– По смерти орла, – начала она, – птицы выбрали королевой дикую горлицу, и все покорились её нежному воркованию. Однако легкомысленные и ветреные по своей птичьей природе, они скоро раскаялись и изменили своё решение. Гордый павлин полагал, что только он, и никто другой, достоин властвовать в этом королевстве. Хищный ястреб, ловко охотившийся на мелких пташек, тоже считал позором быть подданным миролюбивой голубки. Они нашли единомышленников, и один из них, – подслеповатый филин, – взялся подговорить птиц, чтобы они потребовали новых выборов короля. Глуповатая дрофа, неповоротливый глухарь, ленивый аист, слабоумная цапля и все наиболее крупные птицы стучали клювами и каркали, выражая ему одобрение, а стая мелких птичек, не понимая что происходит, чирикала то же самое в кустах и на изгородях. Но вот в воздух смело взмыл коршун, и все птицы закричали: «Какой величественный полёт! Как гордо окидывает пространство молниеносный взгляд его огненных глаз, и какое выражение могущества в его изогнутом клюве и цепких лапах. Пусть смелый коршун будет нашим королём!» Завладев троном, надменная птица сразу показала пернатым подданным силу своих когтей. Она выщипывала перья у крупных птиц и разрывала на куски мелких певчих пташек.
Как ни глубокомысленна была эта речь, она не произвела должного впечатления на умы, настроенные в пользу перемены правления, и народное решение, согласно которому Либуше в течение трёх дней надлежало выбрать себе супруга, осталось в силе.
Князь Владомир торжествовал, полагая, что наконец-то настал его час и он скоро получит прекрасную добычу, к которой так долго и безуспешно стремился. Если до сих пор он позволял себе только тайно вздыхать, то теперь любовь и честолюбие сделали его красноречивым. Князь пришёл во дворец и попросил герцогиню выслушать его.
– Милостивая владычица народа и моего сердца, – обратился он к ней. – Ни одна тайна не может быть скрыта от тебя. Ты знаешь, – в этой груди бушует пламя, чистое и святое, как на алтаре богов, и тебе также известно, какой небесный огонь зажёг его. Настало время, когда по воле народа ты должна выбрать ему правителя. Так неужели ты пренебрежёшь сердцем, которое живёт и бьётся только для тебя? Чтобы стать достойным твоей любви, я жертвовал жизнью и кровью, помогая тебе взойти на престол твоего отца. Так разделим же обладание троном и твоим сердцем: первый будет принадлежать тебе, а второе отдай мне. Тогда ты возвысишь моё счастье, и оно вознесёт меня над всеми смертными.
Слушая эту речь, Либуша вела себя совсем по-девичьи. Она закрыла лицо концом покрывала, дабы скрыть под ним нежную краску, выступившую на её щеках, и молча, движением руки дала понять князю Владомиру, чтобы он удалился и подождал, пока она обдумает ответ. Вслед за ним появился удалой рыцарь Мечеслав и потребовал принять его.
– Прелестнейшая из княжеских дочерей, – сказал он. – Прекрасной голубке, королеве птиц, как тебе хорошо известно, не пристало ворковать в одиночестве. Ей надлежит найти супруга. Гордый павлин, говорят, уже сверкал перед ней своим пёстрым оперением. Но голубка умна и скромна и не соблазнится фальшивым блеском заносчивой птицы. Хищный коршун, некогда кровожадный, изменился и стал тихим и благонравным, потому что он любит прекрасную голубку и хочет стать её супругом. Пусть тебя не смущает, что у него кривой клюв и острые когти. Они нужны ему для защиты его возлюбленной. Никто из пернатых не посмеет причинить ей вреда или нарушить её покой, ибо коршун предан прекрасной голубке, как и в тот день, когда он первым присягнул ей на верность. Так скажи же, мудрая герцогиня, удостоит ли нежная голубка верного коршуна любви, о которой он её просит?
И Мечеславу Либуша знаком дала понять, чтобы он вышел, а спустя некоторое время, позвала обоих соперников и обратилась к ним с такой речью:
– Я знаю, благородные рыцари, что многим обязана вам. Вы оба способствовали тому, чтобы народ удостоил меня герцогской короны Богемии, – той, что со славой носил мой отец, и я никогда не забуду вашей услуги. Для меня не тайна и та нежная любовь, которую вы питаете ко мне, ибо ваши взгляды и поступки выдают ваши чувства. Но не сочтите меня гордой, если моё сердце закрыто для вас и не может ответить любовью на любовь. Примите это не за оскорбление и позор, а за деликатный ответ колеблющейся в выборе. Я взвесила ваши заслуги, и стрелка весов осталась посередине. Поэтому я решила предоставить вам самим решить вашу судьбу и под видом загадочного яблока вручила вам моё сердце, надеясь узнать, у кого из вас хватит благоразумия и мудрости, чтобы овладеть им. Так скажите же теперь, в чьей руке это неделимое яблоко? Кто выиграл его у соперника, тот разделит со мной трон и получит моё сердце.
Рыцари побледнели и в безмолвном удивлении уставились друг на друга. Наконец, после длительной паузы, князь Владомир прервал молчание и сказал:
– Загадка мудреца для неразумного то же, что орех для беззубого, жемчужина для петуха, роющегося в песке, или светильник в руках слепого. О герцогиня, не гневайся, что мы не сумели ни оценить твой подарок, ни извлечь из него пользу. Мы ложно истолковали твой дар и посчитали, что ты бросила нам яблоко раздора, задумав возбудить вражду между нами, ибо ни один из нас не хотел добровольно уступить свою долю. Поэтому мы оба сочли за благо избавиться от коварного, как нам казалось, подарка.
– Вы сами вынесли себе приговор, – сказала Либуша. – Если одно яблоко так разожгло вашу ревность, то какая борьба разгорелась бы между вами за миртовый венок, обвивающий корону.
С этими словами она отпустила рыцарей, огорчённых тем, что послушались неразумного судью и так необдуманно лишились залога любви, сулившего и невесту и власть.
Отныне оба соперника, втайне друг от друга, стали думать, как добиться своей цели и хитростью или силой овладеть богемским троном и его прекрасной обладательницей.
Три дня Либуша мучительно обдумывала, как ей исполнить наказ народа, оставаясь при этом верной своему сердцу, уже давно сделавшему свой выбор. Тревожные мысли о том, что князь Владомир может попытаться силой овладеть троном, а заодно и её сердцем, заставили её задуматься над осуществлением плана, которым она часто развлекала себя в мечтах, ибо кому из смертных не грезится какая-нибудь призрачная фантазия, забавляющая его в часы досуга, так же как ребёнка забавляет игра в куклы. Для девушки в тесной обуви, если она только что срезала мозоли, нет более приятного занятия, чем мечтать об уютном экипаже; гордая красавица мечтает о графе, вздыхающем у её ног; игрок спит и видит крупный выигрыш; заключённый в долговую тюрьму грезит о богатом наследстве, а бедный дровосек мечтает найти сокровище в дупле дерева. И хотя эти радости существуют только в их воображении, мечты о них приносят им настоящее удовольствие.
Дару предвидения всегда сопутствует пылкая фантазия, и нет ничего удивительного в том, что прекрасная Либуша тоже охотно слушала эту приятную подругу, а та всякий раз услужливо рисовала ей образ молодого охотника, оставившего неизгладимый след в сердце девушки.
Мысленно она строила всевозможные планы, подсказанные ей воображением: то представляла, как выведет любимого из неизвестности, предоставив ему служить в армии и, возводя с одной почётной ступеньки на другую, увенчанного славой и лавровым венком, поведёт к трону, который охотно разделит с ним; то в образе странствующего рыцаря сначала отправляла милого на поиски приключений, а потом приводила во дворец и превращала в Гюона [119], как и приятель Оберон, одаривая своего любимца разными чудесными вещами. Но когда девичьим сознанием вновь овладевало благоразумие, тускнели пёстрые образы волшебного фонаря, и прекрасные мечты исчезали. Тогда она убеждалась, что все эти планы слишком рискованны, и если бы они осуществились, то это могло бы только послужить причиной бедствий для страны и людей. Ревность и зависть возбудили бы против неё магнатов, и в тревожный час раздора мог бы прозвучать сигнал к мятежу. Поэтому своё чувство она глубоко таила от зорких глаз наблюдателей. Но теперь, когда народ потребовал в правители герцога, дело приняло иной оборот, и в этих условиях Либуше представилась возможность объединить интересы нации с влечением сердца. Она приняла твёрдое решение, и когда наступил третий день, украсила себя драгоценностями, надела на голову миртовый венок – символ целомудрия, и, исполненная мужества и женского достоинства, в окружении девушек, увенчанных венками из живых цветов, взошла на княжеский трон.
Рыцари и вассалы в нетерпеливом ожидании приготовились услышать из её прелестных уст имя счастливого принца, с которым она решила разделить сердце и престол.
– Достойнейшие из моего народа, – обратилась герцогиня к собравшимся, – жребий вашей судьбы лежит ещё нетронутым в урне неизвестности, и вы свободны, как свободны пасущиеся на лугу кони, пока узда и мундштук не укротят их и тяжесть седла и всадника не придавит их спины. Вам надлежит сказать, не охладил ли трёхдневный срок, данный мне на выборы супруга, ваше горячее желание стать подданными герцога. Настаиваете ли вы и сейчас на вашем требовании, или спокойно всё обдумав, решили отказаться от него?
