Кьяртан сказал, что храбрость неустойчива у большинства людей, даже у самых отважных. Болли ответил, что еще трудно решать, у кого недостает храбрости. Но большинство их спутников вмешалось в этот разговор, утверждая, что это бессмысленные речи. И когда люди конунга услышали эти слова, они вернулись обратно и пересказали конунгу весь разговор.
На следующее утро конунг велел созвать тинг. Туда были приглашены все исландцы. И когда тинг собрался, конунг встал и поблагодарил тех из пришедших, которые хотят стать его друзьями и приняли его веру. Он призвал к себе для беседы исландцев. Конунг спросил, хотят ли они принять крещение. Они изъявили мало склонности к этому. Конунг сказал, что тогда они изберут себе участь, которая им будет менее по душе.
– Однако, – сказал он, – кому из вас казалось, что правильнее всего сжечь меня в моем доме?
Тут Кьяртан ответил:
– Быть может, вы полагаете, что у того человека, который это сказал, не хватит мужества в этом признаться? Здесь вы можете его видеть.
– Видеть тебя я могу, – сказал конунг, – человека, помышляющего не о пустяках. Однако тебе не суждено будет повергнуть меня, и ты заслужил того, чтобы тебе помешали угрожать конунгам сожжением за то, что они учат тебя лучшей вере. Но так как я не знаю, держал ли ты свою речь всерьез, и так как ты сознался, как подобает настоящему мужу, то я не отниму у тебя жизнь за это. Может также случиться, что ты тем крепче будешь держаться новой веры, чем решительнее ты выступаешь против нее. Я думаю также, что люди целыми кораблями будут принимать новую веру в тот день, когда ты добровольно позволишь себя окрестить. Мне кажется также вероятным, что ваши родичи и друзья прислушаются к тому, что вы им расскажете, когда вы вернетесь в Исландию. У меня предчувствие, что ты, Кьяртан, когда отчалишь от берегов Норвегии, будешь предан лучшей вере, нежели когда ты приплыл сюда. Отправляйтесь теперь с миром под моей защитой куда хотите с этого тинга. Я не буду силой заставлять вас принять христианство, потому что бог сказал, что он не хочет, чтобы кого-либо силой принуждали идти к нему.
Речь конунга была принята с одобрением, но главным образом христианами. Язычники же предоставили Кьяртану отвечать, как он сам решит. Тогда Кьяртан сказал:
– Благодарю вас, конунг, за то, что вы отпускаете нас с миром, и таким путем ты можешь нас легче уговорить обратиться к новой вере, если простишь нам наши проступки и лишь дружески будешь просить у нас чего желаешь, и как раз в такой день, когда наша судьба в ваших руках. Что до меня, то я предполагаю принять твою веру в Норвегии, так что я не очень-то стану почитать Тора следующей зимой, когда вернусь в Исландию.
Тут конунг сказал и при этом улыбнулся:
– По Кьяртану видно, что он больше надеется на свою силу и на свое оружие, нежели на силу Тора и Одина.
После этого тинг кончился.
Когда прошло некоторое время, многие люди стали уговаривать конунга, чтобы он принудил Кьяртана и его спутников к перемене веры, и считали нежелательным, чтобы так много язычников было около них. Конунг гневно возразил им и сказал, что, как он думает, существует немало христиан, которые не отличаются таким благородным образом мыслей, как Кьяртан и его спутники.
– Таких людей я буду терпеливо ждать, – добавил он.
Конунг велел этой зимой сделать много полезного: он велел построить церковь и сильно расширить город. Церковь была готова к рождеству. Тогда Кьяртан сказал, что они пройдут так близко мимо церкви, чтобы можно было увидеть, что делают там христиане. Многие согласились с Кьяртаном и сказали, что это будет большое развлечение. Кьяртан со своими спутниками и с Болли отправился туда. Был с ними также Халльфред и многие из исландцев. Конунг говорил перед людьми, он произнес длинную и красивую речь, и слова его имели большой успех у христиан. И когда Кьяртан вместе со своими спутниками вернулся в свое жилье, они много говорили о том, как им понравился конунг во время празднества, которое христиане считают своим вторым по важности праздником.
– Ведь конунг сказал, – говорили они, – и притом так, что мы все могли это слышать, что сегодня ночью родился хавдинг, в которого мы отныне должны верить, если мы сделаем так, как повелел нам конунг.
Кьяртан сказал:
– Когда я увидел конунга в первый раз, он мне так понравился, что я сразу же заметил, какой он выдающийся человек, и убеждался в этом каждый раз позднее, когда видел его на тингах. Но более всего он все же понравился мне сегодня, и я твердо уверен, что для нас будет лучше всего, если мы поверим в того бога, которого конунг нам возвестил, и конунг не мог бы желать сильнее, чтобы я принял его веру, нежели я желаю своего крещения, и только одно удерживает меня от того, чтобы немедленно пойти к конунгу, – это то, что сейчас уже поздно, так что конунг, верно, сидит за столом; поэтому пройдет еще целый день до тех пор, пока мы, земляки, примем крещение.
Болли согласился с этим и предоставил Кьяртану самому решать. То, о чем Кьяртан говорил со своими спутниками, стало известно конунгу прежде, чем были вынесены столы, потому что у него были свои люди в жилье язычников. Конунг очень обрадовался этому и сказал:
– Кьяртан подтвердил истинность поговорки, что праздничные дни – самые счастливые.
И ранним утром следующего дня, когда конунг отправился в церковь, Кьяртан с большой толпой людей встретил его на улице. Кьяртан очень почтительно приветствовал конунга и сказал, что должен ему сообщить нечто важное. Конунг ответил на его приветствие и сказал, что уже слышал в чем дело.
– Твое желание должно быть исполнено, – добавил он.
Кьяртан просил его не мешкать с водой для крещения и сказал, что для этого потребуется довольно много воды. Конунг ответил и при этом улыбнулся:
– Да, Кьяртан, – сказал он, – никакое упрямство не могло бы здесь внести разлад между нами, хотя бы ты достался и более дорогой ценой.
После этого Кьяртан и Болли приняли крещение, а также все их спутники с корабля и много других людей. Это было на второй день рождества перед богослужением. После этого конунг пригласил Кьяртана на празднование рождества, а также Болли, его названого брата. Многие рассказывали, что Кьяртан в тот самый день, когда принял крещение, стал дружинником конунга Олава, и Болли вместе с ним. Халльфред в этот день не принял крещения, потому что он поставил условием, чтобы конунг сам был его крестным отцом. Конунг согласился сделать это на следующий день.
Кьяртан и Болли оставались у конунга Олава до конца зимы. Конунг ценил Кьяртана больше, чем всех других людей, за его происхождение и за его искусность во всех делах. Все так полюбили Кьяртана, что никто среди людей конунга, как рассказывают, ему не завидовал. Точно так же все говорили, что никогда еще из Исландии не приезжал такой муж, как Кьяртан. Болли также был доблестным мужем, и его ценили все достойные люди. Так прошла зима. И когда пришла весна, люди стали готовиться к отъезду, каждый по своему усмотрению.
Кальв, сын Асгейра, явился к Кьяртаиу и спросил, что он намеревается предпринять летом. Кьяртан отвечал:
– Я бы больше всего хотел, чтобы мы новели наш корабль в Англию, потому что там хороший торг для христиан. Все же я хочу поговорить с конунгом, прежде чем решусь на это, потому что, как мне кажется, он не был доволен, когда я недавно беседовал с ним о моем отъезде.
После этого Кальв ушел, а Кьяртан отправился к конунгу и почтительно приветствовал его. Конунг дружелюбно принял его и спросил, о чем он говорил со своими спутниками. Кьяртан рассказал об их первом намерении и сказал, что пришел сначала к конунгу, чтобы попросить у него разрешения на путешествие. Конунг отвечал:
– Я дам тебе на это разрешение, Кьяртан, если ты поедешь летом в Исландию и обратишь народ в христианскую веру, силой или убеждением. Если же тебе это покажется слишком трудным, то я ни в коем случае не хотел бы тебя потерять, потому что я полагаю, что тебе более подобает служить высокопоставленным людям, нежели сделаться торговым человеком.
Кьяртан предпочел остаться с конунгом, а не ехать в Исландию и там вводить новую веру, и он сказал, что у него нет желания применять насилие против своих родичей.
– К тому же, – добавил он, – я думаю, что мой отец и другие хавдинги, которые приходятся мне близкими родичами, менее упорно будут противиться твоей воле, если я буду находиться у тебя на почетной службе.
Конунг отвечал:
– Это сказано и разумно и благородно.
Конунг подарил Кьяртану заново сшитое пурпурное одеяние. Оно было как раз по нем, ибо говорят, что они, конунг Олав и Кьяртан, были одного роста, когда мерились.
Конунг Олав послал в Исландию своего священника, которого звали Тангбранд.[33] Тот прибыл на своем корабле в Альфтафьорд и провел зиму у Халля из Сиды в Тватте и проповедовал людям новую веру как дружелюбными речами, так и суровыми угрозами. Тангбранд убил двух людей, которые особенно резко ему возражали. Халль принял новую веру весной и был крещен в субботу перед пасхой, а с ним и все его домочадцы. Тогда приняли крещение также Гицур Белый, Хьяльти, сын Скегги, и много других хавдингов. И все же было гораздо больше тех, которые возражали, и отношения между язычниками и христианами стали враждебными. Хавдинги сговорились убить Тангбранда и тех людей, которые ему будут оказывать помощь. Узнав об этой угрозе, Тангбранд бежал в Норвегию, и явился к конунгу Олаву, и рассказал ему, что с ним произошло во время его поездки, и сказал, что не думает, чтобы в Исландии было принято христианство. Конунг был очень разгневан, услышав это, и сказал, что многие исландцы, как он полагает, сильно пострадают, если только не одумаются. Тем же летом Хьяльти, сын Скегги, был осужден на тинге за богохульство. Его обвинил Рунольв, сын Ульва. Он жил в Дале под горой Эйяфьялль и был видным хавдингом.
