6. Хури-хури
В канун Рождества наши предки взяли духовые ружья и пошли в лес. Убили несколько обезьян, мясо стали коптить. Когда мёртвую обезьяну подносишь к костру, от жара её черты искажаются будто в улыбке, руки шевелятся сами собой. Кто-то нашёл, что выражение лица мартышки в этот момент сильно напоминает жену вождя, занятую приготовлением кукурузного пива. Шутка имела успех. Каждый норовил сунуть свою обезьяну ближе к огню, некоторые сами от смеха чуть в костёр не попадали. Тальке глухой не участвовал в общем веселье. Бедняга решил, что смеются над ним, обиделся и с досады ушёл в чащу.
Возвращался он поздно вечером. Отблесков костра нигде не было заметно. Не сразу отыскав поляну, на которой располагался лагерь, индеец застал товарищей спящими и, похоже, давно — огонь погас и даже угли остыли. К счастью, он вспомнил, что проходя по лесу, видел в отдалении струйку дыма — примерно там, где над деревьями возвышалась скала. Теперь он заспешил в том направлении, надеясь раздобыть головешку.
Вот и скала, в ней пещера. У костра дремлет старушка. Опасаясь разбудить спящую, индеец приблизился. Костёр был сложен из человеческих костей. Взяв две из них в руки, глухой бросился прочь, но не прошёл и ста шагов, как кости погасли. Он повернул назад, но теперь старуха проснулась.
— Зачем ты сюда явился? — процедила она неожиданно злобно.
— Мне бы огня, а то наш погас, — ответил индеец.
— А ты не смеялся над мёртвыми обезьянами? — перешла старушка на шёпот. Она отвернулась, так что глухой не сразу понял вопрос, догадаться о смысле которого он мог только по движению губ.
— Нет, нет, я не смеялся, я рассердился, сбежал от них в лес, — лепетал он.
— Знаю, знаю, — успокоилась ведьма. — а теперь слушай: сейчас к вам на стойбище сыночки мои придут, хури-хури. Ты как пойдёшь туда, спрячься в какой-нибудь яме, чтобы тебя не заметили!
Глухой послушался. В полночь задул ветер, грянул гром и продолжал грохотать не переставая. Из зарослей выбежали хури-хури, громко и бодро крича:
— Хури-хури-хури-хури!
Они подбежали к спящим, вырвали им глаза и скрылись так же внезапно, как появились.
Утром человек выбрался из укрытия. Слепые беспомощно толкались, падали и просили отвести их домой. Глухой связал их верёвкой и повёл к обрыву над озером, что у подножья горы Сумако.
— А теперь перед вами канава, все разом — прыг! — скомандовал он. Слепые кувырком полетели в воду и превратились в лягушек.
Через некоторое время после того, как случилась эта история, охотники проходили мимо старого дуплистого дерева.
— Хури-хури-хури-хури! — послышалось из дума.
Индейцы кинулись собирать хворост. Обложив валежником ствол и насыпав поверх жгучего перца, подпустили огня. Задыхаясь и кашляя, хури-хури вылезли наружу и падали в пламя. Тех, кто корчился дольше других, добивали палками. Вдруг появилась девушка хури-хури с необычно светлой кожей. Она сумела забраться по стволу вверх и, вцепившись в ветки, принялась молить о пощаде; говорила, будто никого ещё в жизни не убивала. Нашёлся холостяк, который привёл её к себе в дом. Из этого вышло мало хорошего. Молодая жена завела такой обычай: подзовёт какого-нибудь мальчика, якобы, поискать у него вшей в волосах, а сама возьмёт и задушит, а мозг высосет. В конце концов она и у мужа высосала мозг и убежала в лес. Там у неё родился сын. Эта парочка произвела на свет новых хури-хури, расплодившихся взамен прежних.
Если стрелы индейца из племени карихона не смочены ядом кураре, ему лучше вовсе не думать об охоте на обезьян. Между тем в одной деревне запас кураре иссяк. Решили немедленно отправиться за ядом. Идти вызвалось человек пятьдесят.
— Ты тоже пойдёшь! — велел один из воинов пленнику, много лет назад захваченному при набеге на деревню племени уитото, да так и оставшемуся с карихона.
— Надеюсь, ты помнишь, собака, что мясная пища не для рабов! Это я к тому, что придётся тебе готовить! — объяснил воин, ухмыльнувшись.
Много ли отравы достали индейцы, где и как её раздобыли — об этом в точности не известно. Но только на обратном пути предводитель отряда начал подумывать, что не худо бы настрелять дичи — запасы все давно съедены. Остановились, выбрали желающего и велели ему быстрее бежать вперёд, да постараться добыть тапира.
— Дом уже близко, — предложил кто-то, — пусть сразу несёт мясо в деревню, а нам оставит только сердце, печень и лёгкие.
На том и порешили, и охотник заспешил по тропе. К концу следующего дня индейцы вышли к берегу речки.
— Смотрите, наш друг не подвёл нас! — указал предводитель на верёвку, один конец которой был привязан к корню дерева, а другой уходил в воду.
Подойдя ближе, охотники увидели на конце верёвки какие-то потроха.
Люди повеселели, побросали вещи на прибрежный песок, бросились разводить костёр. Вскоре пленник уже снимал пену с закипевшего бульона.
— Буль-буль-буль, буль-буль-буль! — пел горшок с мясом, а повару почему-то слышалось:
— Отведай меня, отведай меня!
Впрочем на языке карихона эти слова плохо отличимы от бульканья. И тут пленника осенило: горшок хочет, чтобы он, повар, выпил хотя бы отвар, раз уж мясо рабам заповедано. Но почему? Да потому, что в горшке, вероятно, вовсе не потроха тапира, убитого ушедшим вперёд товарищем, а что-то иное.
— Эй, нельзя это есть, выбросим, а ещё лучше пусть так и варится, да только без нас! — пытался образумить слуга хозяев.
Куда там! Его чуть не утопили, обвинив в нежелании кормить народ. В смущенье и страхе повар пригласил охотников к трапезе. Он до последней минуты надеялся, что сопровождавший группу пятилетний мальчик, его добрый приятель, останется не накормленным. Но мальчика разбудили и тот не успокоился, пока не получил своей доли. Все, что мог сделать повар, это отрезать любимцу кусочек поменьше да похуже.
Опасения повара оправдались сразу же после ужина. Отведав мяса, охотники валились на песок один за другим, засыпая мертвецким сном. Повар тянул их за волосы, щипал, щекотал, но те даже не шевелились. Между тем из лесу послышался отдалённый невнятный шум, а затем и могучее:
— Оооох! Оооох!
Повар едва успел положить спящего мальчика на крышу навеса, построенного индейцами для ночлега, как ветви раздвинулись и из лесу вышли два человекоподобных чудовища. У одного спереди сияла широкая окровавленная дыра.
— Смотри, старуха, вот кто съел мои потроха, — обратился демон к жене.
Он обошёл лежавшие на песке тела и вырвал спящим глаза. Потом запихал их к себе в рану и из глаз образовалась новая печень.
— Кусочка не хватает, однако! — пробормотал демон и принялся шарить взглядом по навесу.
— Вот теперь порядок! — заметил он, запуская свои корявые пальцы ребёнку в лицо. Жена демона между тем срезала спящим мясо с голеней — с тех пор у людей на этих местах одна кожа да кости. Закончив дело, чудовища скрылись в лесу, а повар просидел в кустах до рассвета.
Утром проснулись. Повар попытался вставить в пустые глазницы орехи пальм мильпесо, но те не подошли по размеру. А вот плоды под названием «кабаний глаз» пришлись впору. И все было бы хорошо, если б, добравшись до дому, индейцы не начали неумолимо превращаться в диких свиней, точнее, в пекари — их американских сородичей. Встав на четвереньки и громко хрюкая, полсотни бывших охотников принялись разорять огород и подрывать столбы, которые поддерживали крыши жилищ. Корзины, в которых несли кураре, превратились в больших муравьедов, а духовые ружья — в змей. Индейцы, остававшиеся в селении, убили одного пекари, а остальные убежали вниз по течению реки туда, где сейчас Бразилия.
От тех прежних пекари произошли нынешние. Однако рассказывают, что в Бразилии встречаются такие пекари, которые от пояса до головы — свиньи, а ниже пояса — люди, без шерсти. Очень свирепые.
Отцы-первопредки для того и создали женщину Янтауки, чтобы уничтожить Сейсквисбуче, который убил своего отца и жил с его сестрой.
Вообще-то Сейсквисбуче выдал сестру замуж за мудрого Нунулу, но все это была лишь уловка. Когда Нунула переехал к жене, Сейсквисбуче замучил его разной работой —то храм строить, то сеять, то на охоту идти; зато к жене он его так и не подпустил. И это понятно, раз Сейсквисбуче сам с нею постоянно совокуплялся. Когда Нунула завёл о том разговор, Сейсквисбуче ответил, что ходит к сестре просто поболтать, Нунулу он между тем задумал убить.
Однажды Нунула пошёл к реке и забрался на скалу. Появился Сейсквисбуче. Нунула — в воду, под скалу, а Сейсквисбуче схватил здоровенный кол и стал тыкать им туда, где спрятался Нунула. У Нунулы был волшебный камень, способный окрашивать воду в цвет крови. Сейсквисбуче увидел, что вода покраснела и, удовлетворённый, ушёл.
В течение семи лет Сейсквисбуче был жрецом в храме. И вот он почувствовал, будто что-то произошло и велел слуге разузнать новости.
