Но вот выехал вперед король и сказал громким голосом:
— Инфанты де Каррион! Поединок, на который я согласился, должен был быть в Толедо, а не в ваших владениях. Но вы сказали, что там у вас не будет всего вам необходимого. Из вежливости я приехал в вашу землю. Я привез сюда и рыцарей Сида — они доверились мне, положась на мое слово и на мою честь. И я предупреждаю вас и ваших сторонников, что тот, кто поступит с ними вероломно, будет привязан к коням и пущен в поле — и никто не посмеет спасти его!
Рассердились графы при этих словах короля, но делать было нечего, и пришлось им биться в честном бою. Между тем король подал сигнал.
Фернандо де Каррион бился с Педро Бермудесом и, видя, что не избежать ему смерти от твердой руки Педро, признал себя побежденным.
Мартин Антолинес из Бургоса бился с другим де Каррионом. Мартин нанес ему сильный удар мечом,
рассек шлем, и Диего упал без движения на луку седла; потом, придя в себя, стал он кричать от боли, а конь его вынес его за черту арены, и тогда признал он себя побежденным.
Третья пара — Ассур Гонсалес и Нуньо Густиос — дрались дольше, и последнему пришлось было плохо, но правда была на его стороне, и он ссадил с коня злого предателя и хотел было уже отрубить ему голову, но взмолился к нему отец Ассура:
— Не делай этого: сын мой и так побежден!
Нуньо Густиос спросил тогда судей, можно ли считать поединок оконченным. Но судьи сказали:
— Нет, пока Ассур Гонсалес не признает этого сам.
Придя в себя, и он признал себя побежденным.
И с этого дня объявил король графов де Каррион предателями, так же как и дядю их Ассура Гонсалеса, помогавшего им своими советами.
Они уехали из своего королевства и никогда уже не смели смотреть в глаза людям. Честь же Сида была восстановлена, и рыцари его вернулись в Валенсию, где пиры и празднества продолжались целую неделю.
Долго жил в Валенсии Сид, и очень устал он от постоянных забот, устал он от множества битв, как вдруг пришло известие, что мавританский король Букар снова подошел к Валенсии с тридцатью королями, столь же храбрыми, как и он сам, и со множеством войска — и пешего, и конного.
Между тем добрый Сид лежал на своем ложе, обеспокоенный и печальный. Он молил Бога о том, чтобы спас Он их всех от этой большой беды, как вдруг увидал около себя человека в блестящей белой одежде.
— Спишь ты, Родриго? — спросил он его. — Если спишь, то проснись!
— Но кто же ты, пришедший ко мне?
— Я пришел возвестить тебе, что приходит тебе пора оставить этот мир. Ты умрешь ровно через тридцать дней от нынешнего дня. Господь из любви к тебе дарует твоему войску победу над королем Букаром. Сам же ты, Родриго Кампеадор, оплакивай свои грехи, чтобы смерть не застала тебя нераскаявшимся.
Очень болен Сид: осталось ему всего два дня жизни, и позвал он к себе свою любимую жену, донну Химену, и епископа Иеронима; позвал Альвара Фаньеса, Педро Бермудеса и своего самого близкого слугу и дру–га — Жиля Диаса. Все собрались они вокруг него, и Сид сказал им:
— Вы знаете, что король Букар подходит к Валенции, чтобы отнять ее у нас; ведет он с собою большое войско, и много королей следует за ним. Первое, что вы сделаете, когда душа моя покинет мое тело, — вы набальзамируете его благовонными травами.
А ты, моя добрая Химена, со своими подругами, не плачьте громко, когда я умру, и не наряжайтесь в траур: если узнают мавры, что нет меня на свете, они возьмут Валенсию, разграбят наши сокровища, а вас всех умертвят. Напротив, когда пойдет Букар, велите всему войску стать на стены, бить в барабаны, трубить в рога и выказывать великую радость.
И ты, Химена, уезжай тогда в Кастилию, захвати свои богатства и возьми с собой все христианское население города, а мусульман, способных изменить нам и погубить нас своею изменою, вели связать и запереть. Когда все будет готово, пускай оседлают моего Бабиека и посадят меня на него, как живого, чтобы мавры не догадались о моей смерти, и пусть мой верный друг, Жиль Диас, ведет под уздцы моего коня, а племянник мой, Педро Бермудес, везет передо мною мой боевой значок, как делал он это при моей жизни.
Ты же, Альвар Фаньес, поведешь войско в битву, и оно победит врага. Затем вы отведете моего коня Бабиека в Кастилию, и пускай он живет там в замке у Химены, а после его смерти вы зароете его в землю, чтобы не досталось его тело на съедение диким зверям и собакам. Он был мне верный друг и товарищ.
Пускай похоронят меня в монастыре Сан Педро де Карденья и раздадут бедным и неимущим все то из моего имущества, что не раздал я при жизни моей жене, моим дочерям и друзьям.
Пускай жена моя Химена возьмет себе все города и замки, которые завоевал я сам своим мечом. Дочерям оставляю все свои драгоценности — я не могу наделять жен чужих королей городами и землями Кастилии. Замок же мой Бивар пусть идет в мой собственный род, из которого вышел я сам. Друзьям моим отдаю все свое оружие, коней и все доспехи. Все же города и земли, дарованные мне моими государями за мои победы, — возвращаю я своему королю.
Мертвый лежит добрый Сид Кампеадор. Жиль Диас, его верный слуга, исполняет его приказания.
Двенадцать дней уже прошло со дня его смерти, наконец на тринадцатый показался авангард Букара. На рассвете выехал Сид, как живой, из ворот Валенсии на своем Бабиеке, и верный его друг и слуга Жиль Диас вел коня под уздцы. Перед ним развевалось его знамя. Вслед за ним шли его верные рыцари и все его верные войска, а за войсками ехала жена его Химена со своею свитою.
Тихо и молча вышли они из Валенсии в то время, как разгоралось утро — ясное и теплое.
В это же время Альвар Фаньес стал во главе войска и напал на несметных врагов. Показалось тут Букару и сопровождавшим его тридцати королям, что идет на них не менее шестидесяти тысяч христиан, одетых в белые, как снег, одежды, и между ними их предводитель на белом коне и с белым знаменем в руках. Испугался Букар с тридцатью королями, бежали они с поля битвы и бросились к морю, где стояли их корабли. Альвар Фаньес с войском погнались за ними, но Букар успел–таки вскочить в лодку и отчалить от берега.
Добрый король Альфонсо, узнав о смерти моего Сида, приехал в монастырь Сан Педро де Карденья, а за ним приехало много народа из Кастилии, из Леона и из Толедо поклониться телу Сида. Короли Арагонский и Наваррский с супругами, дочерьми Сида, горько плакали у его гроба.
Донна Химена велела положить тело Сида в черный гроб — столь же черный, как ее печаль. Плакала она потом всю свою жизнь и не могла наплакаться.
Не стало доброго Сида, но имя его не умрет никогда. Он покинул мир в день святой Троицы. Да спасет его Христос! Да будет мир с нами всеми, праведными и грешниками!
Такова история моего Сида Кампеадора. Здесь кончается рассказ. Тому, кто написал эту книгу, не откажи, Господи, в Царствии Божием! Аминь.
Отец аббат написал ее в мае месяце, в год тысяча двести сорок пятый.
СКАЗАНИЯ И ЛЕГЕНДЫ ГЕРМАНИИ
Проклятие миннезингера
Пересказ О. Петерсон в редакции Н. Будур
Посреди цветущей долины Урфы высится одинокий голый утес; на одном из откосов его, высоко, у самой вершины, виднеется груда камней.
Предание говорит, что в прежние годы был здесь неприступный замок злого барона Штольценберга; замок этот стоял в густом лесу и наводил ужас на всю окрестность.
Барон Штольценберг только и думал о том, как бы покорить себе чуть ли не всю Германию и на всех нагнать страх одним своим именем. Воины его топтали нивы, поджигали крестьянские дома; сам же он охотился на людей, как на красного зверя, и могущество его росло день ото дня; имя его наводило ужас на всех, и удача способствовала ему во всех его злодеяниях.
— Продал барон свою душу дьяволу! — говаривали все, знавшие Штольценберга.
Было у барона много земель и владений, но ему все это казалось еще очень мало: беспрестанно ходил он войной на соседей, и много разной добычи привозил в свой замок; погреба его замка были полным–полнехоньки, в кладовых его не было уже места, а он все грабил и притеснял народ.
Вконец разорены были окрестные города и деревни.
Раз, в холодный зимний день, когда барон сидел со своею молодой женой перед пылающим очагом, ему доложили, что пришли два миннезингера. В те времена считалось невозможным не принять певца, если он приходил в замок, и как ни был жесток и скуп Штольценберг, но и он не посмел идти против обычая, а потому велел ввести в зал миннезингеров и собрать всех
обитателей замка послушать их; таков тоже был обычай, установившийся в те времена.
Вошли два миннезингера и низко поклонились присутствующим. Один из них был почтенный, убеленный сединами старик, другой — только что начинавший жить юноша.
