Лопе де Вега - Том 6

Здесь, в домике, за городской стеною,
Я свел знакомство с девушкою этой,
Прекрасной, словно охрою и хною
Пылающее небо в час рассвета.
Она, сеньор дон Хорхе, предо мною
Предстала с яркой лентой, в косы вдетой,
Как будто поневоле ставшей рдяной
Из зависти к прелестнице румяной.
Ее глаза… Со звездами тут сразу
Пришло б сравненье, но оно, пожалуй,
Для той, что солнечных лучей алмазы
Похитила, обидою немалой
Звучало бы. Сказать, что синеглазый
Огонь проник мне в грудь и запылала
Моя душа, — хоть это и печально,
Лишь фразою могли бы счесть банальной.
Сеньорой восхищенный, умираю
И воскресаю вновь ежеминутно.
Я, словно тело без души, блуждаю.
То к ней меня надежды ветр попутный
Приблизит, то на месте застываю
В отчаянье, то, словно бесприютный
Корабль, ношусь и, от любви робея,
Ревную, хоть и ревновать не смею.

Да вы поэт, сеньор сержант! Нет, что я!
Никто из них, играя рифмой звонкой,
Не мог бы начертить лицо такое
И образ милой воссоздать так тонко,
Хоть навсегда лишился бы покоя,
Да и чернил извел бы три бочонка.
А вы без всяких видимых усилий
Меня в свою красавицу влюбили.
Она ведь иностранка? Вы молчите…
Испанка, что ль? И я догадлив буду,
Сказав, что яблоко не Афродите,
А только ей у нас бы да и всюду
Досталось бы…[1] Пленили иль плените
Вы это совершенство, это чудо —
Все ж будет зависть, так или иначе,
Пытаться вашей помешать удаче.
Но я — ваш друг, способствовать готовый
Счастливому исходу приключенья.
Разбить девичьей скромности оковы
Помогут вам, быть может, украшенья?
Скажите лишь — и здесь найдете все вы,
Весь дом к услугам вашим. Без стесненья
Располагайте слугами моими,
А заодно и мною вместе с ними.

Дозвольте, ваши руки поцелую!
Им, неизменно щедрым, нужно было
Лишь братства связь почувствовать святую,
Что всех испанцев навсегда сроднило,
Чтоб другу помощь оказать такую
И наделить его своею силой.
Ведь Альваро — ничтожный плющ, который,
Обвив дон Хорхе, ищет в нем опоры.
Но я продолжу. К моему смущенью,
За юной девой, за моей богиней,
Как я приметил, притаилась тенью
Старуха мерзкая. Так на картине
Нередко ангела изображенье,
От коего, как будто от святыни,
Вокруг струится ясный свет, лишь резче
Подчеркивает темный фон. Зловещей
Приметою он служит.

И правдивой?

Увы! Другой на свете не найдется
Старухи столь же корыстолюбивой.
И если уж ей рыбка попадется,
Вонзится, мерзкая, в добычу живо
И от нее уже не оторвется,
Полна мужичьей жадности и злости,
Не обглодав все до последней кости.
Днем ведьма спит, а ночью ей приволье.
Ее глаза колючие, как прутья,
Повсюду шарят. Но не с жалкой голью,
Трясущей рваные свои лоскутья,
Старушка тащится на богомолье,
А шваль иную ищет на распутьи,
Чутьем отыскивая те дороги,
Где по ночам волчицу кормят ноги.
Отвисла челюсть у нее бессильно,
И растеклись от грубой подмалевки
Кривые брови лужею чернильной,
Торчит метлой парюра у хрычовки.[2]
А пальцы узловатые умильно
Ласкают золото, жадны и ловки.
По пояс груди. Право, в них бы стало
На несколько горбов верблюжьих сала.
Кто эту сводню не встречал бредущей
По закоулкам, не видал ехидны,
С оторванным хвостом едва ползущей.
Но хочется и ей быть миловидной.
Каких я только мазей бабе злющей
Ни притащил! Так как же мне обидно,
Что, ей за перец золото швыряя,
Чертополох взамен я получаю!
И вот я с просьбой к вам, но не решаюсь
Открыться. Я хочу… Нет, от смущенья
Робею…

Мы, у друга одолжаясь,
Ему оказываем одолженье.
Просите…

Рассердить вас опасаюсь.

Меня рассердит ваше поведенье,—
Ведь друг приказывает, а не просит.

Приказ ваш к облакам меня возносит!..
Вы, роту возглавляя на параде,
Мундир свой обновили ярко-красный,
И вот в таком изысканном наряде
Взбрело на ум Фортуне своевластной
Прельщать сердца мужчин на маскараде.
Я должен ей добыть камзол атласный,
Но ростовщик проклятый, дон Онофре,
Увы, лишь пыль в моем оставил кофре.
Да я еще, в каком-то заведенье
Подравшись, перстень уронил с агатом,
И золотую цепь я, к сожаленью,
Оставил там мошенникам завзятым.
И вот…

Не стыдно ль вам значенье
Таким ничтожным придавать утратам?
Чтоб вы, мой друг, к ним относились проще,
Берусь пополнить гардероб ваш тощий.
Камило!

Где торчал ты день-деньской?

Тут рядышком болтал с двумя друзьями.

С обозной челядью в версте за мной
Плетешься ты… Камзол мой с галунами,
Украшенный парчою кружевной,
Подай.

Иду!

И куртку со штанами.
А заодно, конечно, и колет.

А шляпу, плащ?

Ни в чем отказа нет.
Неси и плащ и шляпу, да живее.

А вашу шпагу?

И ее отдашь…
Не быть тебе, приятель брадобрея,
Солдатом добрым!

Не входите в раж
И не тираньте строгостью своею.

Запропастился мой гуляка-паж,
Так вашего возьму с собой покуда.

Вдвойне за это вам обязан буду.

Целую руки!

Нет, я должен вам
Их целовать.

Эй, голова пустая,
Вернись скорей!

Вы благородства храм!

Готов служить, во всем вам угождая.