— Что, жалкий старик, — сказала злая Лоухи, — видно, занесло тебя в чужую землю?
Гордо вскинул на ее слова Вяйнемёйнен голову:
— Сам я знаю, что попал в чужие пределы, но на родине был я знатен и жил в великой славе!
— Из какого же ты будешь рода? — спросила Лоухи. — Что ты за герой?
— Считался я доселе радостью родного края, — вздохнул мудрый старец, — был я рунопевцем в долинах Калевалы. А теперь, в несчастье, сам себя не узнаю.
— Садись, богатырь, в лодку, — сказала хозяйка Похьолы. — Отвезу тебя к моему дому, там и расскажешь свою судьбу.
Выйдя из сырых зарослей, сел Вяйнемёйнен в лодку Лоухи, и направила старуха ладью с гостем к своему дому. Там накормила она вещего певца досыта, высушила его платье, сводила в баню и растерла травными отварами. И так ухаживала за ним неделю, пока не стал Вяйнемёйнен здоров как прежде, — лишь после этого подступила старуха Лоухи к нему с расспросами:
— Отчего ты плакал, Вяйнемёйнен, на угрюмом мысу у края моря?
— Есть причина, — ответил Вяйнемёйнен. — Долго носила меня буря и били волны — далеко забросило меня от родимой земли. До сих пор я горюю, что оставил свой дом и приходится мне входить в незнакомые ворота и открывать чужие двери. Понял я, что в этом краю не мила мне даже береза, здесь словно дерется у нее каждая ветка — только ветер остался товарищем, потому что прилетел из Калевалы, только солнце мне по-прежнему друг, потому что светит и в Вяйнёле.
— Не печалься, Вяйнемёйнен, прогони тоску, Увантолайнен, — желая заманить красу Калевалы в свою землю, сказала хозяйка Похьолы. — Оставайся-ка здесь: в моем доме никаких забот знать не будешь — каждый день подавать тебе стану семгу да свинину.
Ответил на это мудрый старец:
— Самая лучшая пища отдает на чужбине горечью, всегда больше чести людям на родной стороне — хочу и я вновь вернуться домой, чтобы слушать в лесу знакомую кукушку. Лучше из лаптя воду пить в родной земле, чем в чужой стороне — мед из драгоценной чаши!
— Что сможешь ты мне дать, — спросила злая Лоухи, — если доставлю тебя прямиком в родимые края, укажу путь до самой твоей бани?
— А что бы ты хотела? Возьмешь шапку серебра — бери! Захочешь шапку золота — дам и золота!
Усмехнулась хозяйка Похьолы:
— Нет, Вяйнемёйнен, нет, мудрый песнопевец! В серебре я не нуждаюсь и на золото не падка: серебро — убранство коней, а золото — забава детям. Вот если выкуешь ты для меня из лебединого пуха, молока нетели, овечьей шерсти и ячменного зерна мельницу Сампо, чтобы молола она муку, и соль, и деньги, если изукрасишь ей крышку, то отдам я тебе в награду свою дочь и доставлю тебя домой, в Калевалу, — слушай там свою кукушку!
— Не могу я выковать Сампо, — признался Вяйнемёйнен, — но, если домой доберусь, пришлю к тебе Ильмаринена — он скует тебе изобильную мельницу. Ильмаринен — в мире первейший кузнец, великий мастер в своем искусстве, это он выковал кровлю воздуха, да так, что не видно ни следов оковки, ни зарубок от клещей.
— Будь по-твоему, — согласилась хозяйка Похьолы. — Но дочь свою — красавицу Похьолы — отдам лишь тому, кто скует мне Сампо.
Запрягли тут для Вяйнемёйнена гнедого жеребца, усадили старца в сани, и велела ему на прощанье старуха Лоухи не подымать головы и не глядеть на небо, покуда не наступит вечер, — предупредила хозяйка Похьолы, что если взглянет песнопевец на небо до вечера, то случится с ним непременно злая беда. Хлестнул Вяйнемёйнен коня, отпустил свободно вожжи, и помчались сани по указанной дороге прочь из туманной Похьолы, вон из угрюмой Сариолы.
8. Вяйнемёйнен встречает красавицу Похьолы и ранит себе топором колено
Быстро бежали по дороге сани Вяйнемёйнена, но немного успел он проехать от двора хозяйки Похьолы, как услышал над головой жужжание челнока по бёрду. Забыв наставление, взглянут старец в небо и увидел радугу, а на радуге, на цветной воздушной дуге, — красавицу Похьолы, что вобрала в себя всю прелесть земли и моря. Сидела красавица в белом платье за станком и ткала прилежно из серебра и золота одежду — жужжал золотой челнок, быстро бегала катушка, мелькала, перемежаясь, серебряная основа.
Остановил Вяйнемёйнен коня и сказал девице:
— Спускайся, красавица, с радуги и садись ко мне в сани.
— Что мне в твоих санях делать? — спросила в ответ девица.
— Отвезу тебя в Калеву, — сказал Вяйнемёйнен. — Станешь там мне женою — будешь печь медовые хлебы, варить пиво и петь у окна песни.
Но не сошла красавица с небесной дуги, только ответила весело:
— Просила я как-то дрозда, знатока невестиных дум, чтобы сказал он мне, как прожить на свете лучше: у отца ли с матушкой девицею или с мужем женою? И так прощебетал мне с ветки дрозд: — Теплы и ясны летние ночи, но теплее жить девице в родительском доме — там она на воле, точно ягода на поляне. Зимою сильно железо стынет, но холодней жене живется — ведь жена при муже, точно собака на цепи. Редко раб ласку видит, а жене ее и вовсе не видать.
— Пустая это песня, — сказал мудрый Вяйнемёйнен. — Сведущ дрозд лишь в глупых девичьих страхах, а как узнает девица мужа, так променяет на него отца с матерью, слаще он ей становится меда и моркови. Разве не знаешь ты, что уважают только жен, а девушка — навсегда дитя неразумное?
— Где же сокрыта у мужа та сладость? — спросила девица.
— А вот узнаешь! Спускайся, красавица, садись со мной рядом — я жених не из последних и богатырь, других не хуже!
Задумалась красавица Похьолы и говорит:
— Что ж, посмотрим, что ты за герой. Посчитаю я тебя женихом достойным, если разрежешь волос тупым ножом и завяжешь яйцо в узел, да так, чтобы не был тот узел виден.
Согласился Вяйнемёйнен. Выдернул он из бороды волос, снял с пояса нож и тупым краем рассек волос надвое. Завязал он и яйцо в узел, как девица хотела, и узла того никто не видел. Кудеснику, вещему старцу, изведавшему сокровенные тайны вещей, испытание это было в забаву. Позвал вновь Вяйнемёйнен девицу в свои сани.
— Сяду я с тобой рядом, — сказала красавица Похьолы, — если ты так обточишь камень, чтобы ни крошки с него не слетело, да изо льда вырежешь жердинки, чтоб при том ни кусочка не откололось.
Произнес Вяйнемёйнен тихонько заклятие, и стали в его руках камень, как глина, а лед, как воск. Сгладил он камень — и ни крошки с него не слетело, вырезал изо льда жердинки — и ни кусочка не откололось.
— Вот тебе, герой, последнее испытание, — сказала девица с радуги. — Назову я тебя своим мужем, если выстругаешь мне из обломков веретена челн и спустишь его на воду, не тронув его ни рукою, ни плечом, ни коленом.
— Нет никого под небесной кровлей, — сказал радостно Вяйнемёйнен, — кто сработает тебе лодку лучше меня!
Взял он обломки веретена, взошел на гору и стал вытесывать и гнуть доски для будущей лодки, а распряженного жеребца пустил пастись под горою. Ничуть не сомневался мудрый старец в успехе — три дня усердно выстругивал он новый челн, и ни разу не изменила ему рука и не ударил топор мимо цели. Но не всем по душе была его работа: к вечеру третьего дня осерчал злой Хийси, лютый Лемпо, на Вяйнемёйнена за тот шум, что поднял он на горе, — схватил Хийси топор старца за топорище и против воли Вяйнемёйнена направил лезвие в камень. Отскочив от камня, вонзилось лезвие в колено песнопевцу — вспорол Лемпо старцу тело, разорвал Хийси ему жилы, и хлынула алым потоком из раны кровь.
Вскричал Вяйнемёйнен от боли и стал творить заклинание, унимая кровоточивую рану:
— Ты, каленое железо,
Ты, топор, ваятель острый!
Грезил ты, что рубишь сосны,
Ратуешь с косматой елью,
Тело ешь березы белой, —
В миг, когда рассек мне ногу,
Отворив живые жилы…
Помянул старец в заговоре происхождение всех земных зол, вспомнил каждое сокровенное слово, но одного никак не мог вспомнить — заклятий о железе, чтобы наложить из них повязку, затворить ими руду в рдеющей ране. Все вокруг залил Вяйнемёйнен своей богатырской кровью, пока сдирал с камней лишайник, собирал мох на болоте, выискивал в поле травы, пытаясь закрыть ими рану, но ничто ему не помогало, и с прежней силою струился из колена красный горячий поток.
Удрученный тяжкой болью, заложил Вяйнемёйнен поспешно в сани гнедого жеребца, сам с трудом в них поднялся и поехал искать помощи — знатока заклятий о железе.
Бодро побежал конь, и вскоре подъехал старец к распутью: в три стороны расходилась дорога — Вяйнемёйнен свернул на нижнюю. Недалеко он проехал, как увидел избушку. Остановил бедный певец коня у порога и спросил малыша, что играл у печи с деревянной куклой:
— Нет ли кого в этом доме, кто лечил бы раны, нанесенные железом?
— Нет здесь такого, — ответил малыш. — Поищи в другом месте.
