Села она в коляску и поехала домой; входит к барину, а тот уставил на нее глаза и не узнает своей жены. «Что глаза-то выпучил? — говорит барыня. — Видишь, я и молода, и статна; не хочу, чтоб у меня муж был старой! Сейчас же поезжай в кузницу, пускай и тебя перекуют в молодаго… а то и знать тебя не хочу!» Нечего делать, поехал барин.
А тем временем кузнец воротился домой и пошел в кузницу; смотрит — нету работника; искал-искал его, спрашивал-спрашивал — нет как нет, и след простыл. Принялся один за работу, только молотом постукивает. Приезжает барин и прямо в кузницу: «Сделай, говорит, из меня молодаго». — «В уме ли ты, барин? как сделать из тебя молодаго?» — «Ну, так как знаешь!» — «Я ничего не знаю». — «Врешь, мошенник! коли переделали мою старуху, переделывайте и меня, а то мне житья от нея не будет…» — «Да я твоей барыни и в глаза-то не видал». — «Все равно, твой работник видел. Если он сумел дело повершить, так ты, старой мастер, и подавну должен уметь. Ну, живей поворачивайся, не то быть худу: попробуешь у меня березовой бани». Принужден был кузнец переделывать барина. Распросил потихоньку у кучера, как и что и сделал работник его с барыней, и думает: «Куда не шло! стану то же делать; попаду на лад — хорошо, не попаду — все равно пропадать!» Тотчас раздел барина донага, схватил его клещами за ноги, сунул в горн и давай поддувать мехами: сжег всего в пепел. После того вынул кости, покидал в молоко, и ждет — скоро ли выскочит оттуда молодой барин. Ждет час, и другой — нет ничего; посмотрел в кадушку — одне косточки плавают, и те обгорелыя… А барыня шлет послов в кузницу: скоро ли будет готов барин? Отвечает бедный кузнец, что барин приказал долго жить; поминайте, как звали! Как узнала барыня, что кузнец только сжег ея мужа, а молодым не сделал, сильно разгневалась, созвала своих верных слуг и велела тащить кузнеца на виселицу. Сказано — сделано. Побежали слуги в кузницу, схватили его, связали и потащили на виселицу. Вдруг нагоняет их тот самой малой, что у кузнеца жил в работниках, и спрашивает: «Куда ведут тебя, хозяин?» — «Хотят повесить, — отвечал кузнец, и рассказал все, что с ним сталося. — «Ну, дядя! — молвил нечистый, — поклянись, что никогда не будешь бить меня своим молотом, а станешь ко мне такую же честь держать, какую твой отец держал, — и барин сейчас будет и жив и молод». Кузнец забожился, заклялся, что никогда не подымет на чорта молота, а будет отдавать ему всякую почесть. Тут работник побежал в кузницу и на́скоро воротился оттуда вместе с барином: «Стой, — кричит слугам, — не вешайте! вот ваш барин!» Они сейчас развязали веревки и отпустили кузнеца на все четыре стороны; с тех пор перестал кузнец плевать на чорта и бить его молотом, работник его скрылся и больше на глаза не показывался, а барин с барыней стали жить да поживать да добра наживать, и теперь еще живут, коли не умерли.
(Из собрания В. И. Даля)
Примечание к № 31: Вариант этой легенды напечатан в «Отечественных Записках» 1840 года (см. Шесть малороссийских простонародных баллад Л. Баровиковского, № 2, смесь; с. 50—51):
Славный у старых панов был Ярёмка-кузнец: бывало сделает серп ли, к дверям рукоятку ли, задвижку, крючок ли, завески ли к скрыне — ну так ведь прехитро украсит резьбой да насечкой, что, ей, загляденье! Вот так бы сидел да глядел бы!.. Ну, а кузница-то у Ярёмки, право, и хата другая не будет просторней и краше… Подле горнила, на самой на печке, висел на холсте намалеванный чорт, повешенный кверху ногами, ну да списанный точно! Кто ни посмотрит, узна́ет: чорт да и чорт тебе! чорный, с рогами, с предлинным хвостом, с бородою, с калиткою денег в когтях и с людскими грехами. Чорта Ярёмка повыпачкал грязью и дегтем, очи проклятыя выжег, всего исколол, исцарапал. Если Ярёмка куёт — ужь он так норовит, чтобы к чорту спиной повернуться… А если и глянет, бывало, на чорта, то, верно, чтоб плюнуть на чортову харю. Чорт разозлился и решился отомстить. Вот нанялся в кузницу новой работник, цыган, и какой работник! Десять против него не сработают; Ярёмка только смотрит да деньги считает. Приехал однажды к Ярёмке хромой атаман. Цыган предложил ему сковать ногу. Атаман согласился. Цыган пригораздил к жаровне хромую ногу; ударил молотом, спрыснул водою, посыпал песком. Атаман лишь вышел из рук кузнеца — да вприсядку!.. С этой поры к кузнецу приносили не лом да железо, а увечье, недуг да калечество. Много перековал цыган: стариков и старух в молодых, калек в здоровых, безобразных в красавцев. Как-то работник-цыган отлучился; а барин Ярёмкин, дряхлой старик, приходит к Ярёмке с приказом — перековать его в молодцы. Недолго думал кузнец; завязал его в мешок, подложил угольков в жаровню и, бросив в горнило, сам принялся раздувать. Отчаянный крик и стоны господские скоро затихли. Вынул Ярёмка с огня обгорелыя кости… Цыган пропал без вести! Ужь палачь и Сибирь ожидают Ярёмку! Велел он позвать священника с молитвою; вот священник прочитал молитву, стал кропить святою водою и прямо попал в намалеваннаго чорта. Вдруг откуда ни взялся — пришел цыган, вызвал Ярёмку и сказал: «Что хочешь надо мной делай, глумись и ругайся, только не кропи святой водою! Сейчас приведу твоего барина». Скоро явился барин молодец-молодцом! Ярёмку простили, а работник его сгинул без вести. Ярёмка снял чортов портрет и швырнул в огонь: с той поры чорт почернел еще хуже и любимым местом его стали кузнечныя трубы.
Смотри также легенду: «Пустынник и дьявол» (№ 20 b).
В немецкой сказке «Das junggeglühte Männlein» (Kinder- und Hausmärchen, ч. 2, № 147) совсем иначе обставлено предание о перековке дряхлых стариков в юношей, полных сил и здоровья; здесь оно связывается со Христом и апостолами. Однажды шел Господь по земле вместе с апостолом Петром. Дело было к вечеру, и они попросились ночевать к кузнецу. Случилось, что в то же время пришел туда за милостиной бедный нищий, совсем согнувшийся от старости и недостатка сил. «Господи, — сказал св. Петр, — даруй ему, чтобы он сам мог добывать свой хлеб». Господь приказал кузнецу развести огонь: «Я желаю, — говорил он, — помолодить этого больного старика». Кузнец положил в горнило горячих угольев, св. Петр принялся за меха, и когда все было готово, взял Господь старого нищего, положил его в горнило на самый жар и раскалил докрасна, после того бросил его в воду, дал охладиться горячему телу, и благословил: и тотчас восстал нищий здоровым, сильным, молодым, как будто ему было только двадцать лет. На другой день то же самое повторяет кузнец с полуслепою, сгорбленною старухою, но его опыт оказывается неудачным.
Любопытно то целебное и животворное свойство, какое в этой легенде и во многих других народных сказках приписывается воде и огню: это поверье, по своему происхождению, принадлежит глубокой доисторической старине, когда обожались стихии и когда знахарство (лечение больных) входило в область религиозных священнодействий. С принятием христианства многое из этих старинных представлений — в массе народа, по преимуществу живущей преданием, было удержано, и сказалось в ее поэтических созданиях, между тем как самая обстановка нередко заимствовалась из иного мира. Так было у всех народов, так было и у славянских племен. (Сличи с легендами, помещенными в этом сборнике под № 4 и 5).
Norwegische Volksmärchen (ч. 1, № 21) передают сказание о кузнеце отчасти сходно с немецкой легендой, напечатанной братьями Гримм, отчасти с своеобразными дополнениями:
Кузнец заключил с чертом договор, что ровно через семь лет готов отдаться ему, если на все это время нечистый сделает его первым мастером в кузнечном искусстве. Однажды как-то Христос и св. Петр, странствуя по земле, зашли к этому кузнецу. У него была мать-старуха: с сгорбленною спиною, с сморщенным лицом, она едва ноги передвигала от дряхлости. Господь взял ее, положил в горнило и начал ковать, — и старуха сделалась молодою и красивою. Кузнец попробовал тоже сделать, но ему вовсе не удалась хитрая работа. Раздраженный тем, что черт плохо ему помогает, он вздумал его проучить. «Правду ли говорят люди, — спросил кузнец нечистого, — что ты можешь на столько умалять себя, на сколько захочешь?» — «Правду». — «А ну, полезай в этот кошель!» — «Изволь!» — сказал черт, сделался маленьким и влез в кошель. Но едва он влез туда, в ту же минуту кузнец затянул кошелек, завязал, положил в горнило, и давай поджаривать нечистого. Черт кричать, молить пощады! Не тут-то было. «Я не могу тебя избавить, — сказал кузнец, — пословица говорит: куй железо, пока горячо!» Бросил кошелек на наковальню, и ну ударять по нем большим молотом. Вдоволь натешился над чертом и выпустил его: черт выскочил и давай Бог ноги! Прошло довольно времени; взял кузнец свой молот и пошел искать дороги в ад. Шел, шел, и добрался до перекрестка, где тропинка разделялась надвое: один путь вел на небо, другой в пекло. Здесь повстречался он с портным. «Добрый день! — сказал кузнец, — ты куда идешь?» — «На небо; а ты куда?» — «Ну, брат, мне с тобой не по дороге: я иду в пекло». Распрощались и пошли каждой своею дорогою. Вот пришел кузнец к адским воротам. «Кто идет?» — спрашивает черт, поставленный на страже. — «Я тот самый кузнец, у которого есть кошель и молот». Как услыхал это дьявол, сейчас велел запереть двери на все на девять замков. «Видно, здесь нет для меня квартиры, — подумал кузнец, — пойду в рай». Пустился в дорогу, и достиг райских ворот в то самое время, как св. Петр впускал на небо портного; но попал ли туда кузнец — неизвестно [166].
