Коллектив авторов - Европейские поэты Возрождения

Взгляд очей ее таков,
как у горных у орлов;
оживляет мертвецов,
а живых-то долу гнет.
Ах, боже, кто их поймет!
Ах, боже, кто их уймет!

Мать, любимый мой уходит,
в землях дальних станет жить.
Не могу его забыть.
Как его мне воротить?
Как его мне воротить?

Мне, родная, нынче снилось,
может, вещий сон то был,
что любимый мой на остров
по синю морю отплыл.
Не могу его забыть.
Как его мне воротить?
Как его мне воротить?

Мне, родная, снилось нынче,
может, вещий был то сон,
что уехал мой любимый
по дороге в Арагон,
В том краю он станет жить.
Нету сил его забыть.
Как его мне воротить?
Как же, как же воротить?

Как сладко спать и сознавать одно:
все то, что видишь, — сказка, небылица,
как сладко упиваться тем, что снится,
и ждать, что счастье будет продлено!

Как сладостно беспамятство — оно
моим желаньям позволяет сбыться,
но, как ни сладок сон, душа томится,
что вскоре ей очнуться суждено.

Ах, если б не кончались сновиденья
и сон мой был бы долог и глубок!
Но неизбежна горечь пробужденья.

Лишь в снах я счастлив был на краткий срок!
что ж, пусть в обманах ищет утешенья,
кто наяву счастливым стать не смог.

Зачем любовь за все нам мстит сполна:
блаженство даст — но слезы лить научит,
удачу принесет — вконец измучит,
покой сулит — лишит надолго сна,

лишь в плен захватит — схлынет, как волна,
лишь сердцем завладеет — вмиг наскучит,
подарит счастье — все назад получит?
Неужто впрямь двулична так она?

О нет! Амур безвинен; вместе с нами
горюет он, когда придет беда,
и плачет, если нас терзают муки.

В своих несчастьях мы повинны сами;
любовь, напротив, служит нам всегда
подмогой — и в печали и в разлуке.

Я жив еще, хоть жить уже невмочь,
хоть вслед мне — хохот и насмешки злые;
влачу, как цепи, годы прожитые,
сиянью дня предпочитаю ночь,

но даже мрак не в силах мне помочь:
усталый ум рождает сны дурные;
порой зову друзей, как в дни былые,
но чаще, заскучав, гошо их прочь.

Невзгоды, на пути моем маяча,
свой страшный круг сжимают все тесней;
душа о бегстве помышляет, плача,—

я был бы рад последовать за ней,
когда б любовь, привычка и удача
не помогали мне в беде моей.

Душа моя со мной играет в прятки
и лжет, рисуя все не так, как есть;
я с радостью приемлю фальшь и лесть,
хоть изучил давно ее повадки,

и сторонюсь, храня обман мой сладкий,
того, кто мне несет дурную весть;
я знаю сам — невзгод моих не счесть,
но лучше думать, будто все в порядке.

Таким смятеньем разум мой объят,
что, вмиг забыв о гибельном уроне,
чуть стихнет боль, спокоен я и рад.

Жизнь ускользает между рук; в погоне
за ней, хватаю жадно все подряд —
но только пустота в моей ладони.

Встревожен шкипер небом грозовым,
но стоит солнцу вспыхнуть на просторе,
он все тревоги забывает вскоре,
как будто почва твердая под ним.

И я плыву по волнам штормовым,
любовь моя бездонна, словно море;
но, лишь на краткий миг утихнет горе,
мне чудится, что я неуязвим.

Когда ж на судно вновь свой гнев обрушит
свирепый вихрь, вздымая гладь валами,
моряк дает обет не плавать впредь

и замолить грехи в господнем храме —
ведь лучше землепашцем быть на суше,
чем властелином в бездне умереть.

Отраден миг, когда светлеет снова
ненастьем затемненный небосвод,
приятен солнца пламенный восход,
зардевший после сумрака ночного,

и скорбная душа моя готова
в часы отдохновенья от забот,
отторгнув груз страданий и невзгод,
воспрянуть, словно после сна дурного.

Но вновь тревожусь — ведь известно мне;
за временное исцеленье это
платить придется — и платить немало.

Любой, кто путешествовал по свету,
смог убедиться: тяжела вдвойне
дорога после краткого привала.

Легавая, петляя и кружа,
несется с лаем по следам кровавым,
пока олень, бегущий от облавы,
на землю не повалится, дрожа.

Так вы меня травили, госпожа,
такой желали смерти мне всегда вы;
гонимый гневом яростным, неправым,
до крайнего дошел я рубежа.

И снова вы терзаете и рвете
сплошную рану сердца моего,
где всюду боль кровоточащей плоти.

Верны своей безжалостной охоте,
вы истязать намерены его
и уязвлять, покуда не убьете.

Я о любви печальных пастухов,
Салисио и Неморосо скромных
Поведаю, их боль передавая;
Тех, чьи стада, под властью жалоб томных,
Пастись забыли средь своих лугов,
Их песни звукам сладостным внимая.
Ты, кто, вовеки устали не зная,
Завоевал себе повсюду славу,
Делами создал кто свою державу,
Ты, кто порой со тщаньем и терпеньем
Своих владений занят управленьем,
Порой же, забывая о покое,
Ведешь войну, блестя вооруженьем,
Как Марса воплощение земное;

Порою же, освобожден от пеней
И от трудов, в неведенье счастливом
Охоте предан, горы попирая,
И мчишься на коне нетерпеливом,
Преследуя опасливых оленей,
Что длят свои мученья, убегая,—
Увидишь: возмещая
Досуг, что мной утрачен,
Я, рвением охвачен,
Мое перо позднее так направлю,
Что множество бессчетное прославлю
Тех добродетелей, что ты являешь;
Умру, но не убавлю
Хвалы тебе, что многих превышаешь.

Покуда же досуг мне не дарован
И долг исполнить не настало время
Перед твоею славою и силой —
Что должен быть не мной одним, а всеми
Исполнен, кто делами очарован
Достойными, чтоб память их хранила,—
Та ветвь, что послужила
Тебе венцом победным,
Отступит пусть пред бедным
Плющом, что разрастется
В твоей тени и тихо вверх завьется,
Высокой славы приобщась даров.
Покуда слава о тебе поется,
Послушай песню скромных пастухов.

Из ясных вод поднявшись, огневое
Сияло солнце, светом достигая
Вершин, когда под деревом зеленым
Лежал Салисио, в прохладе отдыхая
Там, где чрез луг со свежею травою
Прозрачный ручеек бежал со звоном.
Он пел, и словно стоном
Звучала песнь простая,
Потоку отвечая,
И в жалобе его не слышно было гнева,
Словно ее могла услышать дева,
Такое причинившая мученье,
И скорбного напева
Понять и чувство и предназначенье.

Ты, тверже мрамора моим стенаньям
И жаркому огню, где я сгораю,
Ты, холоднее снега, Галатея!
Я жить страшусь, хотя уж умираю,
Я жизнь отныне отдал бы страданьям,
Жить без тебя иначе не умея;
И от стыда не смея
Перед людьми явиться,
Решил я схорониться
И от себя, от собственного взора.
Зачем покинуть хочешь ты так скоро
Ту душу, что была твое владенье,
И алчешь лишь простора?
О, лейтесь, лейтесь, слезы сожаленья!

Уж солнце шлет свои лучи златые
На горы и поляны, пробуждая
От дремы птиц, животных и людей:
Одни взмывают в воздух, улетая,
По горным кручам разбрелись другие,
Или пасутся мирно средь полей;
Чуть станет посветлей,
Спешат уж третьи на работу,
Обычную явив заботу,
Как им и склонности и долг повелевают.
Мои лишь слезы всё не иссякают,
Покроется ли мир ночною тенью,
Или лучи сверкают.
О, лейтесь, лейтесь, слезы сожаленья!

А ты, меня забывшая беспечно,
Ты и сочувствием того не одарила,
Кто здесь из-за тебя умрет в печали,
Ты ветру веру и любовь вручила,
Что мне должны принадлежать бы вечно
И мне лишь одному прииадлежали!
О господи, нельзя ли
(Тебе с высот возможно
Знать, кто клянется ложно),
Чтоб столь жестокую с печальным другом
Само судило небо по заслугам?
Раз другу за любовь дарят одни мученья,
Врага дарят досугом,—
О, лейтесь, лейтесь, слезы сожаленья!

Из-за тебя тенистых рощ молчанье,
Из-за тебя вершин уединенных
Безлюдье и покой меня пленили.
Из-за тебя я жаждал трав зеленых,
И сладкого весны благоуханья,
И алых роз, и белоснежных лилий.
О, как отличны были
Те чувства, что до срока
Таила ты глубоко,
О, как я был несчастлив, заблуждаясь!
Недаром грай вороний, повторяясь,
Вещал одни обманы и мученья,
Зловеще раздаваясь.
О, лейтесь, лейтесь, слезы сожаленья!

О, сколько раз в лесу, объятый дремой
(Порой сродни бывавшею кошмару),
Терзался я и в снах моей судьбою!
Мне снилось, что гоню мою отару
На берег Тахо, издавна знакомый,—
Чтоб отдохнула в полдень, — к водопою.
Иду своей тропою,
И вдруг, необъяснимо,
Поток, бегущий мимо,
Путь новый и нежданный избирает.
И, чувствуя, как зной меня сжигает,
Спешу вдоль незнакомого теченья
Воды, что убегает.
О, лейтесь, лейтесь, слезы сожаленья!

Чьи уши сладкими чаруешь ты речами?
Чью шею нежными руками обвиваешь?
Кем ты меня так скоро заменила?
И на кого ты ласково взираешь
Теперь своими ясными очами?
И верность ложную кому ты подарила?
Из камня сердце б было,
Когда бы, плющ знакомый
Вдоль стен чужого дома
И милую лозу вкруг дерева чужого
Узрев, в слезах растаять в те мгновенья
Уж не было готово.
О, лейтесь, лейтесь, слезы сожаленья!

Каких еще потерь, какого краха,
Какого в чувствах нового разлада,
Скажи, отныне ожидать пристало?
И что теперь считать надежным надо,
Пред чем влюбленный не познает страха,
Раз положила ты всему начало?
Когда ты покидала
Меня с моей тоскою,
Явила ты собою
Дурной пример для всех под небесами,
Ведь даже за надежными замками
Боишься потерять любимое именье;
Струитесь же ручьями,
О, лейтесь, лейтесь, слезы сожаленья!

Начало ты дала моей надежде
Достичь того, что чуждо, незнакомо,
И сочетать, что несоединимо,
Раз злое сердце отдано другому,
А у моей любви отъято прежде.
То будет вечно каждому вестимо;
Змея вползет незримо
В гнездо невинной птицы
И станет единиться
Голодный волк со смирною овцою;
Между твоим избранным и тобою
Я большее увидел расхожденье;
Так я гоним судьбою.
О, лейтесь, лейтесь, слезы сожаленья!

Парное молоко вкушаю летом,
И хладною зимой: моя отара
Дает мне сыр и масло в изобилье;
Ты моего не отвергала дара
И песнь мою встречала ты приветом,
Как будто пред тобою сам Вергилий.
Сдается, не явили
Мои черты уродства,
Не чужды благородства
Они и самому мне показались,
Когда в ручье прозрачном отражались
Я с тем не поменял бы отраженья,
С кем счастьем поменялись.
О, лейтесь, лейтесь, слезы сожаленья!

Как понят был столь мало я тобою?
Чем заслужил подобную брезгливость?
Как ненавистен сделался столь скоро?
Не будь в твоей душе такая лживость
Я был бы век ценим одной ценою,
И между нами не было б раздора.
Ты знаешь, без надзора
Порою летней стадо
Прохладе свежей радо
Гористой Куэнки, а зимой суровой
Эстремадуры ищет лес дубовый.
Но что все блага? Мне одни томленья
Даны судьбою новой.
О, лейтесь, лейтесь, слезы сожаленья!

Моим рыданьям камни сострадают,
Свою теряя твердость и ломаясь,
И древеса склоняются в печали,
И даже птицы, трелью заливаясь,
Меня услышав, голос свой меняют,
Как будто смерть мою предугадали.
И звери, что дремали,
Устав, в лесу прохладном,
Забыв о сне отрадном,
От моего печалуются стона.
Одна лишь ты, доныне непреклонна,
Твоя душа не знает угрызенья
От моего урона.
О, лейтесь, лейтесь, слезы сожаленья!

Но если помощи ты мне не оказала,
Не оставляй места, что так прекрасны,
И верь в мое смиренье: я покину
Места, где я покинут был, несчастный:
Я не хочу, чтоб ты их забывала,
Коли я верно угадал причину.
Ты помнишь ли долину
Со свежею травою,
С прозрачною струею,
Любезною тому, кто плачет одиноко?
Ты здесь найдешь, когда уйду далёко,
Похитившего клад, что мне всего дороже
Не будет уж жестоко,
Похитив клад, отнять долину тоже.

Окончил песнь Салисио и стенанье
И вздох последний испустил глубокий,
И слезы горькие потоком полились.
Тому, кто здесь томится, одинокий,
Явили даже горы состраданье
И эхом горестным вдали отозвались,
И трели раздались,
Как будто Филомела
Сочувствием хотела
Нежнейшим на его ответить муки.
Как Неморосо начал песнь разлуки,
Скажите вы, Пиериды, я не смею
Поведать эти звуки
Слабеющею лирою моею.