Потолковав, решили они, что в этой пропаже виноват, вероятно, Ренар, — и пошел к нему волк, хоть утро было раннее и все добрые люди еще спали. Застал Изегрим Ренара в постели. Лицо у него было сытое, веселое, а шерсть гладкая, так и лоснилась, — ничто не напоминало вчерашнего голодного лиса.
— А, милый дядя, добро пожаловать! Только что это? Словно бы вы не в своей тарелке! Уж здоровы ли вы?
— Будешь тут здоров! — пробурчал Изегрим. — Знаешь, мои окорока ведь украли!
— Ха, ха, ха! — засмеялся Ренар. — Или соседи надоели вам просьбами угостить их? Взялись–таки за ум, хвалю вас. Но только напрасно вы это мне говорите — лучше кричите громче на улице, чтобы всякий вас слышал.
— Но я говорю тебе правду: окорока украли у меня, без сомнения! И крышу раскрыли, чтобы стащить их!
— Ну, меня–то, вашего советника, вам уверять не нужно! «Жалуется лишь тот, — говорит пословица, — кому не больно». Но напрасно раскрыли вы крышу! Кто вам теперь поверит, что воры были у вас ночью, сотворили такое дело, а вы этого не слыхали? Не очень это хорошо вы придумали!
Рассердился Изегрим на Ренара, махнул хвостом и ушел от него, почти убежденный, что лис тут ни при чем, иначе поверил бы он, по крайней мере, пропаже.
О ТОМ, КАК РЕНАР ЗАБРАЛСЯ НА ФЕРМУ КОНСТАНА ДЕНУА, КАК ЗАХВАТИЛ ПЕТУХА ШАНТЕКЛЕРА[1] И О ТОМ, КАК НЕ УДАЛОСЬ ЕМУ ЕГО СЪЕСТЬ
Вся провизия вышла у Ренара, и пошел он промышлять новой. Долго ли, коротко ли шел он лесом и набрел на прочно огороженную ферму богатого крестьянина Констана Денуа. Знал Ренар, что водилось у него кур, гусей и уток видимо–невидимо, а кладовая ломилась от всякой провизии и разного мяса — свежего, соленого и вареного. Сунулся было лис с одной стороны, заглянул сквозь забор и увидал прекрасный фруктовый сад; сунулся с другой — скотный двор, огород и все прочее. Да злодей Констан не только забором, так еще и колючею изгородью окружил свою ферму. Никак туда не попасть! Улегся лис под изгородью, хвост просунул и машет им, а сам думает: «авось хоть цыпленок какой увидит хвост, удивится и подойдет, а я его и сцапаю». Однако никто не шел, как лис ни вертел хвостом. Но, лежа так, рассмотрел Ренар, что в изгороди один сук сломан и что пролезть, пожалуй, можно, если не побояться двух–трех царапин. Пролез он в эту щель, но, не рассчитав прыжка, так тяжело шлепнулся в огород, что напутал все пернатое царство — и разлетелись в разные стороны куры, утки и гуси. Б это время вспорхнул на изгородь петух Шантеклер, возвратившись из далекой экскурсии, и вдруг видит, что его царство, вместо того чтобы радоваться возвращению своего повелителя, удирает от него со всех ног.
— Куда, куда бежите вы, дуры, распустив крылья и вытянув шеи? — кричит он им и сам стремглав бросается за ними.
Пинт, самая умная из куриц, самая степенная и несущая самые крупные яйца, отвечает ему обиженным тоном:
— Мы не от глупости бежим, а от испуга! Сюда пробрался из лесу зверь и лежит в капусте. Я отсюда вижу, как шевелятся капустные листья.
— Вот вздор! Какой зверь может пробраться через нашу изгородь? Да к тому же разве нет меня с вами,
меня — вашего естественного покровителя и защитника? Не бегите же!
И с этими словами он взобрался на навозную кучу и с виду спокойно принялся клевать какие–то зерна. Но в глубине души он не очень–то был в себе уверен, и слова умной жены не выходили у него из головы. Взлетел он на крышу и там, обдумывая это дело, вскоре заснул. И привиделся ему странный сон: кто–то принес ему желтую шубу, мехом наружу, и насильно заставил его ее надеть, но когда он стал выбиваться из нее, ее белая, как слоновая кость, и, как слоновая же кость, твердая опушка жестоко сдавила ему горло. В ужасе проснулся петух и, забыв свое достоинство, побежал отыскивать свою подругу.
Пинт клевала траву как можно дальше от капустных гряд и, когда Шантеклер рассказал ей свой сон, еще раз предостерегла его. Но мужчины иногда храбры невпопад, особенно если они хотят повеличаться перед дамами. И Шантеклер так расхрабрился, что Пинт покачала только головой и сказала:
— Пусть будет, что Богу угодно, но остерегайся сегодня хоть до полудня, потому что лесной зверь все еще находится в нашем парке.
— Ладно, ладно! — нетерпеливо отвечал петух и отправился клевать свою навозную кучу. Но снова сон одолел его.
Лис слышал весь разговор супругов и с удовольствием узнал, что Шантеклер и не думает остерегаться, а потому, как только последний заснул, тихонько вышел из своей засады и одним прыжком очутился на изгороди, отделявшей, к его огорчению, навозную кучу от огорода. Но Шантеклер проснулся от его прыжка и мгновенно очутился по ту сторону кучи.
— Ай, ай, ай, Шантеклер! — заговорил лис самым сладеньким голосом. — Вы убегаете от вашего лучшего друга и кузена! Ведь мы двоюродные, и приятно встретить в вас собрата по ловкости и проворству; это, положительно, наша семейная черта!
Шантеклеру очень польстили слова незнакомца, но он прикинулся равнодушным и запел как можно громче.
— Хорошо, очень хорошо вы поете! — заметил ему Ренар. — Но я зверь откровенный и должен признаться, что мой дядя, а ваш отец, Шантеклер, пел еще гораздо лучше вас. Его голос был так звонок и тонок, что его можно было узнать за целую версту. Особенно удавались ему те песни, что пел он закрыв глаза. Уверяю вас, братец, я не последний знаток музыки и, право, лучшего певца никогда не слыхал!
При этих словах лиса Шантеклеру вспомнились предостережения жены, и в душе его шевельнулось было подозрение, но ему все же не хотелось ударить лицом в грязь перед названым братцем, а потому, закрыв один глаз и посматривая исподтишка другим, затянул он свое «кукуреку» со всеми известными ему переливами.
— Хорошо, даже очень хорошо! — сказал лис. — Однако далеко вам до вашего отца! Но, конечно, не всем же быть певцами первой величины! Может быть, в чем другом вы оставите его позади, — любезно прибавил он.
Закружилась голова у тщеславного петуха, закрыл он оба глаза, и уже самое звонкое «кукуреку» готово было вырваться из его горла, как лис, вдруг прыгнув на него, крепко стиснул его зубами. Пинт, издали наблюдавшая за беседой своего супруга с Ренаром, подняла тревогу; к ней присоединились и другие куры, и птичница, выбежавшая на этот шум, успела разглядеть Ренара, убегавшего с петухом в зубах. Изо всех сил стала она звать на помощь, и, сбежавшись со всех сторон, люди спустили собак. Лис что есть духу мчал по дороге с Шантеклером в зубах, лишь изредка оглядываясь на хозяина фермы и его огромного дога, несшихся впереди всех.
— На вашем месте, — сказал тут петух Ренару, — я воспользовался бы случаем поддразнить их. Пусть только крикнет Констан: «Лис уносит моего пету–ха!» — отвечайте ему поехидней: «Да еще из–под самого вашего носа и несмотря на погоню!»
Правду говорят, что на каждого мудреца довольно простоты, и хотя лис издавна известен как самый большой мошенник и обманщик, но на этот раз он решил последовать совету Шантеклера и, услыхав, что Констан кричит своим людям: «Бегите скорее — лис уносит моего петуха!» — отвечал ему: «Да еще из–под самого вашего носа!»
Но не успел он разинуть рта, как Шантеклер высвободился из его пасти и взлетел на высокую яблоню.
— Ах, прекрасный кузен! — запел он оттуда. — Времена–то, видно, переменчивы!
— Да будет проклят рот, говоривший, когда ему надо было молчать! — отвечал Ренар.
— Да будет проклят глаз, закрывшийся, когда ему нужно было зорко смотреть! А вы, прекрасный братец, все же бегите, если не желаете гулять по морозу без шубы!
Ничего не ответив, Ренар перескочил ров — и был таков, возвращаясь домой голодный.
А Шантеклер вернулся благополучно на птичий двор задолго до охотников и поспешил успокоить свое огорченное пернатое царство.
О ТОМ, КАК ВОРОН ТИСЕЛИН УКРАЛ У СТАРУХИ СЫР И КАК РЕНАР ОТНЯЛ ЕГО У ТИСЕЛИНА
Наступил май. Леса оделись листвою; луга запестрели цветами; птицы запели свои весенние песни, — один лис грустно сидел в своем замке Мопертюи[2] где истощились уже все припасы и семья его стонала от голода. Наконец отправился он на охоту, обещая не возвращаться без добычи. Он вошел в лес, оставив в стороне большую дорогу, — ведь известно, что дороги проложены не для таких, как он, — и после многих кругов и обходов очутился на цветущем лугу.
— Боже мой, Боже! Как хорошо здесь! — восклицал он. — Сущий рай земной! Кажется, не ушел бы с этого места, если бы только была здесь какая–нибудь добыча! «Но нужда и старуху подымет на ноги» — говорит пословица.
С этими словами он перескочил через светлый ручеек, пересекавший луг, и лег у самого берега в тени одиноко росшего бука. Наш Ренар был поэт в душе и не прочь помечтать о суете мирской, особенно на тощий желудок.
