Именно при Джоне Хейуорде, на его участке, произошла та история с волынщиком,[176] которая тогда всех сильно позабавила; и Джон уверял, что все это правда. Говорили, что волынщик был слепым, но Джон сказал, что все это враки: просто он был безграмотным жалким бедняком, который часов в 10 вечера обходил дома, играя на волынке; его обычно пускали в кабаки, где его знали, давали выпить и закусить, а иногда и монетки бросали; а он за это играл на волынке, пел и своими глупыми речами потешал народ; так он и жил. Но теперь, как я уже говорил, настали плохие времена для подобного рода развлечений, однако бедняга продолжал слоняться по-прежнему, но почти умирал с голоду; и когда кто-нибудь спрашивал, как он поживает, отвечал обычно, что погребальная телега еще не увезла его, но обещалась приехать за ним на следующей неделе.
Однажды ночью бедняга — то ли ему кто-то поднес лишнего (Джон Хейуорд сказал, что напился он не в частном доме, а в кабаке на Коулмен-стрит, где его угостили лучше обычного), то ли еще почему — только, повторяю, бедняга с отвычки, ведь долгое время он жил впроголодь, крепко заснул у ларька возле Лондонской стены неподалеку от Крипплгейтских ворот; и как раз рядом с ним люди из углового дома, заслышав колокольчик погребальной телеги, положили тело человека, скончавшегося от чумы, считая, что и он тоже мертвец, принесенный кем-то из соседей.
Когда Джон Хейуорд подъехал со своим колокольчиком и телегой и нашел два тела, лежащих у ларька, то их подняли обычными приспособлениями и бросили в телегу; и все это время волынщик крепко спал.
Оттуда они поехали по другим улицам, подбирая трупы, покуда, как сказал мне честный Джон, они чуть не похоронили волынщика заживо, прямо в телеге; однако за все его время он так и не проснулся; наконец, телега приехала к тому месту, где тела предавали земле; было это, насколько помню, около Маунт-Милл;[177] но там телега какое-то время ждала, пока все не будет готово принять ее горестный груз; так вот, как только телега встала, парень проснулся, с трудом высвободил немного голову из-под трупов и, приподнявшись в телеге, заорал:
— Эй! Где это я?
Это страшно напугало помощника сторожа, но немного погодя он пришел в себя и воскликнул:
— Господи, спаси и помилуй! В телеге кто-то живой!
Тогда беднягу спросили:
— Ты кто будешь?
И парень ответил:
— Я бедный волынщик. Куда я попал?
— Куда ты попал? — переспросил Хейуорд. — Ты попал в погребальную телегу, и мы сейчас тебя похороним.
— Но ведь я вроде не помер? — спросил волынщик, и это всех слегка развеселило, хотя поначалу они были очень напуганы. Так что они помогли бедняге выбраться, и тот пошел своей дорогой.
Надо заметить, что погребальные телеги в городе не были закреплены за определенным приходом; и одна телега могла обслуживать несколько приходов, в зависимости от количества трупов; и увозили их не обязательно на соответствующее приходское кладбище; многие трупы из Сити за неимением места вывозили за город.
Я уже говорил о страхе и удивлении, которые вселял в людей этот мор. Теперь же хочу сделать несколько серьезных замечаний нравственного характера. Уверен, что никогда еще город — во всяком случае столь огромный город — не оказывался до такой степени не подготовленным к этому ужасному испытанию, будь то светские власти или духовенство. Как будто не было предупреждения, предчувствия, ожидания; соответственно и не было сделано в городе ни малейшего запаса провизии для общественных нужд. Например, лорд-мэр и шерифы не сделали запасов провизии для тех нужд, которые можно было предвидеть. Они не предприняли никаких мер, чтобы облегчить положение бедняков.[178] У жителей города не было складов зерна и муки для поддержания бедняков, которые — будь у них эти склады, как в подобных случаях делалось за границей, — облегчили бы положение многих несчастных семейств, доведенных теперь до отчаяния.
О состоянии финансов в городе могу сказать немногое. Поговаривали, будто Лондонское казначейство было баснословно богато, и это подтверждается огромными суммами, полученными от него год спустя на восстановление общественных зданий, пострадавших от лондонского пожара, а также на новые строительные работы; в первом случае я имею в виду прежде всего Гилдхолл,[179] Блэкуэллхолл, частично Леденхолл,[180] половину Биржи,[181] Сешн-хаус, Бухгалтерию, тюрьмы Ладгейт[182] и Ньюгейт,[183] верфи, лестницы, пристани и многое другое — все то, что было сожжено и попорчено во время Великого лондонского пожара, случившегося через год после чумы; во втором — Монумент,[184] Флитскую канавку[185] с ее мостами, Вифлеемский госпиталь, или Бедлам,[186] и т. д. Но, возможно, распределители городских кредитов в те времена больше совестились брать сиротские деньги на благотворительность для доведенных до крайности людей, чем распределители последующих лет — на украшение города и восстановление зданий; несмотря на то, что в первом случае пострадавшие могли бы считать свои деньги лучше потраченными и общественное мнение было бы меньше склонно к упрекам и возмущению.
Надо сказать, что уехавшие горожане, хоть они и бежали в провинцию в поисках спасения, однако очень радели о благополучии тех, кто оставался в столице; они не преминули внести щедрые пожертвования на облегчение участи бедняков, большие суммы были собраны также в торговых городах по всей стране, вплоть до самых отдаленных ее уголков; и я также слышал, что титулованное дворянство и джентри со всей Англии, учтя плачевное состояние столицы, послали крупные суммы лорд-мэру и магистрату на бедняков. Король также, мне говорили, распорядился еженедельно выдавать тысячу фунтов[187] с тем, чтобы она делилась на четыре части: одна часть — на Сити и слободы Вестминстера, другая — на обитателей Саутуэрка, третья — на слободы и часть Сити (исключая ту, что находится за стенами), а четвертая — на пригороды в графстве Миддлсекс, а также восточной и северной частям Сити. Но обо всем этом я знаю только с чужих слов.
Точно же могу сказать, что большая часть бедных семейств, жившая ранее плодами собственного труда или розничной торговлей, существовала теперь на пожертвования, и если бы значительные суммы денег не отпускались на нужды благотворительности добросердечными христианами, город никогда бы не смог прокормить своих бедняков. Несомненно, велся учет этих пожертвований и их распределения магистратом. Но так как многие чиновники, занимавшиеся распределением, умерли во время мора, а большинство отчетов погибло из-за Великого лондонского пожара, приключившегося через год после чумы, в огне которого погибли даже дела казначейства, то мне так и не удалось получить точных данных, хоть я и очень хотел их увидеть.
Эти сведения могли бы оказаться весьма полезны, если бы, сохрани Господь, нас вновь постигло подобное испытание; я хочу сказать, что, благодаря заботам лорд-мэра и олдерменов, еженедельно распределявших огромные денежные суммы для облегчения участи бедняков, множество людей, которые иначе погибли бы, были спасены и остались в живых. И здесь разрешите привести краткий очерк положения бедняков в то время с изложением соображений, что можно из него извлечь, так чтобы в дальнейшем знать, какие меры принимать, если город постигнет подобное несчастье.
Еще в самом начале мора — когда уже стало ясно, что весь город подвергнется испытанию, и когда, как я уже говорил, все, кто имел друзей или поместья в сельской местности, покинули столицу вместе с семьями, так что можно было подумать, будто все жители устремились к городским воротам и вскоре никого не останется в Лондоне, — любая торговля, не связанная с обеспечением населения самым необходимым, была полностью приостановлена. Это столь животрепещущий вопрос, так тесно связанный с реальным положением людей, что в обсуждении его нельзя оказаться слишком дотошным; поэтому я и разделил на несколько групп людей, которые непосредственно пострадали от приостановки торговли.
1. Все ремесленники, особенно те, что занимались отделкой и другими украшениями платья, белья и мебели, например изготовители лент, ткачи и плетельщики кружев из золотых и серебряных нитей, вышивальщики золотом и серебром, портные, продавцы галантерейных товаров, сапожники, шляпники и перчаточники; а также драпировщики, столяры, краснодеревщики, стекольщики, как и вся торговля, связанная с этими профессиями; так что владельцы, лавочек, занимающиеся такого рода торговлей, позакрывали их и распустили подручных — работников и подмастерьев.
2. Прекратилась вся торговля, связанная с судоходством, так как лишь немногие корабли отваживались подняться вверх по реке и совсем никто не спускался вниз; таким образом, все чиновники таможен, как и лодочники, перевозчики, носильщики и все те бедняги, чей приработок был связан с речной торговлей, тут же остались без работы.
