ТРЕНЫ
* * *
Над очами насилье ты, Смерть, сотворила,
Гибель чада узреть меня приговорила!
Видел, как отрясала ты плод недозревший,
Мать с отцом истомились душой изболевшей.
В каких бы ее летах ни взяла могила,
Все равно б мое сердце болело и ныло;
Если б даже и я вошел в возраст преклонный,
Все равно бы страдал болью неутоленной;
А от этой погибели, этой смерти ранней
Нет горя сильнее, нет страшнее страданий.
Если б ты, господи, ей пожелал долголетья,
Сколько счастья на свете успел бы узреть я!
Я бы дожил свой век до черты похоронной
И сумел бы тогда предстать пред Персефоной,
Той тоски не изведав, не испытав той боли,
Коих нету ужасней в сей нашей юдоли.
Не дивлюсь Ниобее, что окаменела,
Когда мертвых детей пред собою узрела.
* * *
Злосчастная одежда, грустные наряды
Возлюбленного чада!
Почто мои взоры вы влечете невольно,
И так тоски довольно.
Она в свою одежду уже не облачится
И к нам не возвратится.
Сон сковал ее вечный, суровый, железный…
Летничек бесполезный,
Материнский подарок, ленточки, поясочки —
Ни к чему моей дочке.
Не на эту постельку, не на смертное ложе
Мать мечтала — о, боже! —
Возвести свою дочку. Шить наряд венчальный,
А дала погребальный,
А дала рубашонку да грубой холстины,
А отец комья глины
Положил в изголовье. Так вместе с приданым
Спит в ларе деревянном.
* * *
Из-за несчастья и горькой печали,
Что меня почти до костей пробрали,
Должен расстаться я с рифмой и лютней —
Чуть не с жизнью утлой.
Жив я? Или сон блажит надо мною,
Сон, что сквозь окно вошел костяное,
Разностью разной занять мысли хочет,
Наяву морочит.
О, заблужденье! Гордыни нелепость!
Легко почитать рассудок за крепость,
Если мир тебе мил, дела твои гладки,
Голова в порядке.
Кто в достатке живет — бедность превозносит,
Тот, кто счастлив, легко печаль переносит,
И пока у пряхи хватает шерсти,
Не страшится смерти.
А если беда стучится в ворота,
Тут уж никому терпеть неохота.
А явится смерть в саване зловещем,
Тут мы трепещем.
Зачем, Цицерон, слезами своими
Изгнанье омыл? Ты плачешь о Риме,
А мудрость твоя дарует отраду
Вселенскому граду.
По дочери ты зачем убивался?
Ведь ты одного бесчестья боялся,
Мол, прочее все тебя не тревожит,
Что случится может.
Сказал: смерть страшна одним лишь бесчестным,
А сам дрожал пред убийцей безвестным,
Как только пришлось за слово прямое
Платить головою.
Докажешь другим — себе не докажешь,
Поступишь совсем иначе, чем скажешь,
Рассудок с душой в извечном раздоре,
Когда грянет горе.
Душа не гранит. Меняются думы,
Когда повернется колесо Фортуны.
Проклятье ему! Ведь старая рана
Болит непрестанно!
О время, отец покоя, забвенья!
Когда уже и мне пошлешь исцеленье!
В беде, где разум исцелить не может,
И бог не поможет.
О КРАТКОСТИ И ШАТКОСТИ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ НА СВЕТЕ
Эгей, как время крутит по-над нами
И небеса, и быстрого Титана.
И тщетну радость оборвет нежданно
Смерть, нас достигнув тяжкими шагами.
А я чем дале, тем сильней тенями
Грехов измучен, кои невозбранно
Мне гложут сердце — и несносна рана,
И удручен я дней былых страстями.
О, мощь! О, роскошь! О, плоды усердья!
Пускай нелишни — все-таки мешают
И нас, беспечных, божья милосердья
(Суть истинного счастия) лишают.
Пустой прибыток! Приобрел стократно
Познавший смладу, что душе отвратно.
О НЕПРОЧНОСТИ ЛЮБВИ К ВЕЩАМ МИРА СЕГО
Не полюбить — беда, любить, однако,
Невелика утеха, хоть и смладу
Прикрасит разум сладкую приваду,
И переменчиву и бренну одииако.
Ну кто вкусить горазд приятство всяко:
Скиптр, злато, почести, любви усладу,
Дородство облика, коль нету сладу
С тревогами и сердце бьет инако?
Любовь есть бытованья ход бегущий,
Но тело — четырех начал творенье —
Начаток превозносит равносущий
И душу мнит прельстить, а та в смятенье,
Когда Тебя, творца в предвечном Слове,
Не может зреть, к Тебе стремясь в любовн.
О МИРОПРАВЛЕНИИ БОЖЬЕМ
Вековечная мудрость, боже непостижный,
Движущий мирозданье, сам же несодвижный,
Ангелов ты скликаешь бессчетные рати.
Дабы с волей своею сонмы сочетати.
Твердям вспять поворотным ты указал движенье,
Дабы им в сообразном быть от века круженье;
Здесь Титаново небо созвездья выводит,
Там и Циития роги на взлобье возводит.
Пребывают в согласье стихии небесны,
И не диво — ты дал им законы чудесны,
Чтобы не преступали сей воли предвечной;
Ты ж в доброте и доброй воле бесконечный.
Прах твоего подножья, для чего вольны мы
Твоих не чтить законов, кои нам вестимы,
То лишь предпочитая, что тщета и гибель?
Ты разум дал нам, — что же нас минует прибыль
Не дай, обрушив громы, как в древние лета,
В испытаньях узнать нам, что хочешь завета.
Уйми ты алчность иашу, коей нету меры,
И мы в святой отчизне возляжем пламень веры.
О ШЛЯХЕТСКОЙ ДОБРОДЕТЕЛИ
Знатные от знатных суть происходят,
Славен конь кровями, не производит
Грозна орлица голубят пугливых,
Зайцу от львов не родиться гневливых.
Также шляхетность знатный умножает
Тем, что всемерно сердце утверждает
В разных науках, а не будь ученья,
Много средь знатных было б удрученья.
Доблестный Рим над сыном посмеялся
Отца, чьей силы в битвах убоялся
Сам Ганнибал, побросавший в поспехе
Отческий край и победны доспехи.
Но не лишен был похвал меж богами
Храбрый Алкид, порожденный громами
Грозного Зевса, желал он тружденьем
Славен быть боле, чем знатным рожденьем.
Сколько чудовищ на земле ни было —
Всех богатырска одолела сила.
Тем он и славен и прославлен будет,
Доблестей оных свет не позабудет.
В славном рожденье лишь дорога к славе,
Славы ж — нисколько, потому ие вправе
К низким забавам знатный стремиться,
Не гербом — делом надобно тщиться.
Те же пребудут вечно достославны,
Кто блюл в покое устои державны;
Чтится молвою границ охранитель
И с вероломным соседом воитель.
РАЗУМ ЧЕЛОВЕКУ СОКРОВИЩ ВАЖНЕЕ
Злато на пробном камне, человек на злате
Отродясь проверялся, добродетель кстати
Не малит и не множит металл благородный,
Кому господь дал разум, тот всегда свободный.
Тот несытую алчность и страх изгнал гадкий,
В скудости не возропщет, пе прячет в укладки,
Без смысла не потратит, не копит завзято,
Дороже ли, дешевле — с умом ценит злато.
И словами и делом указал нам здраво
Твой внук, Иессей, что лишки — лишняя отрава.
И с тем, кому их не дал, милосердней вышний,
Чем с тем, кто пребывает в роскоши излишней.
Бедный, коли захочет, найдет утешенье,
Удачливым труднее не впасть в искушенье;
И пагубу беспечно, коль сладка, полюбят,
И то почтут здоровым, что скорее сгубит.
В счастье, да и в несчастье, преуспеть не жажду;
Того почту счастливым, кто утеху кажду
В тебе, господи, ищет с великой охотой
И для тебя себя же обойдет заботой.
ЭПИТАФИЯ РИМУ
Ты Рим узреть средь Рима хочешь, пилигриме,
А между тем проходишь мимо Рима в Риме.
Гляди — вот стены града, вот руины зданий,
Там столпов обломки, а там стогны ристаний.
Се Рим! И город этот в могильном обличье
Все еще возвещает о прежнем величье.
Сей град, мир победивши, поверг и себя же,
Не мог непобедимых он представить даже.
И в Риме побежденном Рим непобежденный
(Тело в собственной тени) лежит погребенный.
Все вкруг переменилось, неизменен сущий
Тибер, вперемешку воды с песком несущий.
Вот она, Фортуна; то с годами распалось,
Что недвижно было, что подвижно — осталось.
СЕБАСТЬЯН ФАБИАН КЛЁНОВИЦ
