– Вы напомнили мне, благородная графиня, а я совсем упустил из виду, о подарке для вашей дочки. Скажите точно, в котором часу девочка первый раз огласила комнату своим криком, и оставьте меня одного.
Девять дней, запершись в уединённой келье, епископ усердно трудился над созданием такой вещи для маленькой Рихильды, которая напоминала бы ей о нём. Закончив своё творение, Альберт нашёл, что оно удалось, и незаметно для посторонних глаз принёс его гостеприимной хозяйке. Он поведал ей о добродетелях и скрытом действии этого хитроумного подарка и попросил графиню, как только её дочь подрастёт, рассказать ей о его достоинствах и показать, как с ним обращаться. Тепло простившись с хозяевами, Альберт Великий уехал.
Графиня, которой чудесная вещь доставила большую радость, спрятала её в ящик стола, где хранила драгоценности. Её муж, Гундерих, прожил ещё несколько лет в уединении, скрываясь от мира у себя в замке. Хотя он и основал много монастырей и часовен, но большую часть ренты завещал любимой дочери, ибо лен после его смерти должен был перейти агнату [25]. Почувствовав, что конец его близок, граф велел одеть себя в монашеское платье и умер в нём, исполненный надежды, что заслужил на это право в вечной жизни.
Графиня перебралась в один из женских монастырей, служивших убежищем для вдов, и посвятила себя воспитанию дочери, которую хотела вывести в высший свет, как только та достигнет совершеннолетия. Но, прежде чем осуществились её мечты, к ней подоспела смерть. Фрейлейн к тому времени едва исполнилось пятнадцать лет, и она только вступала в пору цветения. Добрая мать близко к сердцу приняла преждевременную разлуку с Рихильдой, в которой надеялась ещё раз пережить свою молодость, но увидев, что её час пришёл, мужественно покорилась непреложному закону Ветхого Завета и приготовилась к смерти. Она позвала дочь и, заставив её осушить слёзы, сказала, прощаясь:
– Я покидаю тебя, милая Рихильда как раз в такое время, когда тебе особенно нужна материнская поддержка. Но не печалься: потерю матери тебе заменит добрый друг и советчик. Он станет руководить твоими поступками, если ты будешь умна и рассудительна, и предостережёт от ошибок и заблуждений. Там, в ящике стола, где лежат мои драгоценности, хранится таинственный амулет. Когда я умру, ты можешь его взять себе. Один высокообразованный философ, по имени Альберт Великий, разделивший с нами радость твоего рождения, изготовил его по особому расположению звёзд и доверил мне научить тебя пользоваться им. Эта чудесная вещь – металлическое зеркало, вставленное в рамку из чистого золота. Для всех, кто смотрится в него, оно обладает свойствами обычного зеркала, верно отражающего всё, что находится перед ним. Но для тебя оно наделено ещё одним свойством. Стоит только тебе произнести изречение, написанное на этой умной дощечке, как зеркало тотчас покажет всё, о чём ты его спросишь. Остерегайся только испытывать его ради праздного любопытства, а также опрометчиво спрашивать о своей судьбе. Пусть это чудесное зеркало будет достойным уважения другом, которого не нужно утомлять мелочными вопросами, но кто в самые важные моменты жизни всегда становится верным советчиком. Поэтому будь умна и осторожна в обращении с ним и не сбивайся с дороги добродетели, дабы отравленное дыхание порока не нарушило его идеальной чистоты.
Окончив свою лебединую песню, мать обняла рыдающую Рихильду. Потом приняла святое причастие, вздрогнула в предсмертной агонии и умерла.
Девушка глубоко переживала потерю нежной матери. Она надела траурное платье и целый год провела в монастырской келье в обществе достопочтенной настоятельницы и набожных монахинь, ни разу не взглянув на мирское наследство – таинственное зеркало. Но время постепенно смягчило детское горе; источник слёз иссяк, и в одинокой келье девушку охватила невыносимая скука. Часто, посещая приёмную, Рихильда незаметно для себя стала находить удовольствие в беседах с тётками монахинь и их двоюродными братьями. Причём последние, в ожидании своих набожных кузин, толпой теснились у барьера, как только там появлялась прекрасная Рихильда. Среди них было много красивых, стройных рыцарей. Они говорили непостриженной пансионерке приятные слова, и в этой лести было заложено первое зерно тщеславия, которое, упав на благодатную почву, вскоре пустило корни и дало ростки.
Фрейлейн Рихильда подумала, что на свободе, за стенами древней обители, ей будет лучше, чем в клетке за железной решеткой. Она покинула монастырь, набрала придворный штат, пригласила для благопристойности гофмейстерину и с блеском вступила в большой свет. Слава о её красоте и целомудрии разнеслась далеко вокруг. Многие принцы и графы приезжали из дальних стран попытать у неё счастья. Таго, Сена, По, Темза и седой Рейн посылали в Брабант своих героев-сынов преклониться перед красотой прекрасной Рихильды. Её дворец был похож на замок фей. Чужеземцы встречали там наилучший приём и не упускали случая, тончайшей лестью отплатить за учтивость прелестной хозяйке. Не проходило дня, чтобы ристалище не было занято облачёнными в боевые доспехи рыцарями, объявлявшими через своих герольдов на площадях и рынках города вызов тому, кто не признаёт графиню Брабантскую прекраснейшей дамой своего времени или осмелится утверждать обратное. Принявший вызов должен был явиться к барьеру турнирного поля и оружием доказать свою правоту паладину прекрасной Рихильды. Обычно никто не объявлялся, а если иногда, во время какого-нибудь праздника кое-кто из рыцарей и соглашался принять вызов, то делалось это только для виду. Их деликатность не позволяла им выбить из седла паладина графини, и рыцари, сломав копья, признавали себя побеждёнными, а «Приз красоты» доставался юной графине, обычно принимавшей эту жертву с девической скромностью.
До сих пор ей не приходило в голову попробовать испытать магическое зеркало. Она пользовалась им только как обычным зеркалом, чтобы проверить, к лицу ли ей подобранный девушками головной убор. Ни разу Рихильда не позволила себе обратиться к нему за советом. Потому ли, что ей пока ещё не приходилось стоять перед разрешением такой трудной задачи, которая потребовала бы участия советчика, а, может, из-за излишней робости и опасения, не покажется ли её вопрос слишком нескромным и опрометчивым и не потускнеет ли от этого его блестящая поверхность.
Между тем голос лести всё больше возбуждал в сердце Рихильды тщеславие и вызывал желание убедиться в справедливости молвы, ежедневно доносившейся до её ушей, ибо она обладала редкой для людей большого света проницательностью, чтобы доверять речам своих придворных. Цветущей девушке её положения и звания знать, хороша ли её фигура или дурна, так же важно, как прилежному богослову о четырёх последних вещах [26]. Поэтому нет ничего удивительного, что прекрасная Рихильда всё-таки захотела удовлетворить своё любопытство. А от кого она могла ожидать более точного ответа, как не от своего неподкупного друга – зеркала? Подумав немного, она подобрала вопрос настолько скромный и справедливый, что с ним можно было без всякого опасения обратиться в самую высокую инстанцию. Итак, однажды девушка заперлась в своей комнате, встала перед магическим зеркалом и спросила его:
– Золотое зеркало, светлое и блестящее,
Покажи мне самую красивую женщину Брабанта.
Быстро отдёрнув шёлковую занавеску, Рихильда, к великому своему удовольствию, увидела собственное отражение, которое и без того видела уже много раз. В душе она очень обрадовалась этому; щёки её порозовели, а глаза засияли от удовольствия. Но Рихильда стала гордой и высокомерной, как королева Басфи. На всех девушек она теперь смотрела свысока, и если при ней осмеливались превозносить красоту дочери какого-нибудь чужеземного князя, то это было для неё, словно удар кинжалом в сердце: губы её кривились, а румянец на щеках сменялся бледностью.
Придворные скоро заметили слабость повелительницы и стали ещё больше ей льстить, бесстыдно лицемерить, злословить о других женщинах, не оказывая чести ни одной из них, даже если она и впрямь славилась своей красотой. Льстецы не щадили даже знаменитых красавиц древности, отцветших много столетий назад. Так, прекрасная Юдифь была, по их мнению, слишком неуклюжа, судя, по крайней мере, по её изображениям на картинах художников, с незапамятных времён наделивших её мощной фигурой женщины-палача, обезглавившей кудрявобородого воина Олоферна; красавица Эсфирь – чересчур жестока, так как приказала повесить десять красивых, ни в чём неповинных юношей экс-министра Аммана; о прекрасной Елене говорили, что она была рыжей и веснушчатой; царица Клеопатра, хотя и славилась своим маленьким ртом, но у неё были вздутые толстые губы и торчащие египетские уши, о которых ещё не так давно после осмотра мумии говорил профессор Блуменбах; у царицы Фелестры, как и у всех амазонок, была искривлена талия и отсутствовала правая грудь, и эти пороки она не могла скрыть, ибо корсет, исправляющий многие недостатки женской фигуры, тогда ещё не был придуман.
