Коллектив авторов - Европейские поэты Возрождения

Ты уверял меня, и нежен и влюблен,
Что только на три дня, не дольше, едешь в Стон.
Уж отцвела земля и минула весна,
Уж скошены поля, а я в слезах одна.
Достойно ль милый мой со мною поступил!
Я проклята судьбой, мне белый свет не мил.
Скажи, доколе ждать, напрасно глядя вдаль,
И море вопрошать? Утешь мою печаль!
Напрасно я платком всем лодочкам машу,
Покинув отчий дом, на узкий мол спешу.
О лилия моя, приди, мой белый цвет,
Вьюсь, как в кругу змея, — тебя, как прежде, нет.
О камень Купидон пусть стрелы разобьет,
Я знаю, другу он вернуться не дает.
Чтоб в белый парус твой попутный ветер дул
И чтоб простор морской тебя назад вернул,
Я призову богов: «Эол, приди скорей,
Владыка парусов и пенитель морей,
Услышь, Нептун седой, не преграждай пути,
Верни его домой, разлуку сократи!»
Внимательно читай, мой милый, письмецо,
Увидеть снова дай любимое лицо.
Как не цвести цветку без солнечных лучей,
Так жить я не могу без красоты твоей.

Все вы, паннонцы, пока самовластно, управы не зная,
Каждый нз вас у себя правит и властно царит,
Междоусобную брань разжигает в своей же отчизне
И ослабляет ее силу былую и мощь.
В прах повержен Таврун, покорилась Славония турку,
Петр и Буда уже рабское иго несут.
Общими силами вы не хотите в согласье сражаться!
Был бы Данубий тогда с Будою неодолим.
Что мне сказать вам, враги своей же великой державы,
Вам, о паннонцы, никем непобедимые встарь?
Тратить не надобно слов. Примером Греция служит.
Ясно: хотите вы все разом себя погубить.

Что раздираете вы своей же Паннонии тело,
Родину вашу и свой уничтожая народ?
Не выбивайтесь из сил: вот он, турок-тиран, перед вами!
Сможет он вас без труда всех уничтожить один.

Дюрер портрет написал Меланхтона с великим искусством,
Только не дышит, молчит и неподвижен портрет.
Весь же облик его исполнен жизненной силы:
Явственно выражен здесь мужа божественный ум.
Шея, глаза у него и все лицо его в целом
Истинной жизни полны в образе этом немом.
Что ж, коль дыхания нет и движений в картине безмолвной.
Славного не завершил в ней живописец труда.

Флот дубровиицкий прекрасный —
Всех морей владыка властный,
Всех судов и всех флотилий,
Где б они ни проходили.
Кто же в этом усомнится,
Жизнью должен поплатиться,
Ведь святого Влаха знамя
Гордо реет над судами.
Он над нами капитаном,
Он известен дальним странам,
И блестит его корона,
Как денница, с небосклона,
Возвестившая с восходом
Утро новое народам.
Судно каждое сравнится
С легкой златокрылой птицей,
Пролетающей проворно
Над поверхностью озерной.
Старики и молодые —
Все матросы удалые;
Волки с алчущими львами
Управляют парусами.
Им противен турок жалкий,
Как навоз, как грязь на свалке,
И когда врага встречают,
Парусов не опускают,
Принимая смерть без стона,
Рубятся ожесточенно,
Кровь из свежих рай струится —
Лишь бы славы не лишиться
И в любой стране далекой
Запада или востока
Дубровчан достойных знают,
Короли их уважают.
Нет нигде морей закрытых
Для матросов знаменитых,
Бороздят любые воды
Корабли сынов свободы,
Что прославлены без меры
За защиту правой веры.
На чужбине ли, в отчизне —
Всюду счастливы их жизни
В посрамленье чужестранцам,
Паче всех — венецианцам.

Дубровник, цели я не знаю величавей,
Чем воспевать тебя в твоей великой славе.
Дубровник, край отцов, часть милого предела,
Возникший в тьме веков, в века смотрящий смело.
Я рад тебе слагать хвалу нелицемерно,
До неба возвышать тебя, слуга твой верный,
Мой голос тих пускай, — я для тебя дерзаю,
Похвал не отвергай, что в честь тебе слагаю;
Пусть слышен он едва, но он звучит не ложно.
Правдивые слова отвергнуть невозможно.
Дубровник — горный дуб с могучею вершиной.
Взобравшись на уступ, стоит он над долиной.
Корнями он проник туда, где под землею
Питает их родник живительной водою.
Он испокон веков стоит неколебимо,
От северных ветров и от жары хранимый.
Как грозный богатырь, наперекор стихии
Разбрасывает вширь он ветви вековые,
А все, что вкруг растет, в тени его великой
Скрываясь от невзгод, — все немощно и дико:
Земля здесь так крепка, а корни здесь так хилы,
Что даже родника достичь у них нет силы.
Дубровник, разум твой и к истине стремленье
Несут тебе покой, и честь, и уваженье.
Ты только им одним обязан тем, что ныне
Стоишь неколебим, — и нет прочней твердыни.
Прельстясь твоим добром, твоей свободной долей,
Стал тот твоим врагом, кто сам живет в неволе.

Кто лживостью живет, кто немощен глазами,
Тот одного лишь ждет — чтоб свет померк над нами.
И властелин иной, что полон спеси гордой,
Тебя б хотел порой смирить рукою твердой.
Дубровник, наблюдай вокруг, рассудку верный,
Себя оберегай от зла, храни от скверны.
Всевышний, с высоты окинь Дубровник разом:
Во всем увидишь ты спокойствие и разум.
Как под плащом клинок, враг прячет озлобленье
И выжидает срок, чтоб сделать нападенье.
Но правдою тверда державная основа,
О правде никогда нельзя сказать худого.
Дубровник, твердо стой, смотри в глаза напасти,
Удел извечный твой — творить для граждан счастье.

Выйдя в полдень жаркий к берегу залива,
У рыбачьей барки повстречал я дивоз
Чувствами богатых бедняков я встретил,
Пусть наряд в заплатах — был бы разум светел!
Нас всегда смущает вид простонародный,
Знайте — он скрывает разум благородный.
Нищета богата, — бог тому свидетель! —
В ней, как в недрах злато, скрыта добродетель.
Бедняков считаем мы ненужным сором,
Так что нищета им кажется позором,
Но, когда при встрече к беднякам снисходим,
Их простые речи мудрыми находим.
Кажется убогим их существованье,
Но даны немногим мудрость их и знанье.
Диоген когда-то был увенчан славой,
Жил он не богато — в бочке жил дырявой.
Персов победитель знал величью цену,
Но познал властитель зависть к Диогену.
И сказал тогда я рыбакам смиренным?
«Что же, обладая опытом бесценным,
Вы свой дар таите? Братья, вы не правы!
Если знать хотите, вы достойны славы.
Разум ваш чудесен, он во все вникает,
Сладость ваших песен в сердце проникает.
Мне бы плыть беспечно с вами по просторам
И внимать бы вечно вашим разговорам».
И тогда Паское отвечал с поклоном:
«Вы со всей душою — к людям неученым.
Паше вам спасибо, вы добры без меры
К нам, крестьянам, ибо мы бедны и серы.
Не судите строго — знают даже дети:
Тех, чья жизнь убога, больше всех на свете».
Прекратив беседу, я сказал крестьянам:
«Приступить к обеду, кажется, пора нам».
Говорится слово — делается дело,
Варево готово, быстро закипело.
И когда вкусили мы горячей снеди,
Снова приступили к прерванной беседе.
Долго говорили про улов богатый
И о том, как плыли мы в ладье дощатой.
Я сказал: «Свершилось все, как мы хотели:
Море покорилось, волны отшумели.
Долго мы блуждали по морю седому,
Но опять пристали к берегу родному».

Слушай речи эти, молодой и старый,
Как сейчас на свете властвуют динары.
Дьявол в преисподней так вершит делами,
Что динар сегодня — господин над нами.
Где динар — забыто сразу там о боге,
Правда там открыто брошена под ноги.
Ныне ум и мудрость не в цене, заметьте,
Потому что глупость царствует на свете.
Жалкая бездарность с хитростью бесчестной
Верность, благодарность гонят повсеместно.
Где к добру стремленье? Нет его в помине.
Дружба, уваженье — не найти их ныне.
С каждым новым утром — новые страданья,
Преданным и мудрым — разочарованье.
Ты слывешь ученым. Но коль ты в заплатах,
Будь хоть Соломоном, — нуль ты для богатых.
Муцием будь, Гаем, бей врагов победно,
Храбрый почитаем… если он не бедный.
Кто сейчас полезен, тех не вспоминают.
А кто бесполезен — лаврами венчают.
О любви мечтаешь ты к земной богине,
Но ты нищ и знаешь: не полюбят ныне.
Люди в отношенье к беднякам едины:
Бедным лишь презренье и не лица — спины.
И друзья не знают ныне дружбы чистой,—
Кто дружить желает дружбой бескорыстной?
И любовь и верность позабыты, видно:
Всюду лишь неверность и обмап бесстыдный.
Суд забыли честный, мир забыли сладкий,
Ныне повсеместно видим беспорядки.
Богатей ничтожный ныне всем владеет,
Думает — все можно, коль мошну имеет.
Будь ты глуп отменно, — если ты с деньгами,
Мудрый ты, почтенный, господин меж нами.
В лавках беспощадно грабят и воруют
И того, кто жадный, щедрым именуют.
Этим — уваженье, судьи к ним не строги,
А тебе — презренье, умный, но убогий.
Голос бедных страстный отклика не знает,
Бедного всевластный только презирает.
А осел шумливый, золотом набитый,
Глупый и спесивый, — всеми чтим открыто.
Деньги порождают зло на этом свете,
Все сейчас страдают, кто попал в их сети.

Страна вершин суровых и бесплодных.
Живет здесь варвар, злобен и жесток,—
Толпа глупцов, толпа лжецов негодных,
Где каждый добрых помыслов далек.
Ты, злейший враг деяний благородных,
Недаром этот край тебя привлек,
В котором летом — пекло, ад — зимою,
Где все богаты бедностью одною.

Здесь влезли псы в нарядные одежды,
Здесь, щеголяя в дорогих мехах,
Зажгли в себе тщеславные надежды
Мужланы наяву — князья в мечтах,
Почтенный вор, ученые невежды
И храбрецы, чей так отважен страх.
Светлейшие, вы даже в масках лживых
Останетесь гуртом овец паршивых!

Вы знатными кичитесь именами,
Но кто труслив и лжив, не знатен тот.
Вы знатными себя назвали сами,
Но подлостью любой из вас живет.
Кто с низменными не сумел страстями
Проститься, тот ничтожеством умрет.
Бревну какая польза в славословье?
(И это проглотите на здоровье.)

Вот благородства вашего основа;
Всех угнетать и жить чужим трудом,
Сдирать три шкуры с должника любого,
Лишь в доме хорохориться своем,
Иметь надменность — ничего другого,
И каждого считать себе врагом,
И, с голодом воюя, жить без хлеба,
К врагам своим причислив даже небо.

Читаешь ты с трудом и текст печатный,
А сделался советником, дурак,
Тебе латынь с volgare[2] непонятны,
Но ты уверен, что учен и так,
Что доктор ты, юрист, астролог знатный,
Что геометрия тебе — пустяк.
Как Демосфен красноречив порою.
Ты хвастаешь своею пустотою.

Не возразит никто, тебе внимая,
И не из уважения к тебе,
А потому, что, нрав твой алчный зная,
Никто не пожелает зла себе.
Готов бедняк сквозь землю провалиться,
Коль встретится ему такая птица:
Отдав поклон, бежит простолюдин,
Тебя завидев, Лютер и Кальвин.

В твоей груди и месть и яд сокрыты,
Но ты отчета небу не даешь
За слезы вдов: мужья тобой убиты,
А в ком тебе нужда, так тот хорош;
Для достиженья самой грязной цели
Ты называешь честным подлеца
(Закон еретика Макиавелли),
А всех других тиранишь без конца.

Ты бровь дугою изгибаешь, словно
Законодатель славный из Афин,
Но ты своей не помнишь родословной,
Так я тебе открою, чей ты сын:
Был варваром отец твой, иноверцем
С клыками острыми, с жестоким сердцем.
Как ты, он благородный был синьор,
Который крал всю жизнь и сдох, как вор.

Ты скажешь: «Я, трудиться не умея,
Открыл торговлю — польза для людей».
Наверно, у подобного злодея
Советником какой-то иудей.
Свершенные тобою преступленья
Суд божий вывесть могут из терпенья,
Тогда придется, хочешь или нет,
За все грехи тебе держать ответ.

Зато теперь в судебном заседанье,
Per fas et nefas[3] слушая дела,
Кричишь: «Я умный, я имею званье!..»
По мне, произошел ты от осла.
Прочтя подчас из умных книг цитатку,
Ты хочешь ею скрыть ума нехватку.
Учись! Иначе, на свою беду,
В котел кипящий попадешь в аду.

Спроси тебя — не сможешь дать ответа,
Владеешь ли ты ремеслом каким.
Знакомого случайно встретив где-то,
Браниться тотчас начинаешь с ним —
Таков, безбожник, твой обычай скверный.
И здесь любой закон — слуга твой верный,
Ты все пороки воплощаешь сам,
Собой ты оскверняешь даже храм.

О знатности своей подумай снова:
Вся жизнь твоя проходит в грабежах.
Избавься от тщеславия пустого,
Родившегося на чужих слезах,
Доверься добродетели, тупица,
Тогда твой темный разум прояснится,
Сверни скорей с преступного пути,
Учти — иначе душу не спасти.

Стыдись кричать: «Я заслужил признанье…
Сенатор я, блюду законов свод!»
Ты глуп настолько, что не в состоянье
Пересчитать свой собственный доход.
Ты сам не знаешь, в чем твое призванье,
И вот в чужой забрался огород,
Без роздыха твердя как заведенный:
«Я знатный, следовательно, ученый».

Зависит все от вашего хотенья,
Про всех у вас подарок припасен:
Богатым — милость, бедным — притесненья,
Для слабых — брань, для сильных — льстивый тон.
Любой из вас готов на преступленья,
Едва заслышит где монеты звон.
Но вновь к словам вернусь, вам неприятным:
Никто из вас вовек не станет знатным!

Крестьянином был Цицерон ученый,
Был знатен Катилины римский род,
Но Катилина умер осужденный,
А Цицерон снискал себе почет.
Пример берите с римлян, пустозвоны:
В ком светел ум, безмерно знатен тот.
А вы, расхваставшись, забыли сами,
Что ваша знатность выдумана вами.