берегов своих, отвечает: «Гой еси, поляница озорная, я бы рада тебе помочь, да нечем. Обернись, оглянись назад: ты спиной своей могучею как раз сидишь к полю чистому, зелена трава позади тебя, а впереди я, Ильмень-река. Иди скорей ко мне, в первой черёд омойся уж!»
Оглянулась поляница удалая туда, где только что лес рос, а там поле чистое, шелковистое разлеглось от края неба до края. Обрадовалась дева-воин, разделась донага, кинулась в воду — захотела перед отдыхом искупаться. Выкупалась она в речке чистой и вышла на берег краше прежнего, моложе молодых молодиц: щечки розовые, губки красные, волосы русые на солнце блестят, веночек просят.
Не стала девушка надевать доспехи тяжёлые, а в рубахе нижней так и пошла по полю. Трава под ногами колосится, цветочки сами в руки просятся. Сорвала она ромашку белую, та ойкнула. Девица на это лишь хихикнула да сорвала ещё ромашечку, и эта ойкнула. Захохотала поляница и айда рвать цветок за цветком! Песни народные поёт, венок плетет, на солнышке красном греется, на стоны цветочные внимания не обращает.
А дело то было серьёзное: не сами цветики ойкали, а полевые духи Анчутки-ромашники сокрушались. Потревожила их баба-великанша, сорвала домики ласковые, оставила крошечных духов без крова. Разозлились Анчутки, собрались в кружок, шушукаются. А пошушукавшись, прыгнули на венок, заплясали, закружились на нём и стали какое-то жуткое заклинание выкрикивать.
Не видит их дева красная, одевает венок на голову и вдруг начинает стареть. Постарела она в один миг. Руки свои сморщенные разглядывает, не поймет ничего! Лицо дряблое потрогала и горько-прегорько заплакала. Пошла к реке прохладной — отражение своё рассматривать. А как увидела себя в воде, испугалась: на сто лет она теперь выглядит, а то и старше! Осерчала поляница на реку:
— Это ты виновата, что я нынче старуха. Позади меня лес стоял, а ты поле зачарованное наворотила. Убирай колдовство лютое с тела моего, а не то порублю мечом своим могучим твои воды быстрые на кусочки мелкие!
Расплескала Ильмень-река берега свои, усмехнулась:
— Ты меч то булатный сможешь поднять, али как? Да не я тому виной, что ты Анчуток полевых растревожила, их домики цветочные оборвала, разворотила. Уж не знаю, как и помочь тебе… А попробуй ещё раз во мне искупаться, авось и помолодеешь!
— Есть ещё одно верное средство, — сказала внезапно помудревшая поляница. — Убери это поле зачарованное, верни лес густой на место прежнее. Не бывать на белом свете радости от того, что приворотами сделано!
— И давно ты это поняла? — хихикнула речка, дунула, вспенилась, и поле исчезло.
А как исчезло зачарованное поле вместе с Анчутками полевыми, так и поляница наша молодеть начала. Молодела, молодела и перестала молодеть, к годам шестидесяти приблизившись. Приуныла баба, в свои сорок молодых годочков вернуться хочет.
— Да иди уж, омойся в моих водах чистых, тобой, как назло, не порубленных! — зовёт река.
Делать нечего, пошла поляница к воде, искупалась. А как на бережок вышла, еще тридцать лет скинула. Стала моложе, чем была, да и в росте прибавила. Надела она доспехи тяжёлые, поклонилась Ильмень-реке и пошла, побрела по лесу тёмному к родной деревеньке, к полуразвалившейся хатке.
А во дворе дряхлая матушка стирает белье в корыте, а на веревках висит да сохнет маленькая родительская одёжа и её большая одежда. Рядышком трепыхается батюшка, пытаясь распилить бревно большой двуручной пилой: бжик-бжик-бжик! Ох и плохо у него получается.
Глянула Былина на стариков, екнуло её сердечко, схватилась она за грудь, а там — в груди девичьей что-то начало происходить. А из головы ушло наваждение, да по всему телу тепло людское разлилось. И начала девица чувствовать и ощущать все радости человеческие. Подобрела, понежнела Былинушка, подбегает она к старушке, целует, обнимает, поднимает её над землёй да садит на поленницу дров:
— Отдохните, матушка, я сама постираю! — а потом подходит к батюшке. — Да что вы, тятенька, кто ж так пилкой то махает?
Схватила дочь пилу за другую ручку и давай ею махать! И дело пошло. А пока работа спорится, выстроила могучая баба большущий новый дом. А как дом отстроила, так и новоселье справили. Вся деревня приперлась на справную хату поглазеть, мёда испить, на редкую гостьюшку полюбоваться. А как наелись, так и песни народные спели. Вот из-за стола поднялись младые девки и тянут поляницу за рукав:
— Айда, Былина, в поле чистое, венки плести из ромашек да гадать на женихов завидных!
Привстала поляница, хмурится, ум в разум у неё нейдёт никак:
— Поле чистое? Венки из ромашек?
А девки, знай себе, хохочут, бегут, тянут куда-то вояжку глупую:
— Пойдём, Былина, пойдём!
Ну, богатырше деваться некуда, побежала она за красными девками и оказалась в поле чистом, что рядом с деревенькой, но чуток пониже, у холодного искристого ручья. Огляделась баба-воин удивленно:
— Дык не знала я и не ведала, что чисто поле рядом с моим домом лежит.
А девки хоровод затеяли вокруг новой дружки, ключевой водой брызгаются, смеются. И вдруг наша великанша начала в росте уменьшаться, стала она такой же, как девки, и запуталась в своей огромной рубахе. Одна из дев, недолго думая, сняла с себя верхнее платье, оставшись в нижнем, и надела наряд на подруженьку. Оборотившись в обыкновенную девушку, поляница дивится, трогает себя, рассматривает всё вокруг, а из уст её возьми да и вырвись тихий возглас:
— Так вот об чём я мечтала всю свою жизнь!
И зажила Былинка жизнью обычной деревенской бабы. Замуж вышла за мужика работящего, семейное счастье поведала, детишек цельную кучу нарожала! И закрутилась, как белка в колесе: то с детьми, то по хозяйству, родителей почитая, старших уважая, на народные сходки хаживая. На этом род поляниц и закончился. Даже подвиги свои она не поминала. И никто не поминал. Вот вы какие знаете подвиги поляниц удалых в былинах, в легендах сказанные? Никаких? Вот и я о том же.
А ты спи, Егорка
и о несбыточном не мечтай.
Космосы эти всякие далеко,
а дом отеческий рядом;
Но как проснёшься, поди-ка
крышу поправь. Баю, бай.
Анчутки — мелкие злые духи с маленькими копытцами, прямоходящие, у некоторых крылья. Есть три вида анчуток: полевые, домашние и водяные. Наиболее безопасны полевые анчутки, наши предки верили, что анчутки жили в каждом растении и носили соответствующие именования — рожник, пшеничник, картофельник и т. д. Они не вредят человеку, но если не убегут с растения в момент сбора урожая, то впоследствии могут придать пище неприятный вкус. Именно поэтому люди совершали множество
