– Вы рыбов продаете? – покупатель ткнул пальцем в связку звенящих на ветру мерзлых рыбьих тушек. На каждой тушке отчаянно яркими акриловыми красками были изображены хмурые, задумчивые и веселые лики святых, их деяния и поясняющие надписи – «Николай Мирликийский выковыривает глаз Арию», «Полкан Псоглавец посрамляет искушение красотой».
Продавец, здоровый крепкий якут, кажущийся огромным в щегольской лисьей дохе с гладким блестящим оленьим мехом на отворотах, насмешливо прищурил и без того узкие щелки глаз – Нет, только показываю.
– Красивое – покупатель задумчиво смотрел на позолоченный лик Святой Екатерины, изображенный на небрежно отшлифованном боку трески. Святая сидела вполоборота на высоком троне и держала в руках толстую книгу с картинками. Под ногами у нее крутилось огромное колесо. Справа и слева от трона толпились какие-то темные мужики с озадаченным выражением лиц, но святая не обращала на них ни малейшего внимания и с рассеянной полуулыбкой смотрела в высокое решетчатое окно, из которого летел белый голубь, озаряя все вокруг тихим сиянием. Тонко прорисованное лицо святой сияло нежным отраженным светом. Мелодичный перезвон гроздьями повисал в студенистом воздухе, наполняя все особым смыслом – золотой сияющий лик святой, ухмыляющуюся широкую рожу продавца, прозрачное белесое небо, плоских разрисованных рыб. Внезапно стало нечем дышать, и покупатель мягко повалился на снег.
Якут озабоченно высунулся из-за прилавка, покрутил головой направо и налево. Рынок был пуст. Ни продавцов, ни покупателей, кроме осевшего в сугроб командировочного в тощем городском пальто и валенках, не наблюдалось. Кряхтя, он пролез под доской, изображавшей прилавок, подхватил приезжего под локоток, легко приподнял и слегка встряхнул. Закатившиеся глаза приезжего бессмысленно моргнули и уставились на якута.
– Золотая. Звенит красиво – пробормотал приезжий и снова обмяк.
– Пойдем, еще покажу, раз тебе так понравилось.
Воровато озираясь, якут поволок приезжего в стоящий прямо за обшарпанными многоэтажками шатер из оленьих шкур и высоких шестов, упирающихся сразу в небо и в мерзлую землю. Перед шатром меланхолично прогуливались мохнорогие северные олени. Пушистая шавка с хвостом бубликом при виде людей залилась восторженным захлебывающимся лаем. Якут откинул полог и втянул командировочного внутрь. Изнутри шатер оказался густого лазоревого цвета с золотыми звездами, разбросанными по стенам и потолку в полнейшем беспорядке. От звезд тянулись лески, на которых были развешаны колокольчики и металлические трубки, издающие мелодичный звон и многоголосое гудение, словно где-то по радио передавали органный концерт. Весь пол был застелен оленьими шкурами, на которых торжественно разместился икеевский диван из эко кожи. Посредине шатра на железном листе, обложенном булыжниками, торжественно возвышалась чугунная буржуйка. В стороне, на невысокой тумбе стояла микроволновка, маленькая плитка и электрочайник.
Командировочный, уложенный на шкуры, похоже, пришел в себя и с любопытством озирался. Якут деловито возился возле плитки, водружал котелок, залил в него кипящую воду из поспевшего электрочайника, поставил чайник снова, налив воды из пятилитровой канистры. Заметив, что командировочный завозился, прикрикнул
– Валенки снимай и под шкуры забирайся. Или на диван ложись, если тебе привычней. Я пока обед смастерю, поешь, сразу тебе лучше будет.
– А как звать-то тебя – заинтересовался приезжий, слегка ошалевший от нечаянного гостеприимства и неожиданных перспектив.
– Тебе мое имя без надобности. Шаман я. Шаман Виталий. Ты можешь звать Виталием Олеговичем.
– Очень приятно, а я Дима, Дмитрий Алексеевич – последние слова приезжий уже выговаривал сквозь сон, навалившийся на него вместе с толстой и мягкой шкурой.
Проснулся Дмитрий от восхитительного сытного рыбного духа и сразу понял, что ужасно голоден. Шаман как-то сразу почуял его пробуждение и тут же оказался рядом с большой глиняной миской, в которой плавали крупные куски рыбы, подернутые янтарным прозрачным жирком. Вкус ухи оказался изумительным, словно все наслаждения мира сразу – теплое южное море, полет на дельтаплане, звездное небо, первая любовь и подснежники. Последняя ложка золотистой янтарной ухи отдавала горечью, и Дмитрий со странным чувством уставился на золотой налет, оставшийся на дне. Приглядевшись, он увидел мелкие крупицы акриловой краски и с недоумением уставился на шамана, который неподвижно сидел, уперев взор в купол шатра, словно видел там нечто, недоступное простому взгляду.
– Я съел икону – с ужасом подумал Дмитрий. – Может быть ту самую, прекрасную золотистую, со святой Екатериной. Я ее съел.
Он вскочил, цепляясь за лески, которые отозвались неприятным, дергающим звуком. – Ну а как ты думал, – не оборачиваясь произнес шаман – Ее обязательно тебе нужно было съесть, чтобы выздороветь. Так у вас принято. Ты, может, сам не понимаешь, но я шаман, мне сразу видно. Я еще нарисую. Потом поймешь. Спи.
