Амир Дехлеви - Газели

Ты — душа, какою душу видит мир,
 И душа, что слаще мира, о кумир!

От твоих набегов сердце — мертвый край.
Ты владыка сердца. Хочешь, разоряй!

Тяжко бремя жизни пленнику любви.
Умертви безумца, но вовек живи!

Хоть с душой расстался, все же я живой,
 Оттого что стала ты моей душой.

Боль уйми Хосрова — жизнь взамен отдам.
Ты причина боли, ты же и бальзам.

Не считай, что я бесправен. О, поверь, настанет время,
Я сорву узду насилья и ногою стану в стремя.

Пусть пролью ручьями слезы, я припомню все утраты,
Призову тебя к ответу и потребую расплаты.

Жизнь моя прошла в печали. Я решился! Иль умру я,
Иль достигну вечной жизни в райской неге поцелуя.

Но покуда бью поклоны у порога непрестанно.
Повели — и прах порога по цене куплю шафрана.

О, не прячь уста! Желаю дотянуться хоть до соли,
Если яствами насытить на пиру не хочешь вволю.

А подаришь благосклонность, чем озолочу за счастье?
Желтизну лица страдальца не наденешь на запястья.

О подобная Юсуфу! Коль просили б у Хосрова
За тебя все блага мира, цену счел бы он дешевой.

У роз твоя, о роза, красота,
И дали цвет вину твои уста.

Нарцисс в твои нарциссы глаз влюблен,
Когда очей не сводит с розы он.

Дыханьем розы дышит соловей,
Подобно мне, и в час разлуки с ней.

Аркан твоих благоуханных кос
Опутал сердце и навек унес.

Арканы рвавший мул Дулдул[4] — и тот
Аркана кос твоих не разорвет.

Брось на Хосрова милостивый взгляд,
Коль подарить ему желаешь клад!

Наполнен кубок мой печалью по края.
Где, утренний зефир, любимая моя?

В ночи не светит мне и полная луна.
Где свет моих очей, не ведающих сна?

Сказала мне: «Рыдай!» Рыдаю день и ночь.
Где та, что может мне сочувствием помочь?

И тело и душа изранены тоской.
 Где та, что унесла безжалостно покой?
Стенающий Хосров издать не в силах крик.
Где силы взять, чтоб он твоих ушей достиг?

Ночь кончается, но чашу вновь налей!
Приглашает встретить утро соловей.

Счастлив тот, кто с пенной чашею в руке
Рядом с розой восседает в погребке.

Так налей весельем чашу по края!
Помни, жизнь короче трели соловья.

Пусть твердят, что я беспечен. Видит бог,
Тот беспечен, кто не ходит в погребок.

Благочестие святоши не по мне,
Чистоту и святость черпаю в вине.

Хоть не к чести захмелевшим в драку лезть,
Выдрать клок у мухтасиба в драке — честь.

Захмелевший — царь вселенной, шаханшах,
Я же раб вина веселья в погребках.

Много ль радости в безгрешности, Хосров?
Слаще радость отпущения грехов.

Как могу я счастье встречи обрести,
Если только воздух у меня в горсти?

Взволновали сердце волны черных кос,
И покой навеки их поток унес.

О аллах, пред ними я лежу в пыли,
Рад бы, но подняться не могу с земли.

Снова я мечтаю на исходе дня,
Чтоб закат окутал тьмою кос меня.

Осушая кубок, думаю о том,
Что меня споила призрачным вином.

О Хосров, разрушен твой дворец надежд.
Ухвати хотя бы край ее одежд!

Зачем скрываешь лик? Он виден все равно.
Ведь если был бы скрыт, все умерли б давно.
Я дервиш, я сношу презрение молвы.
Как рубища, любви не утаить, увы.

Не говори: «Зачем застыл в восторге он?»
 Твой лик увидев, кто же не будет восхищен?

Ты орды взоров шлешь, и силы не равны.
Семь поясов земных тобой разорены.

Твоих измен не счесть. Чтоб обрести покой,
Я сердцу говорю: изменчив нрав людской.

Пусть не дал никому бессмертия аллах,
Бессмертие даруй Хосрову хоть в стихах!

Отчего уста смеются, если плача не слыхала?
Отчего взметнулись кудри, если сердце не вздыхало?

Тело ты изрешетила. Извлекать не стану стрелы.
Отчего пронзили душу, коль впивались жалом в тело?

Смолкло сердце то, что сердцу прежде вторило созвучно.
Отчего теперь чужие, если были неразлучны?

Ты моя свеча желанья, хоть тебя не видит око.
Отчего сожжен свечою, коль свеча моя далеко?

Я во сне ищу губами лик, подобный сновиденью.
Отчего же сны смешались, стали сумеречной тенью?

Я, увы, невольник сердца, но не в тягость мне оковы.
Отчего, как наважденье, ты находишь на Хосрова?

Настала ночь, и та свеча, из-за которой дни постылы,
Зажглась и каждый уголок в печальном сердце осветила.

И сонмы душ упали ниц, и при ее манящем свете
Взывают жалобно: «Подай!» — как толпы нищих у мечети.

Я плачу. Верно, потому, что должен року покориться.
Увы, я — нищий, а она — жестокосердая царица.

Ревную к зеркалу: оно в свои объятья заключает
Ту, в чьем сияющем лице само, как в зеркале, сияет.

Почтенный суфий, мой муршид, ей поклонился, как святыне,
И каждый волосок взывал из власяницы к той богине.

А я, перо макая в кровь, запечатлел стократно в слове
Тот образ дивной красоты, поющий издавна в Хосрове.

Прошла!.. И вслед ушла душа,
И я застыл, едва дыша,

Украдкой глядя, точно вор,
Что на чужой косится двор.

Хватился сердца — сердца нет.
Как обруч, покатилось вслед.

Вскричал: «О равная весне,
Скажи, вернешь ли сердце мне?»

Расхохоталась, и в устах
Сверкнули перлы. О аллах!

В ночи казалось мне — умру,
Коль не увижу поутру.

И все ж печаль была светла:
Ведь ты во сне ко мне пришла.

Я понял: в дни творенья рок
Мою любовь к тебе предрек.

Предрек тогда ж Хосрову он:
Тобою буду умерщвлен.

Дождусь ли вновь тебя, о лунное сиянье?
Ушла, не подарив надежды на свиданье.

Унесшую покой, должно быть, не увижу
До Страшного суда. О Судный день, гряди же!

Повей, о ветерок, и мне с ее порога
Пылинку принеси! Утешь хотя б немного.

Взгляни, мой кипарис один иль кто-то с нею?
Слетай в ее цветник и возвратись быстрее!

Увы, подобно ей, и ты в далеком крае,
И ты меня забыл. Вернешься ли, не знаю.
Но знаю, что она не возвратится снова.
Осталось лишь взывать к всевышнему Хосрову.

О любимая, вино у тебя всегда водилось.
Принеси из погребка, окажи такую милость!

Выпью только для того, чтоб взбодриться, не хмелея.
Все равно от черных кос неизбежно опьянею.

Я сгораю от любви. Подними со мною чашу!
Пеплом сердце моего я букет вина украшу.

Умоляя снизойти, унижаться я не стану.
Унижение ведет к надушенному кафтану.

Сердце выкрала мое колдовским коварством взгляда,
Но упрекам в колдовстве свет очей твоих преграда.

Угнетенного тобой хоть сегодня ты не мучай,
Счета пережитых мук берегись на всякий случай!

О любимая моя, на Хосрова не посетуй,
Коль отважится привлечь столь жестокую к ответу.