Посвящённые открыто говорят об этом мире. Достаточно только припомнить слова Гёте. Конечно, многие увидят в них пустую выдумку, нечто, сказанное для красного словца. Но такой великий поэт, как Гёте, не бросается пустыми фразами, когда говорит: „ …Свой голос солнце подаёт, свершая с громовым раскатом предписанный круговорот“. И надо выбирать — либо это глубокая мудрость, либо пустая фраза (ведь физическое Солнце не движется с громовым раскатом). Но Гёте, погруженный в созерцательность, Гёте, великий поэт и посвящённый, знает, что существует такой звучащий мир — мир духовных звучаний, — и данный художественный образ строго соответствует реальности. Этот же образ присутствует и во второй части «Фауста“. Когда Фауст после всех заблуждений, описанных в первой части трагедии, восходит в духовный мир, мы опять слышим эту музыку сфер:
Феба четверня рванула,
Свет приносит столько гула!
Гёте ни в чем не нарушает созерцаемой картины, когда вот так описывает духовный мир.
И Рихард Вагнер воспринимал звуки музыки (в общепринятом смысле этого слова) как часть мировой гармонии, как органичное продолжение музыки сфер, звучащей в мире духовном. Он воспринимал это, он это чувствовал. И он не раз это повторял. Характеризуя отдельные инструменты, он пишет:
«Инструменты воплощают собой как бы изначальные органы творения и природы; то, что они выражают, не может быть ясно и чётко определено, ибо они передают первородные чувства, исходящие из хаоса первых дней творения, когда, быть может, ещё не существовало человеческого сердца, способного их воспринять“.[34]
Такого рода высказывания не стоит гасить рассудочностью; надо попробовать проникнуться их настроением, и тогда можно ощутить, как Рихард Вагнер всей душой был погружён в то, что зовётся подлинной, истинной мистикой.
Так Рихард Вагнер понимал свою художественную миссию. Про него неправильно будет сказать, будто это был художник, который раскрывал перед публикой то, что спонтанно возникало в его душе. Ему хотелось создавать произведения, в полной мере отвечающие новому уровню развития человечества, но при этом опирающиеся на древнюю традицию мистерий. Вот почему он обращал свой взор в стародавнее прошлое человечества, к тем временам, когда ещё не существовало того, что называется отдельными видами искусства. Здесь мы касаемся важного момента, постоянно занимавшего Рихарда Вагнера в связи с его миссией, — того момента, о котором так глубоко размышлял Ницше в своей работе «Происхождение трагедии из духа музыки“.[35] Однако мы не станем теперь углубляться в сочинение Ницше — ведь наша задача состоит в том, чтобы опереться на мистику, ибо именно она скажет нам больше, нежели Ницше удалось понять в Вагнере. Мистика вводит нас в прадревние состояния человеческого развития.
Что представляли собой мистерии? У всех народов древности — у египтян, греков и так далее — существовали центры мистерий, которые в равной степени можно называть как храмами, так и школами. Повсеместно мистерии были фундаментом позднейшей культуры: в мистериях одновременно содержались и религия, и наука, и искусство, которые тогда ещё не разделились на три отдельные ветви и являли собой единое целое. Представьте себе, что вы — зритель и слушатель в таких мистериях! По ходу действия каждой из них людям разъяснялись мировые загадки, говорилось о нисхождении духовных сил с небес на землю — о том, как они живут в минерале, в растении, как они становятся более совершёнными в животном и обретают самосознание в человеке. Весь ход духовного развития наглядно представал перед глазами. И то, что видели глаза, что слышали уши — в цвете, свете, звуке, — было мудростью, было наукой. Содержание мировых законов в те времена не было принято постигать в абстрактной форме, как это делается теперь. Тогда стремились к предельной наглядности: это был зримый процесс. Но наглядное одновременно было отмечено печатью красоты. Так возникло искусство. Истина облекалась в художественные формы. При этом истина присутствовала в искусстве таким образом, что человеческая душа получала религиозный настрой и погружалась в молитвенное состояние.
В каждой великой культуре имелось такого рода прадревнее состояние. Внешней истории об этом ничего не известно — она его отрицает. Но это не столь существенно. Лет через двадцать она перестанет его отрицать. В прадревних мистериях искусство, религия и наука составляли органичное единство, но позднее они пошли раздельными путями; это относится и к отдельным видам искусства. Музыка и драматическое искусство некогда представляли собой единое целое. Вагнер оглядывался на те прадревние времена, стремясь вновь объединить музыку и драму в целостное произведение искусства. Он понимал, что разделение искусства на отдельные виды было вызвано необходимостью для дальнейшего развития человечества. Но при этом он верил, что уже настала эпоха, когда вновь может произойти их воссоединение. И стремился в своём творчестве к тому, что он называл интегральным произведением искусства. Он также полагал, что истинное произведение искусства должно быть одухотворено религиозным содержанием. Таким образом, художественное творчество было для Вагнера одновременно и религиозным служением.
Воплощая в своих произведениях идею интегрального искусства, Рихард Вагнер опирался на двух великих художников — Шекспира и Бетховена. В Шекспире он видел драматурга, который вывел на подмостки исключительно человека действия, то есть человека, активного во внешних проявлениях. А в Бетховене он видел художника, который с такой же силой попытался отобразить исключительно то, что происходит в душе человека, в его духе, но не переходит во внешнее деяние. При таком положении вещей многое остаётся невысказанным, ибо между внешней активностью человека и состоянием его души, его духа имеется промежуточное звено, которое остаётся незатронутым искусством драматурга. А когда глубина человеческих чувств отражается в симфонической музыке, все равно остаётся что‑то, чего нельзя передать в звуках. И мы видим, как в Девятой симфонии Бетховена глубина душевных переживаний тяготеет к словесному оформлению[36], стремится объединить разные сферы искусства, чтобы выразить суть человеческой природы во всей её целостности.
Вот так же и Рихард Вагнер стремился к интегральному произведению искусства, в котором он мог бы художественными средствами отобразить всего человека. Необходимо было в музыке передать внутреннее состояние человека, и при этом должна была существовать возможность облечь его в форму действия. То, что не могло быть внешним образом изображено в драме, передавалось в музыке. А что не могла выразить музыка, переходило во внешний драматизм. Рихард Вагнер, образно говоря, осуществил синтез Шекспира и Бетховена. Идею такого синтеза он почерпнул из самых глубин человеческой природы и тем самым проложил путь к новой ступени в развитии искусства и всего человечества. Рихард Вагнер не был драматургом–бытовиком. Он стремился выразить средствами искусства то глубочайшее, что только доступно человеческому переживанию, как это было некогда в мистериях.
Когда мы уясняем себе, что Вагнер видел в симфонической музыке откровение некоего неведомого мира, и в инструментах оркестра прозревал праорганы всего творения, то мы близки к тому, чтобы понять и его стремление раскрыть в музыкальных драмах нечто большее, чем человек переживает в этом физическом мире. Такие переживания представляют собой только часть человеческой природы. Все прочее заключено в высшей части человека, которая живёт внутри каждого, но сильно превышает то, что может проявиться внешним образом. Этот высший человек, который окружает обычного как бы полнотой славы, связан с глубинными истоками жизни, и эта связь не может быть полностью раскрыта внешними средствами. И поскольку устремление Рихарда Вагнера направлено на высшую природу человека, то повседневный человек находится за пределами этих устремлений. Вот почему Вагнеру было необходимо привлечь то, что содержалось в древней нормано–германской мифологии. В ней человек как бы перерастает самого себя, он намного превышает возможности и цели человека физического плана. Это опять‑таки связано с миссией Рихарда Вагнера — возвыситься над человеком повседневности и вывести на сцену миф, в котором представлены глубокие мировые законы. И Рихард Вагнер осуществил это при помощи драматического действия и музыки.
Естественно, мы не можем затронуть все подробности, мы можем привести только отдельные примеры, показывающие, насколько Вагнер как художник связан со всем тем, что духовная наука сообщает нам о мире. С точки зрения мистики люди взаимодействуют друг с другом не только на физическом уровне: человеческой природе свойственны более глубокие взаимосвязи. Душа, живущая в груди одного, имеет глубоко сокрытое родство с душой другого. Общепринятые же законы поверхностны, они самые несущественные. Путеводная нить законов, заложенных в глубинах души, протянута от человека к человеку. Эти законы изучает духовная наука. Художник предчувствует их. Вот почему он проникает в те слои, где обнаруживается проявление глубинного закона взаимодействия людей, который скрыт от внешнего наблюдателя.
