.
Хэцураитэ
Таносики ёри мо
Хэцуравадэ
Мадзусики ми косо
Кокоро ясукэрэ
Бумагу с написанным он прикрепил к табличке с правилами и пошёл домой.
3
О том, как один отшельник задавал Иккю вопросы о буддийском учении
В столице был один отшельник. Однажды пришёл он в сплетённую из трав хижину к Иккю, чтобы выразить ему своё почтение.
Преподобный тогда болел и передал ему: «Извините, но сейчас я никого не могу принимать, а если у вас ко мне какое-то дело, приходите попозже», но тот монах сказал: «Понимаю, вы больны. Но хотел бы повидать вас, хотя бы и стоя[240]».
Иккю был прямодушным монахом, а потому подумал: «Я ему сказал, что никого не принимаю, — может быть, он решил, что я его стесняюсь?» — и вышел к нему.
Тот монах сказал ему:
— Я обитаю в столице, изучаю буддизм школы Тэндай, как он есть. Однако же кое-что мне непонятно, и я хочу спросить вас, господин монах.