И внешняя скликалась с основною.
22 Когда же пляску и, совместно с ней,
Торжественное пенье и пыланье
Приветливых и радостных огней
25 Остановило слитное желанье,
Как у очей совместное всегда
Бывает размыканье и смыканье, —
28 В одном из новых пламеней тогда
Раздался голос,[1339] взор мой понуждая
Оборотиться, как иглу звезда,[1340]
31 И начал так: "Любовь, во мне сияя,
Мне речь внушает о другом вожде,[1341]
Как о моём была здесь речь благая.
34 Им подобает вместе быть везде,
Чтоб нераздельно слава озаряла
Обьединенных в боевом труде.
37 Христова рать, хотя мечи достала
Такой ценой, медлива и робка
За стягом шла, и ратных было мало,
40 Когда царящий вечные века,
По милости, не в воздаянье чести,
Смутившиеся выручил войска,
43 Послав, как сказано, своей невесте
Двух воинов, чьё дело, чьи слова
Рассеянный народ собрали вместе.
46 В той стороне, откуда дерева
Живит Зефир, отрадный для природы,[1342]
Чтоб вновь Европу облекла листва,
49 Близ берега, в который бьются воды,
Где солнце, долго идя на закат,
Порою покидает все народы,
52 Есть Каларога[1343], благодатный град,
Хранительным щитом оборонённый,
В котором лев принижен и подъят.[1344]
55 И в нём родился этот друг влюблённый
Христовой веры, поборатель зла,
Благой к своим, с врагами непреклонный.
58 Чуть создана, душа его была
Полна столь мощных сил, что, им чревата,
Пророчествовать мать его могла.
61 Когда у струй, чьё омовенье свято,[1345]
Брак[1346] между ним и верой был свершён,
Взаимным благом их даря богато,
64 То восприемнице приснился сон,
Какое чудное исполнить дело
Он с верными своими вдохновлён.
67 И, чтобы имя суть запечатлело,
Отсюда[1347] мысль сошла его наречь
Тому подвластным, чьим он был всецело.
70 Он назван был Господним;[1348] строя речь,
Сравню его с садовником Христовым,
Который призван сад его беречь.
73 Он был посланцем и слугой Христовым,
И первый взор любви, что он возвёл,
Был к первым наставлениям Христовым.
76 В младенчестве своём на жёсткий пол
Он, бодрствуя, ложился, молчаливый,
Как бы твердя: «Я для того пришёл».
79 Вот чей отец воистину Счастливый![1349]
Вот чья воистину Иоанна мать,
Когда истолкования правдивы![1350]
82 Не ради благ, манящих продолжать
Нелёгкий путь Остийца и Фаддея,[1351]
Успел он много в малый срок познать,
85 Но лишь о манне истинной радея;
И обходил дозором вертоград,[1352]
Чтоб он, в забросе, не зачах, седея;
88 И у престола,[1353] что во много крат
Когда-то к истым бедным был добрее,
В чём выродок[1354] воссевший виноват,
91 Не назначенья в должность поскорее,
Не льготу — два иль три считать за шесть,
Не decimas, quae sunt pauperum Dei,[1355]
94 Он испросил; но право бой повесть
С заблудшими за то зерно, чьих кринов
Двенадцать чёт пришли тебя оплесть.[1356]
97 Потом, познанья вместе с волей двинув,
Он выступил апостольским послом,
Себя как мощный водопад низринув
100 И потрясая на пути своём
Дебрь лжеученья,[1357] там сильней бурливый,
Где был сильней отпор, чинимый злом.
103 И от него пошли ручьёв разливы,
Чьей влагою вселенский сад возрос,
Где деревца поэтому так живы.
106 Раз таково одно из двух колёс[1358]
Той колесницы, на которой билась
Святая церковь средь усобных гроз, —
109 Тебе, наверно, полностью открылась
Вся мощь второго,[1359] чья святая цель
Здесь до меня Фомой превозносилась.
112 Но след, который резала досель
Его окружность, брошен в дни упадка,
И винный камень заменила цвель.
115 Державшиеся прежде отпечатка
Его шагов свернули до того,
Что ставится на место пальцев пятка.
118 И явит в скором времени жнитво,
Как плох был труд, когда сорняк взрыдает,
Что житница закрыта для него.[1360]
121 Конечно, кто подряд перелистает
Всю нашу книгу, встретит и листок,
Гласящий: «Я таков, как подобает».
124 Не в Акваспарте он возникнуть мог
И не в Касале, где твердят открыто,
Что слишком слаб устав иль слишком строг.[1361]
127 Я жизнь Бонавентуры, минорита
Из Баньореджо;[1362] мне мой труд был свят,
И всё, что слева,[1363] было мной забыто.
130 Здесь Августин, и здесь Иллюминат,[1364]
Из первых меж босыми бедняками,
Которым бог, с их вервием, был рад.
133 Гугон[1365] святого Виктора меж нами,
И Пётр Едок, и Пётр Испанский тут,
Что сквозь двенадцать книг горит лучами;[1366]
136 Нафан — пророк, и тот, кого зовут
Золотоустым,[1367] и Ансельм с Донатом,
К начатку знаний приложившим труд;[1369]
139 А там — Рабан[1370]; а здесь, в двунадесятом
Огне сияет вещий Иоахим,
Который был в Калабрии аббатом.[1371]
142 То брат Фома, любовию палим,
Завидовать такому паладину
Подвиг меня хвалением своим;[1372]
145 И эту вслед за мной подвиг дружину".
Четвёртое небо — Солнце (продолжение)1 Пусть тот, кто хочет знать, что мне предстало,
Вообразит (и образ, внемля мне,
Пусть держит так, как бы скала держала)
4 Пятнадцать звёзд,[1373] горящих в вышине
Таким огнём, что он нам блещет в очи,
Любую мглу преодолев извне;
7 Вообразит тот Воз, что дни и ночи
На нашем небе вольно колесит
И от круженья дышла — не короче;[1374]
10 И устье рога пусть вообразит,
Направленного от иглы устоя,
Вокруг которой первый круг скользит;[1375]
13 И что они, два знака в небе строя,
Как тот, который, чуя смертный хлад,
Сплела в былые годы дочь Миноя,
16 Свои лучи друг в друге единят,
И эти знаки, преданы вращенью,
Идут — один вперёд, другой назад,[1376] —
19 И перед ним возникнет смутной тенью
Созвездие, чей светлый хоровод
Меня обвил своей двойною сенью,
22 С которой всё, что опыт нам несёт,
Так несравнимо, как теченье Кьяны[1377]
С той сферою, что всех быстрей течёт.
25 Не Вакх там воспевался, не пеаны[1378],
Но в божеской природе три лица
И как она и смертная слияны.
28 Умолкнув, оба замерли венца
И устремили к нам своё сиянье,
И вновь их счастью не было конца.
31 В содружестве божеств прервал молчанье
Тот свет,[1379] из чьих я слышал тайников
О божьем нищем чудное сказанье,
34 И молвил: "Раз один из двух снопов
