Коллектив авторов - Европейские поэты Возрождения

В слезах меня ласкала,
А смеясь — отвергала.
В горе — тепло дарила,
В радости — зло творила.
Радость — дитя страданья,
Скорбь — от веселья. Знайте,
Любящие! Питайте
Страхами упованья.

Звезда в лазури ясной
Не так светло в ночной тиши сияет,
Как тот цветок прекрасный,
Дар Флоры. А вокруг него пылает
Костер зеленых трав, смеется, льется
С волной и дуновеньем.
И, как дождем, дол напоен томленьем,
И Купидон клянется,
Что всех прелестней твой цветок медвяный
У ног его в лучах зари румяной.

Амур крыла мне дал. И вот, крылат,
Так воспарил я мыслью, пренеде пленной,
Что мнится мне: рукою дерзновенной
Стучаться буду у небесных врат.

Но я дрожу, лишь оглянусь назад,
А он вослед пророчит мне, надменный,
Что упаду, что будет смерть мгновенной,—
Но что за дерзость славой наградят.

Икар, что прежде к небесам проник,
Когда смягчили воск лучи светила,
Дал имя морю в свой последний миг.

Но обо мне б молва провозгласила:
«Взалкавший звезд, он цели не достиг.
Не мужества, но жизни не хватило».

Глаза, как вас назвать?
Глаза? Пожалуй, бледно. Как иначе?
В словах высоких поискать удачи?
Сравню со звездами — солгу безбожно?
В них нет огня, и красота их ложна.

И с солнцем не сравню: огонь светила
Шальная ваша красота затмила —
Я говорю по праву очевидца.
К тому ж не вы, а солнце туч боится.
Где слов былая сила?
Виновны сами вы, что все сравненья
Ничуть мне не по нраву:
Для красоты — словесной нет оправы.

Спокойные до первой непогоды,
Вы превзошли себя на этот раз,
Напоминая боль мою сейчас,
Ревущие, не умолкая, воды.

Смолистые челны и хороводы
Веселых нимф сокрылися от вас,
Как от моих сокрыта ныне глаз
Виновница нечаянной невзгоды.

Увы, мой день унылый все длинней,
И значит — время счастья недалеко,
Но мне удел от всех отличный дан:

Ни трепетных ночей, ни светлых дней,
Будь солнце низко, будь оно высоко,
Не принесет жестокий мой тиран.

Побеждены недугом, на пороге
Отчаянья, бросают люди дом,
Спасения ища в краю чужом,
Когда пред ними нет иной дороги,—

Покинув так богатство и чертоги,
Где бог любви с особым мастерством
Пускает стрелы, я решил в глухом
Убежище забыть мои тревоги.

Но всюду — и в безлюдной стороне,
И стиснутый толпою, — постоянно,
Где б ни был я, Амур, как тень, при мне:

Скачу в седле — и моего тирана
Везу, плыву — и он со мной в челне,
Я плачу, он смеется, как ни странно.

Дворец, где жен высокородных лица
Сияли счастьем, царственный колосс,
Ты стольким радости любви принес,
Но эта перевернута страница.

Сегодня ты — жестокая темница,
Обитель страха, пыток и угроз,
Вместилище теней и вечных слез,
Где равносильно смерти очутиться.

Другие времена — и ты другой,
Нам одинаково не повезло,—
Недаром были мы с тобой похожи.

Надежды все утратив до одной,
Я, хоть и поздно, убедился тоже,
Что наслажденья — хрупкое стекло.

Седые Альпы — зыбкая преграда —
Остались позади, и ожил я;
Ты предо мной, Италия моя,
Для счастья больше ничего не надо.

Какой была мучительной отрада,
Чужим красотам противостоя,
Не забывать для них твои края,
Не ведают твои слепые чада.

Блажен, кто небольшой земли клочок
Имеет здесь, и кров над головою,
И пропитанье, и воды глоток!

Я не стремился некогда к покою
И плачу ныне, что, увы! не смог
Проститься раньше с юной суетою.

Ужель ты станешь, Сильвия,
И впредь себя в твои младые годы
Лишать волшебных радостей Венеры?
И слова «мама» так и не услышишь
И не увидишь, как играют дети
Вокруг тебя? Послушайся совета,
Оставь, оставь упрямство,
Одумайся, глупышка.

Другие пусть в любви отраду ищут,
Когда в любви найти ее возможно,
А я довольна жизнью; лук и стрелы —
Моя забава, бег за быстрым зверем
И наконец решительная схватка —
И он сражен. Покуда звери в зарослях
И стрелы не перевелись в колчане,
В забавах я не знаю недостатка.

Воистину нелепые забавы,
И если ты довольна этой жизнью,
То потому, что ты другой не знаешь.
Так представлялись первобытным людям
Во времена младенчества вселенной
Питьем чудесным и чудесной пищей
Вода и желуди, теперь же это —
Питье и пропитание животных,
А люди хлеб и виноград узнали.
Быть может, если б ты хоть раз вкусила
И тысячную часть отрад сердечных,
Которых не узнать, любви не зная,

Ты б молвила, вздыхая:
«Напрасно тратит время,
Кто не живет любовью.
О, месяцы и годы,
Как много одиноких
Ночей и дней без друга
Я провела впустую,
Что посвятить обычаю могла бы,
Который большей сладостью известен!»
Оставь, оставь упрямство,
Одумайся, глупышка:
Спохватишься потом — да будет поздно.

Как только я произнесу, вздыхая,
Твои слова — красивые, не спорю,—
К своим истокам возвратятся реки,
Трусливый заяц за борзой припустит,
А овцы — за волками, и медведи
Полюбят море, а дельфины — горы.

Я знаю, до чего упряма юность:
И я была такой, судьбой похожа
И ликом на тебя, — светловолосой,
Как ты, была и с алыми губами,
И на ланитах пухлых цвел румянец,
С такой же сочетаясь белизною.
Мне было в радость (радости у глупых
Свои) одно: натягивать тенета,
На ветки клей намазывать, о камень
Точить копье, отыскивать по следу
Зверей; когда же на себе случалось
Мне взгляд подчас почувствовать влюбленный.
Дикарка, я глаза склоняла долу,
Полна стыда и гнева; счастье мнилось
Несчастьем мне, и нравиться другому
Не нравилось, как будто это было
Моей виною и моим позором —
Внушать любовь и возбуждать желанья.
Но время шло. Чего любовник верный
Со временем от милой не добьется
Повиновеньем, вздохами, мольбами?
Да, я сдалась, — оружьем победитель
Избрал недаром слезы, и смиренье,
И скорбный вид, и просьбы о пощаде.
Открыла тень одной короткой ночи
Мне то, что долгий свет тысячедневный
Открыть не властен был бы и поныне.
Я прокляла тогда свою наивность
И слепоту и молвила, вздыхая:
«Вот лук мой, Кинтия, — с меня довольно
И стрел твоих, и твоего устава».
Хочу я верить, что и твой Аминта
В один прекрасный день преодолеет
Твое упрямство дикое и сердце
Железное твое смягчит. Быть может,
Он не пригож? Или тебя не любит?
Или другим не люб? Или, отвержен
Тобою, бросился другой в объятья?
Он Сильвии, быть может, не достоин?
Достоин: если ты — дитя Кидиппы
И внучка бога этой славной речки,
То он Сильвано сын, который сыном
Был божеству стада пасущих — Пану.
Когда ты смотришь в зеркало речное,
Тебе не уступает Амариллис
Ничуть в красе, но он пренебрегает
Приманками ее, предпочитая
Страдать из-за тебя. Ты, видно, хочешь
(Да не исполнится твое желанье!),
Чтоб он другой, отчаявшись, прельстился,
Которая его прельстить бы рада.
Какими бы глазами посмотрела
Ты на него тогда? На то, как счастлив
С другою он и над тобой смеется?