Увидев деньги, Ляо-юань мигом забыла про все опасности.
– Ну, если не больше двух-трех дней, это дело другое. Только денег я не возьму.
– Нет, пожалуйста, не отказывайтесь! Ведь мы доставили вам столько беспокойства! – воскликнула Цзин-чжэнь.
Ляо-юань еще упиралась и хмурилась для виду, но в конце концов взяла деньги и тотчас унесла к себе в келью.
Тем временем Цюй-фэй, узнав, что пришли пять хорошеньких монахинь и послушниц из другой обители, выскочил на них посмотреть. Они обменялись приветствиями. Цзин-чжэнь внимательно оглядела мнимую монахиню с ног до головы, но ей и в голову не пришло, что это мужчина в женском платье.
– Из какой обители новая сестра? Что-то я никогда ее здесь не встречала раньше, – обратилась она к Ляо-юань.
– Она у нас совсем недавно, поэтому вы ее и не знаете, – ответила Ляо-юань.
Красота Цзин-чжэнь и остальных пришелиц привела Цюй-фэя в восторг. «Ну и удача! Кто бы мог подумать, что Небо пошлет сюда таких красоток! Вот бы познакомиться с ними поближе и вкусить радость с каждой по очереди».
Ляо-юань приготовила скромное угощение, но беглым монахиням было не до еды. Ойи не могли усидеть на месте, уши их пылали, глаза блуждали. Когда время подошло к трем часам дня, Цзин-чжэнь не вытерпела и обратилась к настоятельнице:
– Нам бы необходимо выяснить, что делается в нашей обители. Нельзя ли послать вашего прислужника, чтобы он все разузнал? Тогда мы сможем решить, как быть дальше.
Ляо-юань распорядилась, и приглуповатый прислужник, не ведая об опасности, направился к обители Отрешения от мирской суеты. В ту же самую пору у ворот появился сельский староста и несколько сельчан, чтобы по приказу уездного начальника закрыть и опечатать монастырь. Не проверив, жива или мертва старая настоятельница, они приклеили на ворота две полоски бумаги крест-накрест, повесили замок и уже собрались уходить, как вдруг заметили старого прислужника, который что-то высматривал и вообще вел себя до крайности подозрительно. Староста и его спутники сообразили, что это неспроста, и бросились на лазутчика.
– Вовремя пожаловал! Уездный ждет тебя не дождется! – закричали они и тут же накинули ему на шею веревку.
У прислужника подкосились ноги от страха.
– Я ни в чем не виноват! Они спрятались у нас в монастыре, а мне приказали узнать, что здесь происходит, – запричитал он.
– Мы так и поняли! А ну, говори, где они спрятались?
– В обители Безмерного Блаженства.
Выведав все, что нужно, староста кликнул на помощь еще нескольких человек, и, ведя за собою связанного прислужника, они двинулись к обители Безмерного Блаженства. Первым делом они выставили караулы у всех входов и выходов и только потом постучали в ворота. Ляо-юань решила, что это вернулся служка, и поспешила отворить. Ее мигом схватили, отвели в дом и принялись обшаривать комнату за комнатой. Никто из беглянок не успел скрыться. Переодетый монах Цюй-фэй спрятался было под кровать, но его заметили и с позором оттуда выволокли.
– Я к их делу непричастна! – уверяла Ляо-юань. – Они только попросили у меня приюта на короткое время. Сжальтесь над нашею обителью, почтенные, а за благодарностью дело не станет.
.– Нельзя! – наотрез отказал староста. – Сама знаешь, какой наш начальник уезда строгий! Он непременно спросит, где схватили преступниц, что мы ему ответим? Виновата ты или нет – нам все равно. Ответ дашь в уездном ямыне.
– Конечно, вы правы, но отпустите хотя бы мою ученицу – ведь она только успела принять постриг! Есть же у вас человеческие чувства!
Деньги сделали свое, и староста уже готов был согласиться. Но тут кто-то из его помощников сказал с сомнением:
– Как можно ее отпустить? Если она ни в чем не замешана, почему она так перепугалась и даже под кровать спряталась? Как хотите, а что-то здесь нечисто.
С ним никто не стал спорить, и переряженного монаха связали. Десять преступников, соединенные одною веревкой, были похожи на пирожки «цзунцзы», которые продают в праздник Начала лета, нанизывая на нитку. Итак, монастырь заколотили и монахинь повели в уездный город. Всю дорогу до города Ляо-юань бранила и проклинала Цзин-чжэнь, которая впутала ее в беду, и та не осмеливалась возразить ни единым словом. Да, поистине верно сказано:
Сварить никак не могли
Старую черепаху,
Бросить под днище котла
Тутовый хворост пришлось [13].
День склонялся к вечеру, и уездного начальника уже не было в ямыне. Староста с помощниками разошлись по домам. Улучив момент,. Ляо-юань успела шепнуть монашку:
– Когда завтра нас приведут на суд, ты лучше помалкивай. Скажи только одно – что ты ученица и приняла постриг совсем недавно. Я сама все объясню. Вот увидишь, нам ничего не будет!
На другой день начальник уезда открыл присутствие спозаранку, и староста ввел арестованных.
– Монахини из обители Отрешения от мирской суеты спрятались в обители Безмерного Блаженства. Мы всех схватили, а заодно привели и монахинь из обители Безмерного Блаженства.
Уездный начальник приказал арестованным встать на колени у края помоста и отдал распоряжение стражникам доставить в ямынь старого монаха, родных Хэ Да-цина, Третьего Куая и родителей Цюй-фзя.
Скоро все вызванные явились, и начальник приказал им встать на колени по другую сторону помоста. Тут Цюй-фэй с немалым изумлением увидел в узнал старого своего учителя. «Что за притча? Как учитель замешался в эту историю? Смотри-ка, и отец с матерью тоже здесь?» – сказал он про себя. Окликнуть родителей он не решился и спрятался подальше за спинами остальных, чтобы его не признали. Нимало не стесняясь присутствием уездного начальника, старики разразились слезами и накинулись на монахинь:
– Развратницы! Бесстыжие суки! За что вы уморили нашего сына? Отдайте нам его, отдайте живого!
Их жалобы и укоры, обращенные к монахиням, повергли Цюй-фэя в еще большее изумление. «Я жив и здоров, а они кричат, что монахини меня уморили!» Цзин-чжэнь и Кун-чжао, боясь родных Хэ Да-цина, не решались раскрыть рот.
– Тихо! Молчать! – прикрикнул на стариков уездный и обратился к молодым монахиням: – Вы дочери Будды и должны блюсти свои обеты, а вы прятали у себя монаха, а потом убили его. Говорите всю правду, и суд окажет вам снисхождение.
Зная тяжесть своего проступка, Цзин-чжэнь и Кун-чжао были чуть живы от страха. Как говорится, внутренности у них сплелись в клубок – ни начала не найти ни конца. Когда же они услыхали, что начальник уезда спрашивает не про Хэ Да-цина, а про какого-то монаха, они совсем потерялись. Даже Цзин-чжэнь, всегда такая бойкая на язык, сейчас не могла вымолвить ни слова, словно губы ей замазали клеем. Лишь после того, как начальник повторил свой вопрос в четвертый и в пятый раз, она выдавила из себя:
– Мы не убивали монаха.
– Ах, ты еще отпираешься? – закричал начальник уезда. – Может быть, попробуешь убедить нас, что это не вы убили монаха Цюй-фэя из обители Великого Закона и закопали его у себя в саду? Пытать их!
Палачи, стоявшие по обе стороны от уездного, рявкнули: «Слушаемся!» – и схватили монахинь.
Настоятельница Ляо-юань вся тряслась от ужаса. Начальство приняло мертвого Хэ Да-цина за Цюй-фэя. Но если расследование будет продолжаться, ее любовные проказы тоже откроются! «Удивительное дело! Про Да-цина никто и не вспоминает, а подбираются прямо ко мне!» – подумала она и стрельнула глазами в сторону монашка Цюй-фэя. Тот уже понял, что его старики обознались, и ответил настоятельнице беспомощным взглядом. Тем временем палачи надели на монахинь колодки. Но разве нежное, хрупкое тело монахинь способно выдержать жестокую муку? Когда на них надели колодки, они едва не лишились рассудка.
– О, могущественный господин начальник! Не вели нас пытать, мы расскажем всю правду.
Уездный дал знак палачам и приготовился слушать.
– Милостивый господин начальник, в саду зарыт не монах, а цзянынэн Хэ.
Услышав имя Хэ Да-цина, вся его родня и Третий Куай, не вставая с колен, подползли поближе, чтобы не упустить ни единой подробности.
– Почему же он без волос? – удивился уездный, и монахини рассказали ему все, как было.
Их рассказ полностью отвечал тому, что сообщалось в жалобе семьи Хэ, и уездный понял, что монахини сказали правду.
– Так! Насчет Хэ Да-цина все понятно. Но куда же скрылся монах Цюй-фэй? Говорите, да поживее! – крикнул он.
– Про монаха мы ничего не знаем, хоть убейте нас на месте, а сочинять и выдумывать не можем, – заплакали монахини.
Начальник уезда допросил послушниц и служек – все отвечали одинаково, и уездный решил: к исчезновению молодого монаха Цзин-чжэнь и Кун-чжао действительно непричастны. После этого он обратился к настоятельнице Ляо-юань и переодетому Цюй-фэю.
– Вы укрыли монахинь в своем монастыре, наверняка вы с ними заодно. Пытать обеих!
Но Ляо-юань уже видела, что ее собственные проделки остались в тени, а потому приободрилась и отвечала очень храбро:
