— Твоя старшая сестра боится, что ты разбудишь малыша! — сказала матушка Вэй. — Я не против, чтобы ты побила кнутом эту ослицу, но ты могла бы подумать и о ребенке.
Это требование еще больше взбесило Ароматный Цветок. Она толкнула свою престарелую мать так, что та рухнула в стоявшее поблизости «мандаринское кресло» /11/, и нависла над ней.
— Уж не будешь ли ты указывать, как мне обращаться с моими собственными рабынями! Я не потерплю, чтобы кто-то являлся ко мне в комнату и вмешивался в мои дела!
— Я зашла лишь за чашкой холодного риса, — робко произнесла старая женщина, — но что-то мне его уже не хочется.
Когда матушка Вэй вышла, Ароматный Цветок бросилась к рыдающей на тахте девушке, перевернула ее на спину и расцарапала ей лицо. Ногти были такими острыми, что оставили на обеих щеках длинные глубокие раны, однако девушка ухитрилась скатиться за тахту, откуда виднелись лишь подошвы ее босых ног. Этого, однако, было достаточно для Ароматного Цветка. Она выхватила из очага бамбуковую трубку для раздувания огня и стала бить ею по виднеющимся ступням. Когда она довела до изнеможения скорее себя, нежели свою жертву, то бросилась на кровать, отослала служанку в ее комнату и стала лежа ждать возвращения Ди-жэня. Она чувствовала, что обливается потом, но не пот тревожил ее, а та часть души, которой она ждала возвращения своего заблудшего мужа.
Старая китайская пословица: «Яд черного скорпиона или зеленой змеи не так опасен, как яд, находящийся в сердце женщины».
Поскольку мужчина безоговорочно считался господином и поскольку нормальные запросы его жен и наложниц создавали немалый спрос на его энергию и склонность к сексуальным новшествам, расстройства, приводившие его к садизму, были минимальны. Проявления садизма имели место, скорее, при склонности мужчины к новизне, чем были выражением необузданной жестокости. В «Цзинь, Пин, Мэй» есть описание одного из этих, скорее, рассудочных случаев проявления спокойного садизма.
Вследствие столь многих дней непрерывных занятий любовью ноги Симэнь Цина ослабли настолько, что он понял — ему нужно либо отдохнуть, либо принять «зелье долголетия и сладострастия». Он выбрал последнее, но тут припомнил, что к травам следует добавить женского молока. Госпожа Как-Вы-Желаете находилась в своей комнате; волосы ее были украшены цветами, и выглядела она очень привлекательно. Он тут же спросил, не может ли она нацедить немного молока, чтобы развести лекарство. Она с готовностью согласилась, и пока жидкость стекала в порошок, крикнула служанке принести чай и чего повкуснее.
Когда девушка ушла и выпитый чай смыл остатки лекарства, Симэнь Цин закрыл дверь и улегся на тахту. Затем он расстегнул белые шелковые штаны и извлек свой «яшмовый корень», закрепленный в серебряном воротничке. Он захотел, чтобы госпожа Как-Вы-Желаете возбудила его ртом, на что она согласилась, и пока занималась этим, он стал отведывать от разных блюд.
— Ты, конечно, хорошо работаешь ртом, — сказал он, — я куплю тебе самую лучшую вышитую кофту, какую смогу найти. Ты оденешь ее на праздник 12-го дня первой луны /12/. — Несколько мгновений понаблюдав, как она действует ртом, он добавил:
— Ты позволишь мне зажечь на твоем теле «фимиам страсти»?
— Как тебе хочется, — ответила женщина. — Я на все готова. Он сел, велел ей запереть дверь и из кармана на рукаве достал три маленькие пирамидки «фимиама страсти». Затем он снял с нее юбку и нижнее белье, освободил ее грудь и положил обнаженную женщину на тахту. Один кусочек фимиама он положил чуть выше пупка, еще один — между грудями, третий среди глянцевитых волос «шелкового веера» /13/. Затем он поджег фимиам кончиком горящей ароматической палочки.
Вида трех крохотных спиралей дыма и действия снадобья, принятого раньше, оказалось достаточно, чтобы его «мужское острие» напряглось; радость оттого, что он не настолько изможден, чтобы на день-другой отказаться от удовольствия, заставила его немедленно погрузиться во «внутренние покои». После нескольких минут интенсивной работы он потянулся за ручным зеркалом и положил его ниже поля битвы, чтобы лучше видеть ход сражения. К этому времени пирамидки фимиама наполовину выгорели, и женщина начала чувствовать жар.
— Прекрати, пожалуйста, жжет! — вскрикнула она, прикусив от боли губу.
— С кем ты обычно блудишь? — потребовал ответа Симэнь Цин.
— Обычно с Сюн Ваном, но на сегодня можешь назвать меня своей, — выдавила она.
— Так ты шлюха Сюн Вана! — закричал он, будучи снова занят в «нефритовой беседке». — А мне ты предлагаешь только свое тело!
— Но я хочу стать полностью твоей… Ну, пожалуйста, жжется ведь!
— Ты находишь, что я лучше Сюн Вана?
— У тебя величайшее орудие в мире!
Не без удовольствия поддерживая этот неприличный обмен репликами, Симэнь Цин продолжал нырять в «золотую долину» и изучать вид, открывающийся в зеркале внизу. Раздвинутые розовые губы влагалища выглядели, как открытый рот тропической птицы, а черные волосы по обе стороны от них были мокрыми и лоснящимися, как будто перья птицы намокли. Вдохновленный этим вновь открывшимся видом, Симэнь Цин поднял ее ноги выше обычного, в то время как она продолжала иступлено вскрикивать от удовольствия и жгучей боли от горящего фимиама. Ее удовольствие и боль достигли пика, когда его «облако» прорвало. Падая на нее сверху, он не забыл смахнуть последние тлеющие угольки.
— Ты непременно получишь самую лучшую вышитую кофту, какую я только найду, — пообещал он. — И ты должна быть в ней на праздник 12-го дня первой луны.
Уже сама по себе жестокость половой битвы была не без садистского значения, в частности, она ассоциировалась со сражением и необходимостью добиться триумфа. В таких любовных трактатах эпохи Мин, как «Боевые действия на цветочном поле», женщины открыто назывались «врагами»; многое в беседах Желтого императора /14/ с тремя его богинями было подчинено необходимости принуждать их к покорности. Идея превосходства ян над инь не была, однако, ограничена спальней: во Вселенной, разделенной на мужское и женское начала, идея сексуального доминирования распространялась и на неживое. Военачальник Фу Цзянь хвастал, что способен остановить течение потока (инь). Он выстроил на берегах отряд людей с кнутами в руках и приказал им сечь реку, пока она не покорится. К вечеру люди падали от усталости, а воды продолжали безмятежно течь. Есть еще рассказ о Шихуане /15/ (271–200 гг. до н. э.), пожелавшем построить каменную дамбу в море, чтобы наблюдать с дальней ее оконечности восходы и закаты солнца. Строительство дамбы было почти завершено, когда она неожиданно разрушилась. Ее восстановили, но вновь случилось то же самое. Ши-хуан приказал бить камни кнутом, «пока на них не появится кровь», после чего «инь стала послушна» и дамба была завершена.
Красива девушка, которой нет шестнадцати,
Мягкие груди белы и гладки,
Но между ног у нее ужасная ловушка,
В которую попадается мужское стремление.
Ее коварство именуется страстью,
За которую мужчина умирает с радостью;
Кровь и жизнь покидают его
За эту девушку в пьянящие шестнадцать лет.
Ван Шичэн
Самым жестоким в сумеречной стороне любви был обычай и героический, и трагический одновременно. Он был широко распространен до начала нашего века; говоря о нем, самое лучшее — привести соответствующий отрывок о сатизме /16/ из работы Джастеса Дулитла об общественной жизни китайцев, вышедшей в 1867 г. Он писал:
А теперь опишу два уникальных обычая, касающихся, в частности, вдов, не выходящих снова замуж.
Некоторые вдовы по смерти своих мужей решают не жить без них и приступают к лишению себя жизни. Китайский сатизм отличается от индийского тем, что он никогда не осуществлялся через самосожжение. Способы его осуществления различны. Некоторые принимают опиум, ложатся и умирают у тела своего мужа. Другие морят себя голодом до смерти, топятся или принимают яд. Еще один способ, к которому иногда здесь прибегают, это прилюдное самоубийство путем повешения поблизости от своего дома или в нем. Об этом намерении сообщается предварительно для того, чтобы желающие могли присутствовать и созерцать это деяние.
Истинные причины обращения вдов к сатизму различны. Некоторыми движет преданная привязанность к покойному, другими — чрезвычайная бедность их семей и трудность заработка на честный и уважаемый образ жизни, прочими — факт или перспектива грубого отношения со стороны родственников мужа. Иногда в бедных семьях братья усопшего мужа советуют или настаивают на повторном замужестве молодой вдовы. В одном таком случае, происшедшем здесь около года назад, побудительной причиной к прилюдному самоповешению молодой вдовы стало то, что деверь настаивал на ее повторном замужестве. Когда она ответила отказом, он внушил ей, что единственный для нее способ заработать на жизнь, принимая во внимание царившую в семье нужду, — пойти в проститутки. Такое бессердечие довело ее до исступления, и она решила покончить жизнь самоубийством. Она назначила для этого определенное время. Утром назначенного дня она посетила некий храм, воздвигнутый для хранения табличек /17/ и увековечения памяти «добродетельных и почтительных» вдов, расположенный близ южных ворот этого города. Ее носили взад и вперед по улицам в паланкине четыре человека, на ней было яркое платье, в руке она держала букет свежих цветов. После того, как она зажгла в храме ароматические палочки и свечи перед табличками, что сопровождалось обычным коленопреклонением и поклонами, она возвратилась домой и во второй половине дня лишила себя жизни в присутствии огромной толпы зрителей.
