Альбрехт Дюрер - Дневники. Письма. Трактаты. Том 1

После того случилось, что мой отец заболел поносом, так что никто не мог его вылечить. И когда он увидел смерть перед глазами, он покорился с большим терпеньем и поручил мне мою мать и велел нам жить по-божески. Он получил также святое причастие и почил в мире в 1502 году после полуночи накануне дня св. Матвея [20 сентября], как я об этом подробнее написал в другой книге.[43]Боже, будь к нему милостив и милосерден. Тогда я взял к себе моего брата Ганса, а Эндреса мы услали. Затем, через два года после смерти отца, я взял к себе мою мать, так как у нее ничего больше не было. И когда она жила у меня, однажды во вторник в 1513 году рано утром она внезапно смертельно заболела и целый год пролежала больная. И через год после первого дня, когда она заболела, во вторник в 17 день мая 1514 года[44] за два часа до ночи она христиански почила после святого причастия, я сам молился о ней. Всемогущий боже, будь к ней милостив.

После того в 1521 году в воскресенье перед днем св. Варфоломея в 18 день месяца августа в созвездии Близнецов заболела моя дорогая теща, жена Ганса Фрея. И она скончалась после причастия в 29 день сентября ночью в девятом часу по нюрнбергскому времени. Всемогущий бог, будь к ней милостив.

Позднее, когда считали 1523 год, в день введения во храм нашей богоматери [21 ноября] перед утренним звоном скончался Ганс Фрей, мой дорогой тесть, который проболел около шести лет и который также испытал много огорчений; и он отошел после причастия. Всемогущий бог, будь к нему милостив.

… пожелал.[46] И старуха помогла ему, и ночной колпак на его голове сразу стал совсем мокрым от больших капель пота. Также он попросил пить. Тогда они дали ему немного риволийского вина; он выпил его совсем мало и попросил, чтобы его снова уложили в постель, и поблагодарил их. И когда он лег в постель, с этого момента он впал в агонию. Тотчас же старуха зажгла свет и стала читать ему молитвы св. Бернарда. И не успела она дочитать до третьей, как он отошел. Боже, будь милосерден к нему. И молодая служанка, заметив изменение в его состоянии, быстро побежала в мою комнату и разбудила меня, но, прежде чем я спустился вниз, он скончался. И мне было очень больно видеть его мертвым, ибо я не удостоился присутствовать при его конце. И отец мой скончался в следующую ночь после дня св. Матвея [20 сентября] вышеупомянутого года.[47]Милосердый боже, дай и мне обрести такой же мирный конец. И оставил опечаленною вдовою мою мать, которую он всегда хвалил, ибо она была весьма благочестивой женщиной. Поэтому я решил никогда ее больше не оставлять. О вы все, друзья мои, я прошу вас ради бога, чтобы вы, читая о кончине моего благочестивого отца, помянули его молитвами Отче наш и Ave Maria, также и ради ваших душ, ибо, служа богу, мы ведем благочестивую жизнь, дабы окончить в мире наши дни. Ибо невозможно, чтобы тот, кто ведет хорошую жизнь, плохо отошел из этого мира. Ибо бог преисполнен милосердия. И потому пошли нам, боже, после этой несчастной жизни радость вечного блаженства во имя отца и сына и святого духа, вечного правителя, которому нет ни начала, ни конца. Аминь.

Самое большое чудо, какое я видел за всю свою жизнь, случилось в 1503 году, когда на многих людей стали падать кресты, и особенно много на детей. Из них я видел один, такой формы, как я затем нарисовал. И упал он на служанку Эйера, которая сидела в задней части дома Пиркгеймера, прямо на рубашку, на льняную ткань. И она была так огорчена этим, что плакала и очень жаловалась, ибо она боялась, что умрет от этого.[48]

Также я видел в небе комету.

Достопочтенному и мудрому господину Вилибальду Пиркгеймеру в Нюрнберге, моему милостивому господину.

Желаю Вам и всем Вашим еще много хороших и счастливых лет.

Прежде всего, господин Пиркгеймер, готов служить Вам. Знайте, что я здоров, для Вас же я молю бога о лучшем. Так как Вы поручили мне купить несколько жемчужин и драгоценных камней,[50]то да будет Вам известно, что я не могу достать ничего хорошего или стоящего своей цены, ибо все расхватано немцами. Те, что толкутся на набережной,[51] всегда хотят выручить вчетверо, ибо это бесчестнейшие люди на свете. Ни от одного из них нельзя ожидать честной услуги. Поэтому некоторые добрые друзья предупредили меня, что я должен остерегаться их, ибо они проведут кого угодно; но во Франкфурте можно купить лучшие вещи и за меньшие деньги, нежели в Венеции.

Что же касается книг, которые я должен был Вам достать, то об этом уже позаботились для Вас Имгофы.[52] Если же Вам еще что-нибудь нужно, то дайте мне знать, я это исполню для Вас со всем усердием. И если бы богу было угодно, чтобы я мог оказать Вам большую услугу, я сделал бы это с радостью. Ибо я сознаю, как много Вы для меня сделали. И прошу Вас, имейте снисхождение к моему долгу, я чаще вспоминаю о нем, чем Вы.[53] Как только бог поможет мне возвратиться, я честно Вам уплачу с большой благодарностью. Ибо я должен написать алтарную картину для немцев, [54]за нее они дают мне 110 рейнских гульденов, из которых на материалы не уйдет и пяти. Я подготовлю ее – загрунтую и заглажу – за восемь дней и тотчас же начну писать, потому что она, если богу будет угодно, должна через месяц после пасхи стоять в алтаре. Деньги, если богу будет угодно, я надеюсь все сберечь, из них я Вам заплачу. Ибо я полагаю, что не должен сейчас посылать денег ни матери, ни жене. Когда я уезжал, я оставил матери 10 гульденов, кроме того, она выручила за это время 9 или 10 гульденов за гравюры, [55] и еще Дратциер [56] уплатил ей 12 гульденов, также я послал ей 9 гульденов через Бастиана Имгофа, [57] из них она должна заплатить Пфинцигу [58] и Гартнеру [59] их проценты – 7 гульденов. Я дал также 12 гульденов жене, и 13 она выручила во Франкфурте [60], что составляет 25 гульденов. Я думаю, она тоже не нуждается. Если же ей сейчас не хватает, пусть ей поможет шурин, [61] пока я не вернусь, тогда я ему честно возвращу.

Остаюсь готовым к услугам. Писано в Венеции в день трех св. царей [6 января] в 1506 году.

Кланяйтесь от меня Стефану Паумгартнеру[62] и другим добрым приятелям, которые обо мне спрашивают.

Альбрехт Дюрер

Достопочтенному мудрому господину Вилибальду Пиркгеймеру в Нюрнберге, моему милостивому господину.

Прежде всего, готов служить Вам, любезный господин. Желаю Вам от всего сердца, как самому себе, чтобы Вам было хорошо. Я Вам недавно писал, надеюсь, письмо уже у Вас. За это время написала мне моя мать и выговаривала мне за то, что я Вам не пишу, и дала мне понять, что Вы сердитесь на меня и что я должен тотчас же перед Вами оправдаться. И она очень этим обеспокоена, по своему обыкновению. Но у меня нет иного оправдания, кроме того, что я ленив на писание, а также того, что Вы были в отсутствии.[63] Но как только я узнал, что Вы дома или собираетесь возвратиться домой, я тотчас же Вам написал, а затем особо велел Кастеллу[64] выразить Вам мою готовность к услугам. Поэтому прошу Вас нижайше, простите меня. Ибо у меня нет на земле друга, кроме Вас. И я не верю, что Вы на меня сердитесь. Ибо я почитаю Вас не иначе, как за отца.

Я хотел бы, чтобы Вы были здесь в Венеции; среди итальянцев так много славных людей, которые, чем дальше, тем больше со мною дружат, так что становится легко на сердце. Разумные и сведущие,[65] хорошие лютнисты и флейтисты, понимающие в живописи, люди благородной души и истинной добродетели, они выказывают мне много уважения и дружбы. И напротив, есть здесь и бесчестнейшие, изолгавшиеся воры и негодяи; я не думал, что такие бывают на свете. Но если кто этого не знает, он может подумать, что это милейшие на свете люди. Я сам не могу удержаться от смеха, когда они со мной разговаривают. Они знают, что все их злодейства известны, но не обращают на это внимания. У меня много добрых друзей среди итальянцев, которые предостерегают меня, чтобы я не ел и не пил с их живописцами. Многие из них мне враги; они копируют мои работы в церквах и везде, где только могут их найти, а потом ругают их и говорят, что они не в античном вкусе и поэтому плохи.[66] Но Джамбеллини [67] очень хвалил меня в присутствии многих господ. [68] Ему хотелось иметь что-нибудь из моих работ, и он сам приходил ко мне и просил меня, чтобы я ему что-нибудь сделал, он же хорошо мне заплатит. [69] Все говорят мне, какой это достойный человек, и я тоже к нему расположен. Он очень стар и все еще лучший в живописи. А те вещи, что так понравились мне одиннадцать лет назад, теперь мне больше не нравятся, и если бы я не видел этого сам, я бы никому не поверил. [70] Также да будет Вам известно, что здесь есть много лучших живописцев, нежели уехавший мастер Якоб. [71] Но Антон Кольб [72]клянется, что не было на свете живописца лучше Якоба. Другие же смеются над ним и говорят: был бы он хорош, так оставался бы здесь.