Яков Голосовкер - Сказания о Титанах

Но уже ждал их взгремевший Кронид с перуном в руке. И на самых вершинах Олимпа, где богиня облаков Нефела пасла стада облачных коров, встретились бог и титан.

Один на один вышли в бой Атлант и Зевс. А другие юноши-титаны столкнулись с другими богами у стремнин и отрогов Олимпа.

Рванулись руки Атланта к Крониду, хотят обхватить его мощь, с громами, с огнями-трезубцами, с грозовой главой, с эгидой-страшилищем, как тучи косматой. Обхватят его титановы руки — не выпустят: зажмут, как стены ущелья зажимают Вихрь-Ураган. Тогда бесись не бесись, завывай, рви, разворачивай глыбы, раскалывай скалы огнями-копьями, взрывай воздух — не вырваться: задохнется в ущелье Вихрь-Ураган.

Метнул Зевс молнии из огнемета-перуна. Ловит Атлант их тройные жала руками. Что ему молнии! Мало ли плясуний-зарниц ловил титан в юности веселыми руками, играя ими, как играют бликами дети. Но не зарницы злые молнии Зевса — жгут они и пронзают, опалили ладони и пальцы титана.

Молнию за молнией мечет Зевс. Позади Зевса Пегас, крылатый конь-молниевик. Сбросит конь-молниевик груз молний и летит на крыльях-вихрях к Лемносу, в подземную кузницу Киклопов, за новым запасом раскаленных жал. Куют кузнецы-Киклопы молнии Зевсу.

Молнию за молнией, злые трезубцы мечет в противника Зевс. Уже от плеча до запястья в сквозных ранах руки Атланта, будто не руки они, а соты на полнеба, ограбленные огненными осами.

Уже пронзают те осы плечи и грудь титана. Впиваются в бедра, в бессмертные мышцы черными язвами. И у каждой мышцы свой голос, живой. Стонет, кричит мышца от боли, просит у титана пощады: «Мне больно, Атлант!»

Но не сдастся, не отступит титан, весь в огне и дыму. Ухватить хочет Зевса руками. Да руки ли это?..

Обуглилось тело Атланта. Уже не покорны жилы отваге титана, и одно только упрямое сердце ведет битву — сердце, крепкое правдой, как адамант.

Ослепленный сверканьем перуна, оглушенный громами, ухватился Атлант со стоном за одну из вершин Олимпа. Отломить ее силится и всей тяжестью бросить в бога.

Много их, вершин, на Олимпе! Еще не кончилась битва.

Где же вы, братья-титаны? Где вы, юноши-исполины?

И видит Атлант, как один за другим летят они с воплем, вниз головой, корчась, в бездны, с неба на землю, титан за титаном — все десять… И золотые стрелы-лучи Аполлона дрожат в их пронзенных телах.

Обхватив левой рукой вершину Олимпа, повис Атлант над почвой земли[4]. А внизу свирепо рычит, обезумев, весь в пене Сперхей, вздымая волну за волной на помощь титану.

Но высок Олимп.

Сечет, хлещет Зевс Атланта молниями.

И тут всей яростной мощью рванул Атлант скалу. Обломилась вершина Олимпа, уступая мышцам исполина.

Скользит, свергаясь, огромное тело Атланта под бичами-огнями Кронида. Все быстрее паденье. И свергаются вслед за титаном с гулом и грохотом камни-громады, стволы-великаны и чудовища-змеи. А над ними в дымно-багровых клубах туч, нещадно хлеща и бичуя, — сам Кронид-грозовик.

И боги за ним любопытной толпой, так жестоко ликуя…

Не помнил обожженный Атлант, как ударились его пяты о почву земли. Только сжал он дымящимися локтями поникшую голову, прикрываясь от молний-бичей и гонимый разъяренным врагом, в синем блеске небесных стрел куда-то бежал слепыми прыжками, бежал впервые за свою титанову жизнь.

Что под ним? Горы? Ущелья? Реки? Пустыни? О том не знают ноги Атланта — бегут, скачут и падают, встанут — и вновь бегут…

Уже самим огнеметом-перуном бичует Атланта Кронид и гонит, и гонит… Куда? По путям? Без путей?..

Где твое счастье, Атлант?

Истлевали травы, чернели пески и камни под тяжко-огромной опаленной стопой титана. Обугливалась листва и кора деревьев. И, мгновенно испаряясь, иссякала в ключах вода под жарким вихрем безумного бега Атланта.

Сорвалась богиня облаков Нефела с Олимпа. Хочет влажно-прохладным облаком окутать Атланта, охладить жар его горящей головы.

Но отбросил свирепо Зевс облако, разорвал, как шкуру овечью, разметал клочья по воздуху. И бледным призраком укрылась Нефела от гнева Кронида за спиной Геры в черных тучах.

Так до самого края земли гнал Атланта к океану победитель Кронид. И громы повторяли раскатами голос Кронида:

— Горе, горе тебе, Гора-Человек! Будут ноги в плечах у тебя Будут руки в бедрах твоих!

Высоки берега Мировой реки-океана. Как огромные зубцы гребня-великана, поднимаются они отвесно, уступами, над темными водами. Между зубцами гребня, извиваясь глубокими прорывами, тянутся к океану голые ущелья, но у самых вод стелются устья ущелий пурпуром песков.

Ночь. Стихла битва. Зияя черными ранами, лежало иссеченное огромное тело Атланта у вод океана, на высоком гребне, все в рубцах, словно кто письменами-исполинами испещрил его по обугленной коже. Одна рука титана свисала недвижно над пурпуром песков, другая тонула во мгле ущелья.

Что за пир вокруг тела титана? Кто вы, гости ночные? Не птицы, не звери, не нетопыри. Без крыльев реют и вьются — легче воздуха, духа жизни… Это Тени-скиталицы непогребенных, те, что блуждают над почвой земли. Закрыты для них врата аида.

Жадной стаей приникли Тени к телу титана. Как псы, лижут раны Атланта, выпивают по капле жизнь — его бессмертную кровь, отгоняя друг друга. И над ними, ныряя, взлетая, с воем кружатся в полудреме стаи отверженных Теней: отогнали их Счастливые Тени. И сколько их! Борются, бьются за кровь. Только б каплю испить[5]… И вот оживут — на мгновенье. О, как дорого это мгновенье! Сколько в нем!.. Не века — мириады веков.

— Дай припасть! Дай мне выпить… Еще каплю… одну… Дай ожить…

Но жестоко отгоняют молящих новые толпы Теней, отрывая их рот от ран Атланта. Кружатся, реют Тени — кружатся, реют и молят:

— О, еще бы мгновенье!..

И поют, засыпая, Тени прощальную песнь — песнь Времени-Хроносу:

Видел рассвет, видел Утренник-Пирфорос на крылатом алом коне, предвестник Эос-Зари, как все еще дымилось почерневшее тело титана и зияли на нем по-прежнему раны меж багровых борозд от молний-бичей.

Вздохнул океан.

И вышли из вод океана на берег сестры-океаниды. Волосами отерли тело титана — золотыми, зелеными. Обласкали раны губами. И запели Гимн исцеления.

Знали титаниды океана: нет лекарства целительнее, чем песня. И под песню заживали раны Атланта. Повелели волшебницы вод:

— Встань, Атлант!

Но недвижным оставалось бессмертное тело титана… И вздохнули печально сестры-океаниды:

— Мы бессильны! Пусть Атланта пробудит отец Океан.

И вот вынырнул по пояс из черных вод праотец богов, древний титан Океан. Подплыл к берегу. Словно мхи водяные в игре перламутра, словно агатов-сапфиров сияние, так диковинно-чудно мерцала сила Отца потоков и рек.

Положил титан Океан руки на тело Атланта. Повелел:

— Встань, Атлант!

Но безгласно, мертвой громадой оставалось лежать бессмертное тело титана.

Удивился отец Океан. Уже давно тому, годы-века, как ушел он на дно Мировой реки от живой жизни земли и от горя земного. И покинула Океана власть над силой живой. Не повинуется ему, древнему, жизнь тела.

— Я бессилен! — вздохнул Океан. — Не поднять мне гору горя титана. Пусть сильнейший или тот, кто древнее меня, Океана, поднимет Атланта.

Погрузился седой Океан в глубину вод мировых.

И пришел не сильнейший, а мальчик.

И задорно же крикнул мальчик:

— Пойте, пойте, сестры-океаниды, колыбельную песню титану Атланту! Новорожденный встанет. Пойте, пойте, океаниды! Я люблю колыбельные песни.

Подбежал мальчик к телу Атланта. Говорит:

— Я — сын Майи-плеяды, Гермий, твой внук. Дед богов, что лежишь и молчишь? Я пришел поиграть с тобой в небо и землю. Удержал бы ты небо на руках?

Открыл глаза Атлант, посмотрел на мальчика-бога. И снова закрыл их.

А хитрец Гермий твердит свое:

— Говорила мне мать, Майя-плеяда, будто нет на земле у прабабушки Геи никого, кто был бы так могуч, как Атлант. Если правда, что ты так могуч, подними-ка небо руками, оторви его от земли!

Открыл глаза Атлант, посмотрел на мальчика-бога. И снова закрыл их.

Не знал Атлант, что Кронид-бичеватель дальновиден: речью ребенка искушает его титанову силу. Не знал Атлант, что перед ним дитя-искуситель.