Авентюра XVIII
О том, как Зигмунд возвратился домой
Пришёл к невестке Зигмунд и грустно молвил ей?
«Не жалуют на Рейне таких, как мы, гостей,
И я предпочитаю вернуться в край родной.
Угодно ли, Кримхильда, вам отправиться с мной?
Нельзя измену брата вменять сестре в вину,
И в гибели супруга я вас не упрекну,
Но буду в память сына, столь дорогого мне,
Отцовскую привязанность питать к его жене.
И после смерти мужа вы сохранить должны
Ту власть, какою были при нём облечены.
Венец его носите на зависть всем врагам.
А люди Зигфрида служить охотно будут вам».
Кримхильда согласилась, и сборы начались.
Седлать коней ретивых вассалы принялись,
А дамы и девицы — одежду доставать.
В стране врагов невмоготу им стало пребывать.
Узнав, что хочет Зигмунд Кримхильду взять с собою,
Родня к ней обратилась со слёзною мольбою
Остаться там, где братья и мать её живут.
Вдова сказала с горечью: «Не выдержу я тут.
Легко ль мне будет видеть вседневно и всечасно
Того, кем Зигфрид отнят был у меня, злосчастной?»
Млад Гизельхер ответил: «Но у тебя есть мать,
И твой прямой дочерний долг — её не покидать.
Зависеть ты не будешь от недругов своих:
Всем нужным обеспечу сестру я и без них».
Кримхильда возразила ему на эти речи:
«Нет, смерть от горя ждёт меня, коль Хагена я встречу».
«Да я к тебе и близко не подпущу его.
Живи у Гизельхера, у брата своего, —
Он в горести утешит тебя, сестра моя». —
«Да, — молвила несчастная, — нуждаюсь в этом я».
Упрашивал Кримхильду не только младший брат.
Мать, Гернот и родные — твердили все подряд,
Что здесь о ней сумеют заботиться они,
А во владеньях Зигфрида нет у неё родни.
«Мы все, — прибавил Гернот, — умрём в свой срок и час.
Смерть побеждает даже сильнейшего из нас.
Не забывай об этом и покорись судьбе.
А жить всего разумнее здесь, у своих, тебе».
Кримхильда уступила в конце концов им всем,
А Зигмунд собирался на родину меж тем.
Он погрузить доспехи велел на лошадей
И приготовился домой вести своих людей.
Старик-король к невестке пришёл и объявил:
«Здесь, в Вормсе, оставаться у нас нет больше сил.
В дорогу нибелунги уже снаряжены.
Мы ждём лишь вас, чтобы уйти из вражеской страны».
Ответила Кримхильда: «Не стоит ждать меня.
Мне жить в земле бургундской советует родня —
Ведь в крае нибелунгов я буду всем чужой».[174]
Унынье в сердце Зигмунда вселил ответ такой.
Он возражать ей начал: «А я скажу иное.
Поедемте со мною, и власть над всей страною
Я, как при жизни сына, вам передам опять.
Никто вас в гибели его не станет обвинять.[175]
Ваш долг — со мною ехать: у вас ребёнок есть.[176]
Его осиротите вы, оставаясь здесь,
А там опорой станет он вам, когда взрастёт.
Пока ж он мал, вас с ним не даст в обиду мой народ».
Она в ответ: «Мой свёкор, не еду с вами я.
Разумней мне остаться там, где родня моя,
Которая мне в скорби послужит утешеньем»,
На что ей люди Зигфрида сказали с раздраженьем:
«Ещё, наверно, мало стряслось несчастий с нами,
Коль наша королева пренебрегла друзьями
И жить предпочитает там, где враги живут.
Не дай нам бог ещё раз так попировать, как тут!»
«В седло, мои вассалы, и с богом по домам.
Не бойтесь нападенья — я вам охрану дам.
Когда ж вернётесь в земли супруга моего,
Служите так же, как ему, наследнику его».
Услышав, что Кримхильда такое говорит, —
Все Зигмундовы люди заплакали навзрыд.
С тоской внимал невестке и сам старик-король:
При мысли о разлуке с ней испытывал он боль.
В сердцах воскликнул Зигмунд: «Будь проклят этот пир!
Ручаюсь я, не видел и не увидит мир,
Чтоб гость был принят хуже, чем сын мой горемычный,
Вовек меня в Бургундию не зазовут вторично».
А Зигфридовы люди сказали вслух: «Как знать!
Быть может, и придётся здесь побывать опять.
Коль станет нам известно, кто Зигфрида сгубил,[177]
Враги увидят, как любим покойник нами был».
Затем простился Зигмунд с невесткою своей.
Её он крепко обнял и грустно молвил ей:
«Без радости мы едем в родимые края.
Впервые в полной мере здесь изведал горе я».
Повёл из Вормса к Рейну король своих бойцов,
Не требуя охраны и не боясь врагов:
Ведь если б нибелунгам и навязали бой,
То постоять бы за себя сумел из них любой.
Сам Зигмунд слов прощальных не молвил никому,
Но Гизельхер и Гернот приблизились к нему
И дали гостю клятву, что вместе с ним скорбят
И что никто из них пред ним ни в чём не виноват.
Сказал с прискорбьем Гернот: «Пусть бог меня сразит,
Коль ведал я, что будет ваш смелый сын убит.
Нет, я не слышал даже, чтоб говорили худо
Здесь про того, кого всю жизнь оплакивать я буду».
Млад Гизельхер охраной снабдил гостей своих.
До самых Нидерландов сопровождал он их.
Домой с недоброй вестью приехали они,
И старый Зигмунд встречен был рыданьями родни.
Сказать вам не могу я, что дальше с ними стало.
Я знаю лишь, как в Вормсе Кримхильда горевала.
Она превозмогала отчаянье своё
Лишь потому, что Гизельхер был около неё.
Настала для Брюнхильды минута торжества.
Ей было горя мало, что слёзы льёт вдова.
Она к своей золовке питала лишь вражду,
Чем в свой черёд и на себя накликала беду.[178]
Авентюра XIX
О том, как клад нибелунгов был перевезён в Вормс
Когда лишиться мужа пришлось Кримхильде вдруг,
Граф Эккеварт остался при ней с толпою слуг.
По целым дням сидел он с несчастною вдовою
И горевал о Зигфриде с ней вместе всей душою.
Близ вормсского собора ей выстроили дом.
Был он обставлен пышно, хватало места в нём.
Там заперлась Кримхильда и только по утрам
Ходила мужа поминать со свитой в божий храм.
Оттуда отправлялась она в мороз и в зной
На кладбище, где Зигфрид лежал в земле сырой.
Там Господа Кримхильда, как верная подруга,
Молила о спасении души её супруга.
Нередко к ней являлась и королева-мать.
Не уставала Ута Кримхильду утешать,
Но дочь её, как прежде, была тоски полна.
Вовеки не печалилась так ни одна жена,
Чей муж погиб до срока, в расцвете лет и сил.
Вдову душою твёрдой создатель наделил.
Она грустила долго о Зигфриде своём
И отомстила за него с лихвой врагам потом.
Три с половиной года[179] — ручаюсь в этом вам —
Кримхильда предавалась унынью и слезам,
Ни Гунтеру ни разу словечка не сказав,
Ни глаз на злого Хагена ни разу не подняв.
И вот владетель Тронье промолвил: «Государь,
Не худо бы с сестрою вам сблизиться, как встарь.
Когда б опять в доверье к Кримхильде вы вошли,
Клад нибелунгов[180] мы б к себе на Рейн перевезли».
Король сказал: «Считаю совет разумным я
И попрошу, чтоб братья — они ведь с ней друзья —
Кримхильду убедили со мною примириться».
На это Хаген возразил: «Она не покорится».
С маркграфом Гере вместе был Ортвин призван в зал.
Отправиться к Кримхильде король им приказал.
Млад Гизельхер и Гернот сопровождали их,
И Гернот стал увещевать сестру в словах таких:
«Довольно о супруге скорбеть вам день и ночь.
Он умер, и слезами ему нельзя помочь.
Король, наш брат, клянётся вам, госпожа, к тому же,
Что нет у вас причин винить его в убийстве мужа».
Она сказала: «В этом я не виню его.
Убил не он, а Хаген супруга моего.
Злодею я открыла, где Зигфрид уязвим,
Зато и каюсь, что была столь откровенна с ним.
Когда б я мужней тайны не выдала сама,
Мне б не пришлось от горя теперь сходить с ума.
Нет, тех, кем сгублен Зигфрид, я не могу простить».[181]
Тут начал Гизельхер сестру за Гунтера просить.
Она дала согласье на встречу с королём,
И к ней явился Гунтер со всем своим двором.
Лишь Хаген не решился отправиться туда —
Уж слишком много причинил Кримхильде он вреда.
А Гунтер оправдался и ею был прощён.
С сестрой расцеловался в знак примиренья он.
Давно бы уж поладить сумел с Кримхильдой брат,
Когда бы он не чувствовал, что вправду виноват.
Немало при свиданье пролито было слёз.
Забыла зло Кримхильда всем, кто ей вред нанёс,
И в сердце затаила лишь к Хагену вражду —
Ведь это он один навлёк на Зигфрида беду.
Затем вдове внушили, что клад на Рейн она
Из края нибелунгов перевезти должна:
Как свадебный подарок, его ей дал супруг,[182]
И неразумно выпускать сокровище из рук.
Она за этим кладом, который в недрах гор
Могучий карлик Альбрих стерёг с давнишних пор,
Послала восемь тысяч бургундов удалых.
Вели с собою Гизельхер, а также Гернот их.
Гостей завидел Альбрих и так сказал друзьям:
«Отряжены Кримхильдой они за кладом к нам.
Я ж отказать не смею владычице своей —
Как свадебный подарок клад супругом отдан ей.
Осталось бы, конечно, сокровище у нас,
Когда б бесстрашный Зигфрид до срока не угас
И не исчез бесследно в могиле вместе с ним
Плащ-невидимка,[183] что всегда героем был носим.
Уж лучше б не был витязь заброшен к нам судьбою:
Себе на горе взял он плащ-невидимку[184] с бою
И добыл во владенье край отдалённый наш».
Тут побежал разыскивать ключи от клада страж.
Под самою горою разбили рейнцы стан,
И братьям королевы был клад несметный сдан.
Они на берег моря его перевезли
И стали для отправки в Вормс грузить на корабли.
О нём чудес немало рассказывают были;
Четыре дня и ночи с горы его возили
Двенадцать до отказа нагруженных возов,
И в сутки делал каждый воз не меньше трёх концов.
Лишь золото да камни тот составляли клад.
Когда бы дать в нём долю на свете всем подряд,
Он и на марку меньше от этого б не стал.
Недаром Хаген так давно им завладеть мечтал.
Был там и жезл волшебный:[185] кто им владеть умел,
Тот власть над целым миром в своих руках имел.
Утратил смелый Альбрих не только клад в те дни:
За Гернотом уехала и часть его родни.
Когда же возвратились два короля домой
И в Вормсе клад вернули сполна сестре родной,
Там золотом набили все башни и подвалы.
Сокровища несметнее на свете не бывало.
Но тысячею кладов Кримхильда б поступилась
И стать последней нищей охотно согласилась,
Когда б супруга к жизни могла вернуть она.
Вовеки мужу не была столь предана жена.
Теперь, когда Кримхильде был клад её вручён,
На Рейн съезжаться стали бойцы со всех сторон,
И так их осыпала подарками вдова.
Что повсеместно шла о ней похвальная молва.
Стал государю Хаген нашёптывать с тревогой:
«И бедным и богатым дарит она так много,
Что витязи на службу к ней повалят валом,
А это для Бургундии не кончится добром».[186]
«Сестра — хозяйка клада, — изрёк король в ответ. —
Как с ним она поступит, мне, право, дела нет.[187]
Утратить слишком страшно мне вновь приязнь её,
Чтоб я мешал ей расточать имущество своё».
На это молвил Хаген: «Нет, женщину вовек
Не подпустил бы к кладу разумный человек.
Богатства у Кримхильды вам отобрать пора,
Пока вас до беды, король, не довела сестра».
Сказал державный Гунтер: «Поклялся я, что впредь
Кримхильде не придётся обид от нас терпеть,
И слова не нарушу: она — сестра моя».
Воскликнул Хаген: «Пустяки! За всё в ответе я».
Ему поддался Гунтер, обет свой преступил[188] —
И у вдовы отобран тот клад несметный был,
Ключи ж от клада в руки дал Хагену король.
Был этим Гернот оскорблён, как никогда дотоль.
А Гизельхер воскликнул: «Я Хагена уйму
И притеснять Кримхильду не разрешу ему.
Давно б его осек я, не будь мы с ним в родстве».
Так вновь был нанесён ущерб беспомощной вдове.
Промолвил Гернот: «В тягость нам будет этот клад.
Его мы в воды Рейна опустим,[189] милый брат,
Чтоб не вселял он зависть вовеки ни в кого».
Тут к Гизельхеру, вся в слезах, пришла сестра его.
Она сказала: «Брат мой, сестре защитой будь.[190]
Заставь вдове несчастной её добро вернуть».
Ей Гизельхер ответил: «Уехать надо нам.
Когда ж воротимся, твой клад тебе верну я сам».
Сопровождать в дорогу трёх братьев-королей
Отправилось немало вассалов и друзей.
Один лишь Хаген дома остаться пожелал —
Кримхильде горе новое он приуготовлял.
Пока в отъезде были три венценосных брата,
В Лохгейм на Рейне Хаген увёз тот клад богатый
И утопил, чтоб после воспользоваться им,
Но так и не пришлось ему владеть добром чужим.
Когда в столицу братья вернулись наконец,
С толпою дам Кримхильда явилась во дворец.
Узнав, что ей обида нанесена опять,
Не мог негодования млад Гизельхер сдержать.
В своих владыках Хаген такую вызвал злость,
Что двор ему покинуть на долгий срок пришлось,
Но всё ж был королями прощён вассал опальный.
Зато стяжал он ненависть вдовы многострадальной.
Ещё когда им в реку клад не был погружён,
Друг другу дали клятву три короля и он,
Не прикасаться к кладу, покуда жизнь их длится,
И никому не открывать, где он теперь хранится.[191]
А для вдовы настала печальная пора.
Её всего лишили — и мужа и добра,
И сердце ей томили обида и кручина,
Предел которым положить сумела лишь кончина.
Так, после смерти мужа, — я вам ручаюсь в том, —
Тринадцать лет Кримхильда жила, скорбя о нём.[192]
О Зигфриде не в силах забыть она была,
За что и воздавалась ей людьми везде хвала.
