И, словно бы желая подбодрить изгнанников, боги низвели с неба попутный ветер. Расправили морщины и бодро захлопали паруса. Асканий, воспользовавшись моментом, забрался по веревочной лестнице в корзину на верхушке мачты. Ему не терпелось увидеть землю, о которой говорил отец. Но, куда ни глянь, всюду расстилалась всхолмленная морская равнина.
С круч Иды, невидимая для глаз, за отплытием наблюдала сама матерь богов Кибела. Ведь это она не пожалела для Энея выращенных ею отборных корабельных сосен. А теперь она хотела знать, удалось ли троянцам уйти от своих недругов.
Проводив корабли, Кибела вызвала к себе сына своего Юпитера.
– Вот о чем я тебя прошу, – обратилась она к нему. – Корабли, которые построил Эней, отплыли. Но сумеют ли они добраться до места? Сделай так, чтобы им были не страшны ни бури, ни подводные камни.
– Не могу, – отозвался Юпитер, разводя могучими руками. – То, о чем ты меня, мать, просишь, не в моей власти. Ведь море подчиняется брату моему Нептуну. Но вот что я тебе обещаю. Если корабли уцелеют, я их превращу в прекрасных морских нимф.
– Не забудь об этом среди дел своих, сын мой. И не поддайся на уговоры враждебных троянцам богинь.
– Будь спокойна, мать, – сказал Юпитер. – Я сейчас же поклянусь, что выполню обещанное.
И поклялся Юпитер. Олимп задрожал от мановения его руки, а на море поднялись высокие волны.
Во Фракии[13]
После нескольких дней плавания по спокойному морю перед кораблями открылся лесистый берег. Это была земля фракийцев, народа, дружественного троянцам и близкого им по языку. Эней знал, что его предок Дардан, один из основателей Трои, пришел с острова Самофракии, населенного фракийцами. Да и в самой Фракии, как он слышал, было племя, называвшее себя дарданами. Родина предков не казалась Энею чужбиной, и он мог рассчитывать на дружественный прием.
Изображение античного корабля на монете Лепида.
И на самом деле, едва корабли бросили якорные камни в глубокой бухте, как из окрестных лесов вышла масса людей. Они были вооружены, у многих руки и грудь были разрисованы изображениями богов и чудовищ. Это, равно как чубы на головах, придавало встречавшим воинственный облик. Но на их лицах светились улыбки. Многие несли в грубых кувшинах мед и вино, отказываясь брать за это серебро. Явились и посланцы царя Ликурга[14] с вестью, что он разрешает пришельцам поселиться в его стране, где им угодно.
После нескольких дней поисков Эней остановил свой выбор на круглой поляне, окруженной колючим кустарником. Отсюда было недалеко до моря, туда можно было добраться вдоль реки, которую никто из фракийцев не хотел назвать, ибо и воды в этой стране считались богами и богинями. Пригорок посредине поляны с одной стороны защищался оврагом, с другой – водами безымянной реки и более всего подходил для города. Эней решил у подножья холма принести своей бессмертной матери и другим богам в жертву быка, чтобы узнать, верен ли его выбор. Пока же, вооружившись лопатой, он устроил алтарь и поднялся на холм, чтобы вырвать свежую зелень.
Между двумя деревцами кизила он начал подрубать корни, чтобы их вытащить, и вдруг увидел, как сквозь кору одного из них проступают сгустки крови. Взялся он за другое деревцо. Упершись в его ствол коленом, потащил, и в это время из глубины холма послышался стон:
– Не мучай меня, злосчастный Эней! Дух мой и так не знает покоя под этой травой. Не дано мне забвенья. В корнях древесных мой дом. Неподалеку, в этих лесах, на берегу этой реки, прошло мое детство. Я Полидор, рожденный Приамом[15], твой родич. Отец отправил меня к царю Ликургу вместе с казной, чтобы ее уберечь и меня сохранить от беды. Но беда настигла меня на чужбине. Был я коварным фракийцем жизни лишен. Под этим холмом, отдыхавшего после охоты, копья пронзили меня насквозь и проросли через тело кизилом. Беги, Эней, от этой жестокой земли, от алчных этих прибрежий. Властвует здесь предателя род!
Объятый ужасом, Эней поспешил к кораблям и поведал отцу и троянским старцам обо всем, что услышал. И были едины они в решении немедля покинуть преступную землю. Но перед тем, как отправиться в путь, было решено успокоить дух Полидора. Холм был окружен алтарями из дерна и камня. Мужи обошли пристанище сына Приама, неся чаши с пенящимся молоком или жертвенной кровью, шепча молитву манам[16]. За ними двигались троянки с распущенными волосами.
Корабли были спущены в море, а ветер призвал их в свои просторы. Молча стояли скитальцы, и ни один из них даже взглядом не простился с берегом, где едва не выросла новая Троя.
«Видно, матери моей не угодно, – думал Эней, ища на небе ее звезду, – чтобы новое наше жилище было в этих морях. Должно быть, она решила наш дух укрепить в скитаниях долгих?»
Остров Делос
– Внучек, вставай!
Асканий, задремавший близ мачты, прямо на связке белых от морской соли канатов, вскочил и кинулся к борту.
– Земля! Но я не вижу отца. Где все? Уже начали строить Илион?
Анхиз улыбнулся.
– О нет! Для города это неподходящее место. Делос – знаменитый, но маленький остров. В годы, когда он был скитальцем…
– А разве острова могут скитаться?
– Нет ничего в этом мире, что не подвластно воле всевышних. Великой бурей оторвало Делос от дна морского и носило, как сорванный с дерева лист. И трава на нем не росла. И птицы гнезд не лепили. Но однажды остров выпустил корни и стал неподвижен, чтобы стать местом рождения самому Аполлону. С этих пор его почитают священным. В храм Аполлона поспешил твой отец со всеми мужами, чтобы вопросить о месте, где кончатся наши скитания. Да вот я слышу их голоса…
Поднявшись на борт, Эней приласкал выбежавшего навстречу Аскания и двинулся к связке канатов, где, держась за мачту, его ожидал отец.
– Я слушаю тебя, сын, – сказал Анхиз почтительно склонившемуся Энею.
– Едва мы сошли на берег, – начал Эней, – как из толпы встречающих вышел Аний…[17]
– Аний! – воскликнул Анхиз. – Сын самого Аполлона. Нет, он не ошибся, предсказав нам, что война продлится десятилетье. Как я рад, что он жив.
– Слышал бы ты, с какой теплотой он о тебе вспоминал, – продолжал Эней. – Как он хотел тебя видеть! Но мы не стали возвращаться, ведь это – дурная примета. Он, увенчав мою голову лавром, повел меня в дом свой при храме. Я узрел его дочерей[18]. Они нам разносили вино. Право, его аромат ни с чем не сравним, ибо лозы возросли на священной земле. Потом Аний повел меня в святилище. Едва я возложил на алтарь жертвы, под ногами заколебалась земля. Без прикосновения рук дверь храма открылась, и мы услышали голос: «Отыщите древнюю матерь. Будет там править Эней, а за ним его дети и те, кто от этих детей народится».
– Древнюю матерь… – в раздумье повторил Анхиз. – Вот оно что! Не иначе нашим убежищем должен стать Крит, раскинувшийся среди виноцветного моря. Ведь там, в низине, под вершинами его Иды, где некогда высилось сто городов, – корни нашего племени. Оттуда наш родоначальник, прославленный Тевкр. В поисках места для царства он прибыл к Ретийским пашням и к нам перенес обычаи Крита. От него идет почитание Великой матери всего живого Кибелы, владычицы гор и лесов со всеми таинствами, доступными ее жрецам корибантам: и запряженные в золотую колесницу львы, и содрогание меди, сотрясающее леса, и пляски с обнаженным оружием.
– Итак, мы плывем на Крит, – произнес Эней, дождавшись, когда отец смолкнет. – Далеко ли от Делоса до Крита, Палинур?
– Переход невелик, – ответил кормчий, – дали бы боги погоду. Если удастся склонить к себе ветры жертвами, какие этим упрямцам по нраву, встретим берег Крита на третьем рассвете.
– За жертвами не постоим! – бодро воскликнул Эней.
И тотчас за борт, окрашивая волны кровью, полетели два белоснежных быка, один Нептуну[19], другой – Аполлону. Бурям достались черные овцы, попутным ветрам – белые.
И вот уже корабли понеслись, словно на крыльях, мимо круч скалистого Наксоса, зеленой Донусы и покрытого мелколесьем Пароса. Состязаясь в силе и ловкости, гребцы на нижней палубе подняли крик. Поощряя их рвение, троянцы подавали кубки с золотым вином, обещая награды. Скорее! Скорее на родину предков!
Борей внял призыву и налетел с кормы. Расправились морщины на парусах. Помолодев, распустились они, как милые сердцу Цереры лепестки лилий, которыми украшают после прилета первых ласточек ее алтари. Впервые за месяцы, переполненные горем и страхом, души троянцев, раскрывшись, потянулись к надежде.
Церера (по стенной живописи, найденной в Помпеях)
На Крите
На первых порах казалось, будто боги сделали все, чтобы новая Троя возникла на родине Тевкра. Высадившись и подняв корабли на критский берег, троянцы узрели дома, зиявшие распахнутыми дверями, словно бы подготовленными радушными хозяевами для гостей. От пастухов, пасших стада на склонах священной Иды, вскоре стало известно, что в опустевших домах обитал Идоменей со своими безбожными вояками, тот самый Идоменей, который среди прочих домогался в Спарте руки Елены и, потерпев неудачу, движимый ревностью и злобой, отправился на восьмидесяти кораблях под Трою с ополчением из шести городов. По пути на родину Идоменей был застигнут бурей и за свое спасение опрометчиво обещал Нептуну в жертву первого, кого встретит на Крите. Случилось так, что первым встретился ему несчастный мальчик. Жертва оказалась неугодной богам, и они это показали, поразив остров моровой язвой. Тогда-то критяне и изгнали Идоменея как нечестивца и виновника бедствий.
