Автор неизвестен - Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро

Честны́е господа, храни вас бог!
Коль вы речам пристойным внять не прочь,
О доблестных делах мы вам споем.
Плох тот жонглер, который вечно ждет,
5 Пока попросят начинать его.
Услышьте ж, как Людовик сел на трон[216]
И что свершил Гильом Короткий Нос[217],
Нанесший сарацинам вред большой.
Вам лучшей песни не споет никто.

10 Честны́е господа, коль вы согласны,
Пристойным вас потешим мы рассказом.
Бог, девяносто девять царств создавший[218],
Над всеми ними Францию поставил[219],
Дал в короли Великого ей Карла,
15 А тот ее покрыл нетленной славой.
Нет стран на свете, Карлу не подвластных.
Он покорил и немцев, и баварцев,
Бретонцев, и анжуйцев, и нормандцев,
Наваррцев, и тосканцев, и ломбардцев[220].

20 Тот, кто короной Франции владеет,
Могуч быть должен и душой и телом,
Чтоб, если кто-нибудь его заденет,
Нигде не скрылся от возмездья недруг,
Пока не сдастся или смерть не встретит;
25 А кто позволит Францию бесчестить,
Тому златой венец носить невместно.

Карл в Ахене капеллу освятил[221],
Пожаловал ей щедрые дары
И суд там при дворе — уж нет таких! —
30 С четырнадцатью графами вершил.
Шли к Карлу за защитой бедняки,
И не был им обижен ни один.
Иными стали судьи в наши дни:
Всё лихоимцы спустят людям злым —
35 Душой за мзду всегда кривят они.
Так пусть создатель неба и земли
В зловонный ад низринет их синклит
Туда, откуда нет назад пути.

В тот день архиепископов, а также
40 Епископов сошлось по восемнадцать,
Обедню отслужил сам римский папа.

В тот день досталось много слугам церкви
Пожертвований небывало щедрых.
Кто получил их, тот был рад безмерно.

45 В тот день пришли аббатов двадцать восемь,
Четыре короля вассальных — тоже.
В тот день в капеллу призван был Людовик
И возложили на алтарь корону:
Ее в тот день родитель сыну отдал.
50 Один архиепископ встал к налою
И объявил крещеным людям громко:
«Послушайте, что я скажу, бароны.
Свое король наш, Карл Великий, отжил.
Он занимать престол не в силах дольше.
55 Корона стала для него тяжелой,
И сыну передать ее он хочет».
Прелату внемлет люд честной с восторгом,
Возносит к небу руки умиленно:
«Благодарим тебя, всеправый боже,
60 Что нам ты не дал короля чужого!»
Наш славный император сыну молвит:
«Прислушайся, мой сын, к словам отцовским.
Вон видишь там, на алтаре, корону?
Она — твоя, но на одном условье —
65 Что будешь ты на троне чужд порокам,
Не совершишь вовек измены подлой,
У сироты не отберешь феода.
Коль так ты станешь править — слава богу!
Надень корону и владей престолом.
70 А коли нет — ее, мой сын, не трогай,
И этот мой запрет до гроба помни.

Сын мой Людовик, ты корону видишь?
Надень ее как император Римский,
С собой в поход веди бойцов сто тысяч,
75 Через Жиронду[222] переправься с ними,
Неверных разгроми в упорных битвах,
К нам присоедини их землю силой.
Коль ты поступишь так — корону примешь,
А коли нет — забудь о ней отныне.

80 Коль ты не будешь, сын, гнушаться мздой,
Надменен станешь и не в меру горд,
Порокам волю дашь и в грех впадешь,
Начнешь у сирот отбирать феод
И вымогать последний грош у вдов,—
85 Короны не судил тебе господь.
Навек забудь, Людовик, про нее».
Смутился отрок, к алтарю нейдет.
Бароны плачут, глядя на него.
Приходит император в гнев большой.
90 «Как, — говорит, — я  обманулся  в  нем!
На славу нашу он кладет пятно.
Кем этот жалкий трус на свет рожден?
Вовеки не сравнится он со мной.
Сажать такого на престол грешно.
95 Ему мы лучше темя острижем[223],
Его назначим в этот храм святой
Пономарем служить за кров и корм,
Чтоб по миру с сумою не пошел».
Встал Эрнеис тут перед королем.
100 Был этот орлеанец горд и зол.
Повел он речь искусно и хитро:
«Вам, государь, я дам совет такой.
Пятнадцать лет Людовику всего.
Он для короны не созрел еще.
105 Доверьте мне блюсти три года трон,
А там и ваш наследник подрастет.
Коль он окрепнет телом и умом,
Ему охотно я верну престол,
Умножу достояние его».
110 Ответил император: «Решено».
«Благодарим, сеньер наш и король»,—
Воскликнул Эрнеис со всей родней.
Добился бы сквернавец своего,
Не подоспей с охоты граф Гильом.
115 С коня племянник слезть ему помог.
Граф задает вопрос: «Бертран, отколь?»
«Иду из храма этого, сеньер.
Дурное дело там совершено:
Народ и Карла Эрнеис обвел —
120 Отдать ему хотят французы трон».
Гильом ответил: «Плох его расчет!»
Не сняв оружья, в божий храм вошел
И видит, растолкав народ честной,
Что Эрнеис приять венец готов.
125 Он зарубить лжеца решил мечом,
Да вспомнил вдруг, что заповедал бог:
Убийство — смертный грех перед творцом[224].
Поглубже в ножны сунул граф клинок,
Поддернул рукава, шагнул вперед.
130 Он за волосы Эрнеиса сгреб,
По шее двинул правым кулаком,
Сломал злодею горловую кость.
Предатель рухнул и, как пес, издох,
А граф Гильом сказал ему в укор:
135 «Пусть бог воздаст тебе, подлец, за все!
Как смел чинить ты государю зло,
Когда любить сеньера всей душой,
Его владенья умножать — наш долг?
Хитрить ты перестанешь с этих пор.
140 Хоть я лишь дать тебе желал урок,
Ты — мертв, и я тебя не ставлю в грош».
Тут граф Гильом вперил в корону взор,
Снял с алтаря ее своей рукой
И возложил ребенку на чело:
145 «Прими во имя господа ее,
И сил тебе всевышний ниспошлет!»
За сына счастлив был король седой:
«Вам, граф Гильом, спасибо и поклон
За то, что возвеличили мой род».

150 «Людовик,   милый  сын, — промолвил  Карл, —
Прими над нашим королевством власть
И на таких условиях им правь:
Не отнимать у сирот их добра,
У вдов последний грош не вымогать,
155 Святую церковь охранять всегда,
Чтоб видел сатана в тебе врага,
И рыцарей своих не утеснять.
За это будут чтить они тебя,
Полюбит и прославит вся страна».

160 Когда Людовик восприял венец,
Король изволил распустить совет.
Разъехались бароны — всяк к себе.
Но прожил Карл потом всего пять лет.
Явился он однажды во дворец
165 И к сыну обратил такую речь:

«Людовик, милый сын, отца послушай.
Ты скоро вступишь на престол французский,
А мне отдать придется богу душу.
Кто недруг мне, тот им тебе пребудет;
170 Тебя мой ненавистник не возлюбит.
Бог видит: с теми, кто со мной враждует.
За выкуп я не шел на мировую,
А воевал, пока их не изрубят.

Не скрою от тебя, наследник мой:
175 Бог над народом короля вознес
Не для того, чтоб тот презрел закон,
Грешил распутством, поощрял порок,
Или у сирот отнимал феод,
Иль вымогал последний грош у вдов.
180 Нет, государь карать обязан зло
И втаптывать его во прах пятой.
Пусть видят бедняки в тебе оплот.
Внять жалобам их будь всегда охоч,
Советом им стремись помочь во всем,
185 За их права во имя божье стой.
А с тем, кто нравом непомерно горд,
Будь сам, как лютый леопард, жесток.
Начнет войну он из-за пустяков —
Клич рыцарям французским тотчас брось,
190 И тридцать с лишним тысяч их сберешь.
Ударь туда, где враг тебя не ждет,
Займи и разори страну его.
А коль он угодит к тебе в полон,
Обидчика не милуй ни за что —
195 Пускай в куски изрублен будет он,
Утоплен иль отправлен на костер.
Ведь коль французов недруг разобьет,
Нормандцы скажут, сын, тебе в укор:[225]
«Что нам за польза в короле таком?
200 Не дорожит своею головой
Тот, кто вторично с ним в поход пойдет
Иль ко двору его прибудет вновь.
Мы обойдемся без его щедрот».
Скажу тебе, мой сын, еще одно,
205 В чем будет для тебя немалый прок:
В советники тебе виллан не гож,
Сын стражника не гож и сын прево[226]
(Всегда за грош тебя предаст холоп);
Им должен стать Гильом, лихой барон,
210 Чьим был нарбоннец Эмери отцом,
Кому Бернар Бребанский — брат родной.
Коль он престол оберегать готов,
Ты можешь положиться на него».
«Клянусь душой, вы правы», — отрок рек,
215 Пошел к Гильому, наземь пал лицом.
Граф поднял гостя, задает вопрос:
«Что вам угодно, юный мой сеньер?»
«Чтоб сжалились вы, рыцарь, надо мной.
Отец сказал: вы — первый из бойцов,
220 Не равен под луною вам никто.
Хочу я наши земли и престол
Отдать вам под охрану до тех пор,
Пока не научусь владеть мечом».
Ответил граф: «Согласен  всей душой»,—
225 И клятву дал пред образами он,
Что по миру скорей пойдет с сумой,
Чем нерадиво выполнит свой долг.
Предстал пред Карлом граф Гильом потом,
Челом ему, склонив колени, бьет:
230 «Прошусь в отъезд я, император мой.
Дозвольте в Рим отбыть на малый срок,
Пасть там во прах перед святым Петром[227].
Такой обет я дал давным-давно,
Но выполнить пятнадцать лет не мог,
235 И медлить с этим долее грешно».
Карл помрачнел, но согласился все ж,
Велел, чтоб граф взял шестьдесят бойцов,
Навьючил тридцать лошадей казной.
Гильом обнялся с ним — и был таков.
240 Назад вернуться графу удалось
Не скоро и с весьма большим трудом.
Когда он прибыл, Карл уже был мертв
И сын его воссел на отчий трон.
Но прежде чем Гильом поспел домой
245 И дать сумел изменникам отпор,
Людовик чуть не потерял престол.
Проститься мог бы он и с головой,
Промедли граф в пути хоть день еще.

Гильом Железная Рука[228] явился
250 В отъезд у императора проситься.
Тот в шестьдесят бойцов ему дал свиту,
Велел казной коней навьючить тридцать.
С людьми своими в путь Гильом пустился.
Людовик долго ехал рядом с ними
255 И, плача, говорил слова такие:
«Останьтесь, бога ради, граф мой милый!
Уйдет из жизни скоро мой родитель.
Он стар, держать не может меч в деснице,
А я еще из детских лет не вышел.
260 Коль не помогут мне, наш край погибнет».
Гильом ему: «Тревожиться нет смысла.
Апостолу я еду поклониться,
Что на престоле восседает в Риме.
Туда гонца иль грамоту пришлите,
265 Коль надобность во мне у вас возникнет,
И поспешу — пусть каждый это слышит! —
Я вам помочь, чем только буду в силах».
Пустился в путь Гильом с людьми своими,
Уж сколько дней, не знаю, ехал рысью,
270 На  Сен-Бернаре  сильно  притомился[229],
До Рима так и мчал без передышки.

Торопится Гильом, барон-смельчак.
Гелен с Бертраном вслед за ним спешат.
У каждого упрятан меч под плащ,
275 И все-таки никто из них с себя
Не снял ни добрый панцирь, ни шишак.
Оруженосцы верные кряхтят:
Щит и копье господ тащить — не сласть[230].
Дней их пути нам не пересчитать.
280 Граф перебрался через Сен-Бернар,
Пронесся через всю Романью вскачь,
До Рима, не передохнув, домчал,
Оруженосцев кров послал искать.
Держал Сикер двор постоялый там.
285 Стал в доме у него постоем граф,
Себе позволил отдых в первый раз,
Отужинал, лег поскорее спать.
Заснул немедля — очень уж устал —
И видит сон, в нем пробудивший страх[231]
290 Со стороны Руси идет пожар[232],
Который Рим со всех сторон объял,
И мчится преогромный волкодав
В сопровожденье множества собак;
Он, граф, сидит под деревом в кустах
295 И до смерти напуган видом пса,
А тот наносит лапою удар,
И падает Гильом к его ногам.
Проснулся граф, к царю небес воззвал,
Но сон его был вещий божий знак:
300 Магометане вторглись в этот край.
Эмир Корсольт[233] и с ним три короля —
Кремюз, Тенебр, Галафр вели их рать.
Она твердыни Капуи[234] взяла.
Король Гефье к неверным в плен попал[235],
305 А с королем красавица жена,
И дочь, и тридцать тысяч христиан.
Им всем до одного грозила казнь,
Но графа так любил небесный царь,
Что пленников Гильом от смерти спас,
310 Хотя Корсольт, сраженный им силач,—
За Красным морем земли он держал,—
Нос рыцарю укоротил слегка,
О чем мы позже поведем рассказ,
Коль скупы не окажетесь вы к нам[236].
315 Тут понемногу начало светать.
С постели граф без промедленья встал;
К заутрени пошел в престольный храм;
Сложил свои доспехи на алтарь —
Мол, выкупит их, взяв с арабов дань[237];
320 Увидел там наместника Христа[238] —
Пел мессу в этот день святитель сам.
Закончить службу он успел едва,
Как прибыли нежданно два гонца
С такою вестью горестной туда,
325 Что стало страшно многим храбрецам.

В престольный храм пришел Гильом с рассветом,
А мессу там служил Христов наместник,
Когда нежданно два гонца приспели
С нерадостным для христиан известьем:
330 Громят магометане край окрестный,
Твердыни Капуи в руках неверных,
И взято ими тридцать тысяч пленных.
Спасти их надо — иль не минут смерти.
Святитель побледнел, спросил поспешно,
335 Где тот, кого зовут Рукой Железной;
А граф лежал, на мраморе простёртый,
Молясь, чтоб сила в нем не оскудела
И жертвою не сделался измены
Людовик, Карла отпрыск и преемник.
340 Не стал святитель ни минуты мешкать,
Взял посох, тронул им плечо пришельца.
Вскочил Гильом, открыл лицо немедля.

Вскочил Гильом, поднялся в полный рост,
И говорит ему слуга Христов:
345 «Во имя божье, доблестный барон,
Вы нам не согласитесь ли помочь?
Язычники пошли на нас в поход.
Король Галафр — их войск несметных вождь,
А наш защитник сам в беде большой:
350 Король Гефье Сполетский взят в полон,
В руках врага жена его и дочь
И тридцать тысяч подданных его.
Коль мы им не поможем, казнь их ждет».
Перекрестился граф: «Помилуй бог!
355 Нам стольким королям не дать отпор».
Вмешался тут Бертран: «Клянусь крестом!
Что это, дядя, вам на ум взбрело?
Ведь вам досель не страшен был никто».
«Ты прав, племянник, — говорит Гильом,—
360 Но нам не сладить с нехристями все ж.
Пошлем-ка поскорей гонца домой —
Пускай Людовик, юный наш сеньер,
С войсками нам на выручку придет,
А Карл пусть охраняет край родной:
365 Он стар и воевать уже не гож».
Бертран ему в ответ: «Пускай господь
Ума и живота лишит того,
Кто королю такую весть пошлет![239]
Пускай расколют щит ему копьем,
370 Пробьют броню и добрый шлем стальной,
И грудь пронзят концом меча насквозь,
Коль он моим советам не вонмет!
Хоть у неверных войско тысяч в сто,
Возьмемся за оружие — и в бой!
375 Дадим мы сами нехристям урок».
Все римляне в испуге: враг силен,
А им сто тысяч не набрать бойцов.

В престольном храме был Гильом у мессы,
И рыцарю сказал Христов наместник:
380 «Явите, бога ради, милосердье —
Нам помогите отразить неверных».
«Бог видит, — молвил граф Гильом, колеблясь,—
Паломником я в край явился здешний
Со свитой, малолюдною чрезмерно:
385 Лишь шестьдесят бойцов со мною смелых.
На стольких королей мне грянуть не с кем».
Но возразил святитель: «Рыцарь честный,
Апостол Петр да будет мне свидетель!
Коль за него вы вступите в сраженье,
390 Вам можно будет мясо есть вседневно[240],
И жен держать, коль хватит сил, хоть десять,
И в грех любой впадать, пусть даже смертный,
За исключеньем разве что измены[241],—
Я вам даю заране отпущенье.
395 Создатель вход откроет вам по смерти
Туда, где лишь его друзьям есть место,
Сам Гавриил введет вас в рай небесный».
Гильом воскликнул: «Господи предвечный,
Великодушней нету иерея!
400 Не потерплю я, — всяк да слышит это! —
Чтоб хвастал враг, хоть рать его несметна,
Что с ним я убоялся столкновенья.
Бертран, племянник мой, надень доспехи,
Зови сюда всех наших и Гелена».
405 Воитель стал готовиться к сраженью:
Велел принесть оружье прямо в церковь,
Надел броню и шлем, что цветом зелен,
И меч на перевязи драгоценной.
Коня ему подводят масти пегой.
410 Граф сел в седло, не вдевши ногу в стремя.
Червленый щит повешен им на шею[242].
Копье он держит со значком на древке —
Пять точек золотых на ткани блещут.
Осведомился граф: «Отец святейший,
415 У вас бойцов-то сколько во владенья?
«Скажу по правде, — рек первосвященник.—
Я рыцарей три тысячи имею,
И каждый при копье, мече и шлеме».
«Не худо для начала, — граф ответил.—
420 Готовьте к битве их, а те, что пеши,
Ворота будут охранять и стены».
«Так и велю я, — молвил папа, — сделать».
Всяк в Риме, кто оружием владеет,
Доспехи надевает, к храму едет.
425 Святитель всем дает благословенье.
«Бароны, — говорит Христов наместник,—
Того из вас, кто жизнь утратит в сече,
Допустит милосердный бог по смерти.
Туда, где лишь его друзьям есть место,
430 Сам Гавриил проводит в рай небесный».
Тут устремились рыцари навстречу,
Пришельцам дерзким и жестокосердым
С таким неистовством и нетерпеньем,
 Что им в воротах главных стало тесно
435 «Бароны, — крикнул им первосвященник,—
 Остановитесь — ни к чему тут спешка.
К Галафру я отправиться намерен,
И выкуп будет мной ему обещан.
Коль нехристь уведет свои галеры
440 И рать его очистит здешний берег,
Я ни казны апостольской священной,
Ни чаш, ни риз, ни митр не пожалею:
Отдать ему мне легче грош последний,
Чем принести бойцов столь многих в жертву».
445 Бароны молвят: «Мудрое решенье».
Святой отец с одним аббатом вместе
Пошел во вражий лагерь без задержки,
Проник туда, где был Галафр надменный,
Встал перед ним, не поклонившись земно.
450 Язычник глянул на него свирепо,
А папа речь повел к нему смиренно:
«Я прислан, государь, сюда как вестник.
Апостол Петр и бог, творец вселенной,
Через меня изволят вам поведать,
455 Что увести вам надлежит галеры,
От ваших войск очистить здешний берег.
Я ни казны апостольской священной,
Ни чаш, ни риз на вас не пожалею
И предпочту отдать вам грош последний,
460 Чем принести бойцов столь многих в жертву.
Прислушайтесь же к моему совету».
Король в ответ: «Твои слова нелепы.
Сюда приплыл я за своим наследством —
Рим, город ваш, достался мне от предков,
465 Меж коих Ромул был и Юлий Цезарь,[243]
Возведшие мосты и стены эти.
Коль не сдадитесь без сопротивленья,
Всех христиан я в Риме изувечу,
А божьих слуг казню, предав бесчестью».
470 Струхнул святитель: «Не останусь здесь я,
Хоть дай мне все богатства Карфагена»[244],
Стал пропуска назад просить немедля
Галафр его трем сарацинам вверил
И вот что молвил папе напоследок:
475 «Чтоб ты, на ком колпак широк не в меру[245]
Не говорил потом, что я затеял
Обречь разгрому город свой наследный,
Давай найдем с тобой по человеку
Из тех, кто посмелей и познатнее,
480 И пусть покончат поединком дело.
Коль ваш господь пошлет мне пораженье
И моего бойца твой одолеет,
Рим за тобой останется навеки
И у тебя по гроб никто на свете
485 Отнять головки сырной не посмеет.
А чтоб ты слову моему поверил,
Обоих сыновей пришлю к тебе я,
На выкуп им не дам с собою денег:
Коль я солгал — заложников повесишь».
490 Обрадовали папу эти речи
Сильней, чем все богатства Карфагена:
Он вспомнил, кто при всем вооруженье
Ждет от него в престольном храме вести —
Нет в мире поединщика отменней.

495 Когда Христов наместник убедился,
Что помощь ниспослал ему всевышний
И что единоборством все решится,
Он нехристю сказал слова такие:
«Вот, государь, признаюсь я открыто:
500 Коль скоро мы устроим поединок,
Я вашего бойца желаю видеть,
Чтоб знать, с кем будет наш защитник биться».
Галафр ему: «Уладим это живо».
Велел он, чтоб эмир Корсольт явился.
505 Был тот свиреп и безобразен с виду:
Огонь из глаз, как угли красных, пышет;
Широкий лоб, нечесаная грива;
Меж глаз пол-локтя добрых уместится,
Меж брюхом и плечами — сажень с лишним.
510 Уродливей нет человека в мире.
На папу голос дерзко он возвысил:
«Зачем сюда пришел ты, коротышка?
Наверно, ты монах, коль темя брито?»
Ответил папа: «Я Христов служитель,
515 Апостолом Петром и богом прислан
Во имя их просить вас удалиться
И здешний край от ваших войск очистить.
Я вас казной церковною осыплю,
Ни риз не пожалею, ни кадильниц,
520 Отдать вам грош последний не премину —
Лишь на галеры поскорей грузитесь».
Ответил нехристь: «Сильно ты ошибся,
За бога предо мной дерзнув вступиться.
Мне больше всех людей он ненавистен:
525 Сожжен был молниею мой родитель,
А на него ее ваш бог низринул.
Вы мните, ваш Спаситель по кончине
Вознесся на небо, где и укрылся.
Туда за ним я не взлечу — нет крыльев,
530 Но месть моя сынов его настигнет —
Всех тех, кого здесь на земле крестили.
Их изрубил я тридцать с лишним тысяч,
Спалил огнем и утопил в пучине.
Их истреблять я буду в этой жизни,
535 Коль в небе дать не властен богу битву.
Ему я враг заклятый до могилы.
Он — царь небес, а я — земли владыка.
Коль мы займем владенья ваши силой,
Погибнут все, кто чтит Христово имя,
540 А с клириков ножами кожу снимут,
Тебя же, храма божьего правитель,
Изжарят над огнем неторопливо,
Чтоб из тебя на угли мозг повытек».
Когда услышал это папа римский,
545 В него, что и не диво, страх вселился.
С аббатом стал он совещаться тихо:
«Да этот турок, видно, одержимый![246]
Я изумлен, — клянусь святым Денисом![247] —
Что в ад его досель не вверг Спаситель.
550 Да будет, граф Гильом, отважный ликом,
Тот, кто распят за нас, тебе защитой!
Верх над тобой, боюсь, возьмет спесивец».
Стал пропуска назад просить святитель,
С ним двух сынов послал Галафр-язычник,
555 И те его до Рима проводили.
Гильом ему навстречу первый вышел,
Рукой за стремя папское схватился
И говорит: «Чего вы там добились
И виделись ли также с нечестивцем,
560 Что Рим отнять у господа замыслил?
Скорее про него мне расскажите».
«От вас, сеньер, не стану я таиться:
Не с человеком схож он — с исполином.
Живи Роланд и Оливье доныне,[248]
565 Ат с Беранже, храбрец Иворяй с Ивом,
Млад-Манессье, Турпен-архиепископ,
Эстольт из Лангра и Готье учтивый,
Жерен и Ашкелье неустрашимый  —
Двенадцать пэров, что в бою убиты;
570 Будь с ними Эмери, достойный рыцарь,
Родитель ваш, молвой превозносимый,
И ваши братья, как отец, лихие,—
И то бы с ним никто не смел схватиться».
Гильом озлился: «Вздор вы говорите!
575 Слуге творца быть не пристало лживым.
Не сами ль нас вы столько раз учили,
Что тот, о ком печется вседержитель,
Ни от кого в бою стыда не имет,
В воде не тонет и в огне не гибнет?
580 Клянусь святым Петром, патроном Рима,
Что выйду с нехристем на поединок,
Хотя б в нем росту двадцать сажен было.
Коль нашу веру бог решил унизить,
Придется нынче жизни мне лишиться;
585 Но коль меня создатель не покинет,
В бою вовек не покажу я тыла,
В воде не утону, в огне не сгину».
Ответу графа папа умилился
И молвил так: «Да будет, славный витязь,
590 Тот, кто распят за нас, тебе защитой!
Речей отважней сроду я не слышал.
Храни тебя создатель, где б ты ни был,
За то, что встать за веру не боишься!»
Петра святого он десницу вынес,
595 Ее из золотой обертки вынул,
К суставам дал Гильому приложиться,
Из золота ж слепил кресты святые,
Бойцу на шлем и к сердцу прикрепил их,
Так о́береги[249] сделать ухитрившись,
600 Что за победу над Корсольтом диким
Граф лишь пустячным заплатил убытком,[250]
Которым после все его дразнили.
На доброго коня вскочил воитель.
На шею щит четырехпольный вскинут,
605 Тяжелый меч в руке остер на диво.
На холм взлетает граф без передышки.
Любуются им даже сарацины,
Друг другу говорят: «Вот рыцарь истый —
Учтив и смел, разумен и воспитан!
610 Когда бы нынче с ровнею он бился,
Противнику его пришлось бы лихо;
Но грош ему цена в бою с эмиром —
Четырнадцать таких Корсольт осилит».

Галафр-язычник вышел из шатра.
615 Достоин короля на нем наряд.
Он говорит, на верх холма смотря:
«А ведь француз уже поспел туда.
Щит у него на славу, рост не мал.
Вот кто Корсольту бой сегодня даст,
620 Но он, на наше счастье, слишком слаб.
Коль с ним эмир не справится шутя,
Кагю и Магомету грош цена[251]».
Звать своего бойца велел Галафр,
Эмира встретил и в объятьях сжал.
625 «Племянник, — он воскликнул, — в добрый час!
Француза видишь на холме, вон там?
Верх над тобою он задумал взять».
Корсольт в ответ: «Ему до смерти — шаг.
Со мною не заждется он конца.
630 Где мой доспех? Чего еще нам ждать?»
Доспех пятнадцать герцогов влачат,
Семь королей несут едва-едва.
Второго мир такого не видал:
Другому б человеку никогда
635 Не сдвинуться в нем с места и на шаг.

Четырнадцати королям Корсольт
Облечь его кольчугой дал стальной,
В два ряда бронь надел поверх нее,
Привесил меч, что режет сталь, как воск,—
640 В пядь шириной, в сажень длиной клинок.
Он вскинул лук с колчаном на плечо,
Взял арбалет со стрелами потом,
Рукою поднял изощренный дрот.
Вот подведен эмиру Алион,
645 Его на диво норовистый конь.
К себе он, — мне молва порукой в том,—
Не подпускал на сажень никого,
Кто в стойло ни входил к нему дотоль.
У лук седла торчат из тороков
650 Еще четыре дрота с булавой.
Эмир вдел ногу в стремя, сел в седло,
На шею щит повесил золотой,
Четырехпольный и в сажень длиной,
Но счел ненужным брать с собой копье —
655 Вооружен и так он до зубов.
Конь под эмиром сам пошел в галоп,
Летит быстрее зайца и борзой,
И все ж язычник не жалеет шпор.
Кричит Галафру,  удаляясь,  он:
660 «Мой дядя, страх пустой гоните прочь.
Пусть сенешали[252] к вам спешат в шатер,
К обеду накрывают пышный стол.
Французу жить уже недолгий срок:
Арпана не пройдете вы еще,
665 Как он навек простится с головой.
Коль я врага не изрублю мечом,
Коль булавой не поражу в висок,
Коль конь его с ним вместе не умрет,
Пускай мне хлеба не дадут по гроб!»
670 Под крик неверных: «Магомет с тобой!»
Пред ними мчит эмир во весь опор,
Те Магомета молят за него.
Увидел граф: въезжает враг на холм.
Он лют и до зубов вооружен.
675 Не диво, что чуть-чуть сробел Гильом,
Воззвал к творцу и деве пресвятой:
«Ах, как скакун у нехристя хорош!
Им должен бы владеть лихой барон.
Коня такого убивать грешно.
680 Не приведи меня всеправый бог
Его хотя б слегка задеть клинком».
Не скажет трус вовек подобных слов.

Граф по холму взлетел на самый верх.
На нем надежный кованый доспех.
685 Язычника он ждет, чуть-чуть сробев,
Но в этом упрекать его не след.
Со скакуна на землю рыцарь слез,
Лик повернул к восточной стороне,
О помощи воззвал к царю небес.[253]
690 В подлунном мире человека нет,
Который бы молился горячей
Всевышнему владыке на заре,
Когда чинить нам черт не в силах вред.[254]
Промолвил граф Гильом, душой смирен:
695 «О господи, жизнь даровавший мне,
Мир сотворил ты ровно за семь дней,
Морями  окружил  земную  твердь,
Адама с Евой создал под конец,
На жительство их поместил в Эдем,
700 Дозволил рвать плоды со всех дерев,
На яблоко лишь наложил запрет.[255]
Они ж, его отведав, впали в грех,
На стыд и посрамление себе.
Ты их из рая выдворить велел —
705 Пусть землю пашут, добывая хлеб,
И, в муках жизнь прожив, встречают смерть.
Убит был Авель Каином затем,[256]
И горько вопиять пришлось земле,
И строг отныне общий наш удел:
710 Из праха выйдя, в прах уйдем мы все.
Потом, судья всеправый, ты узрел,
Что нет любви к тебе у тех людей,
Потоп и смерть на них с небес низверг.
Лишь Ной с тремя сынами уцелел.
715 Их с женами он погрузил в ковчег
И взял с собой из птиц, скотов, зверей
По паре, так, чтоб с самкой был самец.
Произошла от Ноевых детей
Та наимилосердная из дев,[257]
720 В чьем лоне соизволил ты созреть,
В чью плоть святую дал себя облечь,
Чьей кровью обливался на кресте.
Благословенный  город  Вифлеем
Избрал ты, боже, родиной своей;[258]
725 Там в ночь под рождество увидел свет;
Там первое содеял из чудес —
Анастасии руки дал[259], чтоб ей
Принять тебя, младенца, было чем;
Там смирну, ладан, с золотом ларец
730 В подарок получил от трех царей;[260]
Когда ж они покинули твой хлев[261],
Им путь другой помог найти во тьме,
Чтоб головы им Ирод не отсек;
Там тридцать тысяч неповинных жертв[262]
735 Царь Ирод предал в руки палачей.
Ты по земле как плотский человек
Ходил в теченье тридцати двух лет,
Учил людей, в пустыне пост терпел,
За целых сорок дней куска не съев,
740 И взнес тебя на кровлю храма бес.[263]
На пасху, светлый праздник по весне,
В день приношенья пальмовых ветвей,
В Ерусалим ты въехал на осле,
Ворота Золотые сам отверз.
745 Чуждался ты надменных богачей,
Был прост, радел о каждом, кто в нужде.
Кров Симон-прокаженный[264] дал тебе.
Ты там среди апостолов сидел,
А Магдалина проскользнула в дверь,
750 К твоим ногам приникла, воскорбев,
Омыла их слезами из очей
И кудрями отерла вплоть до чресл,
За что ей вины ты простил, творец.
Иуда, сребролюб и лицемер,
755 Тебе за тридцать изменил монет,
Чеканенных в Мафусаилов век.[265]
Тебя лобзаньем выдал он, подлец,
И ты, к столбу привязан, как злодей,
Ночь простоял, а чуть блеснул рассвет,
760 Евреями на холм взведен был, пеш.
Голгофою зовется он досель.
Ты на плечах влачил тяжелый крест,
Был в рубище позорное одет,
И, что ни шаг, в лицо и по спине
765 Тебе удары наносила чернь.
Ты на кресте в мучениях висел,
И плоть твоя изнемогла совсем,
А сотник Лонгин[266] с радостью в душе —
Он был тогда еще духовно слеп —
770 Бок прободал тебе копьем, глупец,
И руки обагрил в крови твоей,
Но глаз коснулся ими — и прозрел,
И горестно раскаялся в грехе,
И вины ты простил ему, творец.
775 Пришел к кресту Иосиф[267] в темноте,
И Никодим[268], как тать, прокрался вслед.
С креста был снят ты ими поскорей,
И унесен, и погребен в скале[269],
Однако же на третий день воскрес,
780 Спустился в ад[270], проник до самых недр
И вызволил оттоль своих друзей,
К нечистому давно попавших в плен.
Мне помоги, небесный наш отец,
Не дай костьми на поединке лечь.
785 Я с нехристем сразиться должен днесь,
А враг мой росл, могуч, широкоплеч,
Мне, богоматерь, помоги в борьбе,
Чтоб христиан не уронил я честь,
На вечный стыд и срам своей родне».
790 Перекрестился граф и встал с колен.
Тут изменился сарацин в лице,
Смутился и к Гильому подлетел:
«Таиться от меня, француз, не смей.
Признайся, с кем так долго вел ты речь».
795 «Скажу по правде, — граф ему в ответ.—
Молился я сейчас царю небес,
Чтоб он помог мне в доброте своей,
И на куски тебя рассек мой меч,
И ты нашел себе могилу здесь».
800 Эмир вскричал: «Ты не в своем уме.[271]
Ваш бог не так могуч и милосерд,
Чтоб надо мною верх ты взять сумел».
Граф рек: «Срази тебя господь, наглец!
Коль не оставит бог меня в беде,
805 Сегодня же с тебя собью я спесь».
Но турок вновь: «Ты не в своем уме.
Признай, что твой Христос не бог, а лжец
И что его сильнее Магомет,
И больше всыплю я тебе в кошель,
810 Чем у твоей родни всей вместе есть».
Граф рек: «Срази тебя господь, наглец!
Отступником не стану я вовек».
«Я вижу, — молвил турок, — ты гордец.
Посмотрим, так же ль ты и в схватке смел.
815 Скажи, кто ты таков, да лгать не смей».
«Узнай же правду, — отвечал храбрец.—
Я не таил ее ни перед кем.
Меня нарек Гильомом мой отец,
А был им Эмери, что стар и сед.
820 У  Эрменгарды,  матери моей,
Сынов, опричь меня, родилось шесть:
Бернар, что получил Бребан в удел;
Эрнальт Геройский, чей близ моря лен;
Гарен, молвой прославленный уже,
825 И Бёв де Коммарши, лихой боец,
С Гибером д'Андерна́, меньшим из всех.
Приходится мне братом и Аймер,
Но этот — редкий гость у нас в семье:
Он днюет и ночует на войне —
830 Славян и сарацин громит везде».[272]
Едва с ума не свел эмира гнев.
Он выпучил глаза, побагровел:
«Трус, не переживешь ты этот день,
Раз вы с моей роднёю во вражде».

835 Бросает графу сарацин надменно:
«Гильом, я вижу, не в своем уме ты,
Коли в того, кто слаб и жалок, веришь.
Ваш бог сидит за облаками в небе,
А здесь он и арпаном не владеет:
840 Земля есть достоянье Магомета.
Все ваши таинства, обряды, мессы,
Причастие,   венчание,  крещенье
Мне легковесней кажутся, чем ветер.
Я христианство почитаю бредом».
845 Граф рек: «Наглец, срази тебя предвечный!
Не вера у тебя, а вздор нелепый.
Твой Магомет, как каждому известно,
Спервоначалу был к Христу привержен[273]
И наше проповедовал ученье,
850 Но занесло его однажды в Мекку,
Где он вином упился невоздержно,
Свининой  мерзопакостно   объелся.
Кто бога видит в нем, тот глуп безмерно».
Ответил нехристь: «Ты солгал бесчестно,
855 Но коль ты внимешь моему совету
И веру без раздумий переменишь,
Я столько дам тебе земель и денег,
Что весь твой род сполна имеет меньше,
Хоть знатен он, как я слыхал нередко,
860 И славится отвагой повсеместно.
Тебе я не хочу позорной смерти.
Коль ты согласен — говори скорее,
А не согласен — погибай в мученьях».
А граф: «Наглец, срази тебя предвечный!
865 Теперь ты для меня еще презренней:
Зря не грозится тот, кто смел на деле».
Граф на коня вскочил одним движеньем —
Не взялся за седло, не тронул стремя,
Четырехпольный щит надел на шею,
870 Рукою  правой меч сжимает гневно
И со значком копье вздымает левой.
Врага окинул гордым взглядом нехрисгь,
Но сам себе признался откровенно:
«Свидетель Магомет, кому я предан,
875 Отваги в этом человеке бездна».
Когда б услышал граф такие речи
Да пожелал пойти на примиренье,
Легко он схватки избежать сумел бы.

«Скажи, француз, — спросил Корсольт ужасный, —
880 Ради того, в чью честь готов сражаться:
Ты Рим своею вотчиной считаешь?»
Промолвил граф Гильом: «Скажу по правде.
Я конно и оружно буду драться
Лишь ради бога, коего мы чада.
885 Не мне, а Карлу город сей подвластен
С Калабрией, Тосканой и Романьей.
Там Петр святой на троне восседает,
Его местоблюститель папа правит».
Эмир в ответ: «Не в меру ты запальчив:
890 Сражаться за чужое достоянье
Не станет ввек тот, у кого есть разум.
Но все ж тебе я льготу предоставлю.
Нагни копье, наставь его как надо
И бей мне в щит — не шелохнусь я даже:
895 Охота мне взглянуть, сколь ты отважен
И сколь сильны твои удары, карлик».
Подумал граф: «Я глуп, коль медлить стану»,—
Отъехал на арпан, чтоб разогнаться,
Помчался по холму, что крут изрядно,
900 Нагнул копье и на врага наставил,
Но с места тот не сдвинулся упрямо.
Сказал Христов наместник: «Будет схватка.
Костьми в ней правый иль неправый ляжет.
Пусть молятся творцу все люди наши,
905 Чтоб жив Железная Рука остался
И невредим вернулся в Рим богатый».
Бой начинать решил Гильом бесстрашный —
Он будет глуп, коль дольше медлить станет,
Поводья бросил, вскачь коня пускает,
910 Копье склоняет со значком атласным,
В щит турка золотой вонзает с маху.
Посыпались с навершья чернь и краска,
Щит лопнул, вслед за ним броня двойная,
А вслед за той кольчужная рубаха.
915 Копье вонзилось в тело басурмана,
Да так, что наконечник вышел сзади —
Хоть вешай плащ, коль оказался рядом.
Гильом свершил и потрудней деянье:
Копье из тела вытащил обратно.
920 Но не моргнул и тут язычник глазом,
А лишь себе в душе признался тайно:
«Ручаюсь Магометом, чей слуга я,
Тот не умен, кто станет насмехаться
В бою над этим человечком малым.
925 Когда друг другу нынче мы предстали,
Я заключил, что мне он не опасен,
Его безумцем посчитал напрасно
И даже льготу дал ему, тщеславясь,
А так меня, как он, никто не ранил».
930 Эмир боится потерять сознанье.
Меж тем Гильом опять в атаку скачет.

Железная Рука могуч и лих.
Копье он в тело недругу всадил,
Потом извлек движением одним,
935 Порвал врагу ремень, что держит щит,
И щит слетел у нехристя с руки,
А графу громко закричал весь Рим:
«Гильом, господь с тобой! Смелей руби!
Апостол Петр, героя не покинь!»
940 Услышал смелый рыцарь этот крик,
Коня пришпорил, вскачь его пустил,
Нагнул копье так, что значок отвис,
Язычника ударил со спины.
Прорезал наконечник швы брони,
945 Как ржавый гвоздь, кольчугу разрубил,
Проник сквозь тело до грудной кости,
Наружу вышел посреди груди.
Такой удар любого бы сразил,
Но даже глазом не моргнул эмир,
950 Лишь поднял дрот, висевший у луки,
И молниею тот взметнулся ввысь,
И в графа грянул с треском громовым.
Тут оробел Гильом и приуныл.
Удар ему пришелся меж ключиц,
955 Но тела не задел — господь велик!
Граф молвил: «Да не даст меня сгубить
Бог, что святого Лота[274] сотворил!»

Приходится  эмиру нелегко.
Копье пронзило грудь ему насквозь.
960 Он кровью обагрен до самых шпор
И молвит так, чтоб не слыхал никто:
«Свидетель Магомет, мой бог благой,
Впервые я терплю такой урон.
К тому ж меня считает враг глупцом —
965 Зря дал ему я льготу наперед».
Взял новый дрот эмир из тороков,
Метнул оружье с силою такой,
Что понеслось быстрей орла оно.
В испуге рыцарь отклонился вбок,
970 Однако дрот прошел сквозь щит со львом,
Со свистом распорол на графе бронь
И хоть Гильому не поранил плоть,
Но на два локтя врезался в песок.
Увидел это граф, поник