«Не моя вина, если ты носишь такой убор, — подумал я про себя, — а все же жаль, что я тут ни при чем».
В это время вошли остальные женщины и, завидя Валентина, принялись так его осмеивать и вышучивать, что ему пришлось удалиться.
— Серебряные рога, — пояснили мне после ухода Валентина, — означают, что рогоносное его звание приносит ему прибыль; взгляните, и вы даже увидите здесь несколько таких, которые осыпаны драгоценными камнями; простые же деревянные рога показывают, что тот, кому они принадлежат, околпачен без своего ведома и от этого ни на грош не разбогател.
Помолившись вдосталь богу Вулкану, дабы умудрил он меня наставлять рога другим, а самому не носить оных, вернулся я в храм Амура, к коему обратился с благочестивой просьбой, заклиная его даровать мне столько девственниц, чтоб покрыть склянками весь его алтарь. Оттуда собрался я было направиться в зал красавиц, но повстречал на пороге Валентина, который, наклонившись, хватил меня изо всей силы рогами в живот и нанес мне широкую рану. Я улегся в боковушке с розами, где принялся рассматривать свои внутренности и все близлежащие сокровеннейшие части; вытащив кишки наружу, я полюбопытствовал измерить руками их длину, но не могу вспомнить, сколько там оказалось пядей. Трудно мне также поведать вам, в каком я был тогда настроении, ибо хоть и сознавал себя раненым, однако же нисколько тем не печалился и не искал помощи. Наконец ко мне пришла женщина, напустившая мне прежде в рот урины, и, взяв нитку с иголкой, зашила мою рану столь искусно, что от нее и следа не осталось.
— Пойдемте к Лорете, она в моей пещере, — сказала мне затем женщина.
Поверив ее словам, последовал я за ней, и не успел спуститься вниз, как увидал Лорету, неподвижно стоявшую в углу; я стремительно бросился ее обнимать, но вместо ласковой и нежной кожи ощутил холод камня, из чего заключил, что передо мной только статуя. Тем не менее глаза ее шевелились, как живые, и рот произнес с приятной улыбкой:
— Добро пожаловать, любезный Франсион; гнев мой прошел, и я уже давно вас поджидаю.
Тогда приведшая меня женщина, видя великое мое затруднение, объяснила, что бесполезно целовать Лорету и что тело ее заключено в стеклянный футляр, сквозь который оно отчетливо просвечивает. После того повела она речь о Валентине и уверила меня, что я не сильнее его в любовных поединках, но что знает она средство поправить это дело, — ибо, как вам известно, нам обычно снится то, о чем мы думали накануне. Заставив меня вытянуться во всю длину, засунула она мне в зад прут, кончик коего вышел через макушку, причем проделала это так безболезненно, что я был скорее расположен посмеяться над столь забавным лечением, нежели жаловаться на него. Ощупывая себя со всех сторон, я почувствовал, что на пруте выросли ветки, покрытые листьями, а вскоре появился и бутон неведомого цветка, который, расцветши и распустившись, стал свисать достаточно низко, чтоб усладить мои взоры прекрасным Своим колером. Мне захотелось узнать, обладает ли он также приятным запахом, способным порадовать мое обоняние, но, не будучи в состоянии приблизить его, я отхватил ногтями черешок, дабы отделить его от стебля. К великому моему удивлению, тотчас же появилась кровь в том месте, где было надорвано растение, и немного спустя я почувствовал легкую боль, заставившую меня обратиться к своей костоправке, которая подбежала ко мне и, заметив, что я натворил, вскричала:
— Все потеряно, вы скоро умрете по своей же вине! Я не знаю такого средства, которое могло бы вас спасти: цветок, сорванный вами, был одним из членов вашего тела.
— Верните мне жизнь! — воскликнул я. — Вы уже доказали, что для вас нет ничего невозможного.
— Приложу все усилия, чтоб вас исцелить, — ответствовала она. — Поскольку Лорета здесь, я надеюсь при ее посредстве благополучно довести до конца свое предприятие.
После этого пробуравила она стекло, прикрывавшее Лорету в том самом месте, где приходились губы, и приказала ей дуть в длинную выдувную трубку, каковую опустила нижним концом в небольшую яму; затем, возвратясь ко мне и вытащив из моего тела прут, она перевернула меня и поместила задом к желобу, в который выходила трубка.
— Дуйте, — повелела она Лорете, — вы должны этим способом вернуть душу вашему поклоннику, вместо того чтоб возвратить ее через поцелуй, как это делают прочие дамы.
Сейчас же сладостное дыхание вошло в мое тело через черный ход, отчего я ощутил несказанное удовольствие. Вскоре напор воздуха так усилился, что приподнял меня и отнес до самых сводов, но затем постепенно стал слабеть, так что я очутился на два локтя от земли. Получив тогда возможность лицезреть Лорету, я повернулся к ней лицом и увидал, что ее стеклянный покров разломился пополам и она, выскочив оттуда, принялась радостно приплясывать вокруг меня. Тут и я стал на ноги, ибо она бросила дуть в трубку и ветер меня уже не подымал. Забывши все на свете, я протянул руки вперед, чтоб обнять ее тело, но в то же мгновение вы разбудили меня, и я увидал себя целующим старуху вместо очаровавшей меня красавицы. Когда я размышляю о благе, коего вы меня лишили и коим я собирался мысленно насладиться, то думаю, что вы причинили мне великое зло; но зато, вспоминая, что благодаря вам я не осквернил своего тела, совокупив его с другим, о коем не могу вспомнить без содрогания, я признаюсь, что должен вас благодарить, ибо со мной действительно приключилось бы зло, тогда как добро произошло бы только во сне. В рассуждении сего почитаю себя бесконечно вам обязанным.
— Право, — возразил дворянин, — я вовсе не хотел бы, чтоб вы были мне обязаны такого рода благодарностью, и огорчен тем, что вас разбудил, ибо ваш сон длился бы дольше, и тем самым продолжалось бы и удовольствие, которое я испытываю, внимая вам: мои уши еще никогда не слыхали ничего столь приятного. Истинный господь, какой вы счастливец, что проводите 'ночи среди таких прекрасных сновидений! Обладай я этой вашей способностью, я проспал бы три четверти своей жизни: по крайней мере я пережил бы в воображении все те блага, в коих отказывает мне Фортуна. Этакий блаженный Эндимион [25], честное слово! Скажите, ради всех святителей, какие снадобья вы пьете, чтоб видеть столь утешные сны?
— Я пью обычно самое лучшее вино, какое могу достать, — отвечал Франсион. — Если же бог Морфей изредка меня навещает, то не потому, что я зазываю его к себе уловками: он по доброй воле сторожит у моего ложа. Впрочем, удовольствие от подобных снов, по-моему, не так велико, чтоб вам стоило желать себе того же. Вспомните пережитые мною треволнения: разве они не сильнее той радости, которую я испытал? В одном месте меня били, в другом я куда-то провалился, и везде со мной приключалось что-нибудь зловещее.
— Я нахожу особливо забавным то, — заметил дворянин, — что солнечный конюх бросил вас в бассейн с душами. Глядя, как вы только что сплюнули, я спросил себя, не выплевываете ли вы те души, которых там наглотались.
— Отлично придумано, честное слово, — сказал Франсион, — но раз уж вы похвастались умением разгадывать сны, то не растолкуете ли еще кое-что из того, что я видел.
— Дайте срок, — отвечал бургундец, — мы поговорим об этом за десертом после ужина. Все же я не надеюсь объяснить все эти загадки, ибо не ожидал наткнуться на столько неясностей, и к тому же одни дураки берутся найти в таких фантазиях явления будущего или прошлого; надо брать настоящее таким, каким оно нам является, государь мой, и не ломать себе головы в размышлениях над последствиями того или иного предприятия. Однако же, если ради времяпровождения вы позволите мне пофилософствовать насчет вашего сна, то я готов это сделать, но буду рассматривать его лишь как басню, которой хочу подыскать объяснение. Мне кажется, что старец с замком на губах, коего вы встретили первым, олицетворяет мудрых людей, говорящих только во благовременье, тогда как болтливые язычки изображают злословцев, которые не перестают точить лясы. Что касается великана, пришедшего в ярость из-за сатиры на его жизнь, то тут имеется в виду какой-нибудь злобный государь. Все приключения, случившиеся с вами на небе, надо толковать как легкие издевки над воззрениями философов и астрологов. Стекло, треснувшее, когда вы провалились в пещеру, указует вам на непрочность мирских удовольствий. Выпитая вами женская урина означает, что радости, коих вы ищете у дам, — сплошная мерзость, и если вы одной пощечиной могли расколоть эту особу на отдельные куски, то сие показывает, сколь мало надо, чтобы привязанность женщины распылилась и стала искать утехи на стороне. Голова и руки желали насладиться за счет прочих членов, ибо они хотят, чтоб их обожали за якобы присущие им качества, но качеств этих вовсе нет, и они только им представляются. Обнаженные женщины, явившиеся вам, олицетворяют всеми своими поступками светские удовольствия. Храмы невинности и рогоносцев не требуют пояснений, если Валентин боднул вас рогами, то это значит, что он не прочь с вами расправиться. Но, поскольку вы быстро выздоровели, надо полагать, что зло, которое он вам причинит, не будет иметь вредных последствий. Весьма возможно, что историю с Лоретой, которой вы могли обладать, но до которой не сумели прикоснуться, надо толковать так: вы окажетесь обманутым в то самое время, когда будете думать, что наслаждаетесь ею. Средство же, коим вас лечили от мнимого бессилия, и цветок, выросший из вашей головы и сорванный вами, а также смехотворный способ, которым вернули вас к жизни, показывают, что такая проломленная голова, как ваша, не может придумать ничего, кроме нелепостей. Предоставляю вам размышлять сколько угодно о прочих происшествиях, вроде грудей, на которых вы валялись, что же касается меня, то я не желаю сойти с ума, копаясь в чужих безумствах.
