Чжан Цзюнь, удрученный неудачей, собрал военачальников на совет.
— Раз вы упустили из рук этого варвара, теперь вряд ли удастся снова его поймать. Придется на время прекратить войну, чтоб он оставил нас в покое. Пошлем ему провиант и фураж, а как только он получит письмо из Юньнани и начнет отход, ударим ему в тыл и возьмем в плен.
— На том и порешили. Чжан Цзюнь поднялся на городскую стену и вызвал Хэй Мань-луна на переговоры.
— Хорошо, даю тебе десять дней сроку! — сказал Хэй Мань-лун, выслушав Чжан Цзюня. — Но если по истечении этого времени ты не выдашь мне изменника, я ворвусь в город, и тогда уж пощады не жди!
Он снова отвел войска к подножью горы Цися и расположился лагерем.
Чжан Цзюнь между тем заготовил провиант, фураж и приказал отвезти во вражеский стан. Одновременно он разослал гонцов во все округа и уезды, призывая войска на помощь.
В это время госпожа Юэ в Юньнани получила императорскую грамоту. Она тут же приказала Юэ Лэю написать Хэй Мань-луну письмо с просьбой немедленно прекратить войну.
Получив его, юный вождь сильно расстроился.
— Я прошел через три заставы, и повсюду народ скорбел о Юэ Фэе, — в досаде говорил он Чжан Ину, который привез письмо. — А теперь тетушка требует, чтобы я отказался от мести. Это же на руку злодеям!
— Когда-то полководец Ню Гао тоже пытался мстить за юаньшуая, — сказал Чжан Ин ему в утешение. — Его войска дошли до Чанцзяна, но дух Юэ Фэя свершил чудо: послал бурю и не дал войску переправиться. Юаньшуай всю жизнь был честным и верным долгу человеком; он не хочет, чтобы после смерти кто-либо запятнал его доброе имя. Преступления предателя переполнили чашу терпения небесного владыки, день возмездия уже недалек!
Хэй Мань-луну пришлось смириться. Он еще раз принес жертвы на могиле юаньшуая и через день пустился в обратный путь.
Поистине:
Верный долгу и чести,
Был он жаждою битвы объят,
Но, письмо получив,
Приказал возвращаться назад.
Когда Чжан Цзюнь узнал об этом, у него словно камень упал с сердца. Он поспешил ко двору и доложил императору:
— Государь, я разгромил мятежников. Они бежали так поспешно, что догнать их было просто невозможно!
Обрадованный Гао-цзун повысил Чжан Цзюня в звании и распорядился наградить золотом и шелками. Тот из дворца отправился прямо к Цинь Гую. Сын больного проводил гостя к постели отца. Тот лежал с закрытыми глазами, крепко стиснув зубы. По всему было видно, что он уже при смерти.
— Великий наставник, как вы себя чувствуете? — позвал Чжан Цзюнь. — Принимаете лекарство?
— Придворный лекарь прописал какое-то зелье, но оно не помогает, — ответил Цинь Си за больного. — Отец дни и ночи стонет от боли, часто теряет сознание. Видно, ничто его не спасет!
— Великий наставник, берегите себя! — снова обратился Чжан Цзюнь к больному. — Могу вас порадовать: я прогнал Хэй Мань-луна!
Вдруг Цинь Гуй открыл глаза и уставился на Чжан Цзюня. В его взгляде мелькнуло безумие, он рванулся и закричал:
— Юэ Фэй, пощади меня!
Чжан Цзюнь растерялся и поспешил проститься. Цинь Си проводил его до ворот.
Когда он вернулся в дом, то услышал хрип, доносившийся из комнаты отца. Цинь Си стремглав бросился к кровати. При виде сына Цинь Гуй еле заметно покачал головой. Он хотел что-то сказать, но не мог. Тогда он высунул язык и что есть силы сжал зубы. Откушенный язык упал ему на грудь, изо рта хлынула кровь, и вскоре дыхание прервалось.
По поводу смерти Цинь Гуя написаны такие стихи:
Первый сунский владыка
благодетельным был,
Люди мирно трудились,
забыв про войну,
Но когда Гао-цзун
перебрался на юг, —
Снова черные смуты
объяли страну…
Выдвигали продажных
на большие посты,
А достойные люди
оставались вдали,
Полководца, что грудью
страну защищал,
Обвинили в измене,
на казнь обрекли!
Он, забывший о долге,
сановник Цинь Гуй
Во дворце притаился,
не зная забот.
Тайно в сговор предатель
с врагами вступил
И обманывал, пользуясь властью,
народ.
* * *
Но взгляните:
возмездие все же пришло,
Справедливою карой.
наказано зло!
Цинь язык откусил,
зубы хищные сжав,
Но такого злодея
честным людям не жаль!
Цинь Си горько оплакивал умершего. Распорядившись насчет похорон, он сообщил государю о кончине отца.
Поистине:
Подвержено превратностям судьбы,
И золото порою не блестит.
Подвластен неминуемому року,
Со временем тускнеет и нефрит!
Если вы не знаете о дальнейших событиях, то прочтите следующую главу.
Ху Ди во сне сочиняет богохульные стихи и странствует по преисподней. Цзиньский Учжу видит во сне загробное судилище и выступает в поход
Свет молнии в кремне таится —
А что таят людские сны?
Воюют люди и народы —
А может ли не быть войны?
Лишь совершенный человек
Всему найдет первопричину:
Ему даны, как птице, крылья,
Его душа — светлей луны!
Пословица гласит: «Мертвым место в загробном мире, живым — в земном». Из предыдущей главы мы знаем, что Цинь Гуй умер, и на этом окончим о нем повествование.
Сейчас пойдет речь об одном ученом сюцае по имени Ху Ди и по прозвищу Спящая Бабочка, который жил в Линьани. Это был человек прямой и резкий в суждениях. Он без конца возмущался тем, что предатели погубили Юэ Фэя, и говорил:
— Небо и земля лицеприятны, духи и демоны несправедливы!
Всякий раз, когда под руку попадался ему лист бумаги, он писал эту фразу.
Так продолжалось несколько лет. И вот однажды он услышал о том, что Хэй Мань-лун с войском подступил к Линьани, чтобы отомстить за Юэ Фэя.
— Наконец-то я дождался радостной вести! — ликовал Ху Ди.
На следующий день слуги сообщили ему о новых победах Хэй Мань-луна и о том, что против него выступил сам Чжан Цзюнь.
— Как бы я хотел, чтобы этого предателя прикончили! — воскликнул сюцай. — Воздух в Поднебесной сразу стал бы чище!
Когда же он узнал о том, что Хэй Мань-луну послали провиант и фураж и пообещали в течение десяти дней выдать Цинь Гуя, то радость его не знала границ.
Однажды Ху Ди сидел за столом и ждал новых вестей. Он уже успел изрядно выпить, когда вернулся посланный в город слуга.
— Чжан Цзюнь разбил Хэй Мань-луна. Мяо бежали в Хуавай, государь повысил Чжан Цзюня в чине, — доложил он.
Ху Ди весь задрожал от негодования, стукнул кулаком по столу и одним росчерком кисти написал стихи:
Длинноногий сановник Цинь Гуй,
Сговорившись с коварной женой,
Обрекал на жестокую казнь
Самых добрых и честных душой.
Но, увы, равнодушно молчат
Потемневшие вдруг небеса, —
И каратель злодеев Янь-ван
От злодеев отводит глаза.
Я горюю в беседке один,
И об этом лишь знает луна, —
Что одежда промокла от слез
И соленым стал привкус вина.
О, когда бы Янь-ваном я был
И карать справедливо умел, —
Я б своими руками содрал
Кожу с гнусных предательских тел!
Еще раз прочитав свое творение, сюцай сжег его над лампой и опять принялся за вино.
Вскоре перед его глазами поплыл туман. Из-под стола вышли два чиновника-демона и строго сказали:
— Следуйте за нами! Вас вызывает наш владыка!
— Какой владыка? — удивился Ху Ди. — Как его зовут? Зачем я ему понадобился?
— Идемте, увидите сами.
Пришлось повиноваться.
В это время слуга внес в комнату поднос с ужином. Увидев, что его господин недвижно лежит в кресле, он испугался и побежал к хозяйке. Та поспешила к мужу, опустилась перед ним на колени и приложила ухо к его груди — сердце не билось.
Дом наполнился воплями и причитаниями. Умершего положили на кровать, начались приготовления к похоронам…
А в это время сюцай, следуя за чиновниками, прошел больше десяти ли и очутился в пустыне. Моросил мелкий дождик, клубился туман — совсем как глубокой осенью.
Вскоре приблизились к какому-то городу. По дороге взад и вперед сновали люди, торговцы бойко предлагали свои товары. Было шумно, как на рынке.
Ху Ди и его провожатые миновали главную улицу и подошли к храму. Над его высокими красными воротами висела надпись: «Храм Лучезарного божества». У входа стоял страж с бычьей головой и лошадиной мордой; в одной руке у него был трезубец, в другой — железный молот.
