Одного нет с нами,
ох, товарищ мой убит,
ох, товарищ мой убит,
пал он на границе,
рядом сабелька лежит,
рядом сабелька лежит.
Товарищи, други,
пал я в дальней стороне,
пал я в дальней стороне,
моей острой саблей
вы могилку ройте мне,
вы могилку ройте мне.
Выложите златом
и заройте там мой прах,
и заройте там мой прах,
пусть поплачет люба
на моих похоронах,
на моих похоронах.
У молодки Наны
Муж, как лунь, седой…
Старый муж не верит
Женке молодой:
Разом домекнулся,
Что не будет прок, —
Глаз с нее не спустит;
Двери на замок.
«Отвори каморку —
Я чуть–чуть жива:
Что–то разболелась
Сильно голова —
Сильно разболелась,
Словно жар, горит…
На дворе погодно:
Может, освежит?»
— Что ж, открой окошко,
Прохладись, мой свет!
Хороша прохлада,
Коли друга нет!
Нана замолчала,
А в глухой ночи
Унесла у мужа
Старого ключи.
«Спи, голубчик, с богом,
Спи да почивай!»
И ушла тихонько
В дровяной сарай.
— Ты куда ходила,
Нана, со двора?
Волосы — хоть выжми;
Шуба вся мокра…
«А телята наши
Со двора ушли,
Да куда ж? — к соседке
В просо забрели.
Загнала насилу —
Разбежались все…
Я и перемокла,
Ходя по росе».
Видно, лучше с милым
Хоть дрова щепать,
Чем со старым мужем
Золото считать.
Видно, лучше с милым
Голая доска,
Чем со старым мужем
Два пуховика.
Как от мельницы к леску
тропку протоптали,
тот, кто тропку протоптал,
мельничиху целовал.
Постучал он в воротй:
Старый мельник дома?
Что же, парень, не войдешь?
Мельник занят, мелет рожь.
Только мельник услыхал,
в горницу вернулся,
со стены топор схватил,
парню голову срубил.
К речке мельничиха шла
за водой студеной,
там головушку нашла,
кровью руки облила.
Ох, головушка, скажи,
где ж осталось тело?
Тело в горнице твоей,
на дубовой на скамье.
Мельник, мельник, горе мне,
что же ты наделал?
Тому, кто меня любил,
с плеч головушку срубил.
Отрубил я, отрубил,
в воду ее бросил,
чтобы каждый знал в краю,
кто любил жену мою.
Ох вы, парни–молодцы,
жен вы не любите,
я красу жену любил,
за нее и жизнь сгубил.
Что так сильно застучало,
что так страшно затрещало?
То комар упал с небес,
перешиб себе хребет.
Комарика убеждают,
лекарей к нему сзывают.
Не поможет мне отвар,
нужен ксендз мне, пан фарар.
Комарика убеждают
и в аптеку посылают.
Мне не нужно порошка,
нужны заступ и кирка.
Уж как в землю опускали,
все–то мухи зарыдали,
рой пчелиный пел хорал,
что преставился комар!
Брали замок турки,
Тот зволенский замок.
Никого людей нет,
Лишь слуга остался.
«Ты скажи, слуга, нам:
Где твой пан и пани?»
«Не могу поведать —
Может пан услышать:
Заперся он с пани
В той высокой башне,
А ключи от замка
Скрыты под порогом».
Первый раз стреляли —
Верх у башни сбили.
А еще стреляли —
Пана там убили.
Как убили пана,
Пани полонили.
Да повезли пани
В поле, в лес широкий.
Глянула на замок
Через ров глубокий:
«Ой вы, стены, стены,
Каменные стены!
Где тот, кто вас строил
На беду, на лихо?»
На войну король идет,
жен и дев на бой зовет.
Жен и дев послал вперед,
Позади парней ведет.
Тут промолвил старый дед:
«У меня, мол, сына нет.
Есть три дочки у меня —
Три голубки краше дня.
Ну–ка, старшая, ступай,
За отца ты долг отдай».
«Пан–отец, я не пойду, —
На войне я смерть найду».
«Ну–ка, средняя, ступай,
За отца ты долг отдай».
«Пан–отец, я не пойду —
На войне я смерть найду».
Повернув к отцу лицо,
Молвит младшая словцо:
«Ни к чему печаль твоя,
На войну отправлюсь я.
Вороного для меня
Ты купи с седлом коня.
Злату саблю на ремне,
В руки пистолеты мне».
«Дочь, в бою ты не была,
А война, Варвара, зла.
Не спеши вперед, не рвись:
Лучше позади держись…»
Форму примеряли ей —
Слезы на глазах парней.
Сесть верхом она спешит,
Плачут мать с отцом навзрыд.
Но Варвара, как всегда,
И спокойна, и тверда.
Конь гарцует вороной,
Трижды лагерь за спиной.
Сам король был удивлен,
Обратился к войску он:
«Вот солдат уж так солдат!
Лих, красив… Не парень — хват!
Будь он девой молодой, —
Был бы вмиг моей женой».
«Я девица, свет–король,
Дал словцо, держать изволь!»
Наша пани бродит —
места не находит,
песню напевает,
слезы проливает:
«Ох ты, ох, мой боже,
что я натворила,
из–за ветки сохлой
розу упустила.
А ведь за Дунаем
я бы королевой,
я бы королевой
стать могла немецкой.
Я бы увидала,
как играет море,
как Дунай заводит
песню на просторе».
Песенку княгини
лишь один подслушал,
лишь один подслушал
парень из конюшни.
«Княже мой, что знаю —
рассказать я мог бы,
рассказать я мог бы,
кабы не боялся!»
«Говори, не бойся,
будешь мне роднею,
на твою защиту
встану я горою».
«Твоя пани бродит —
места не находит,
песню напевает,
слезы проливает:
«Ох ты, ох, мой боже,
что я натворила,
из–за ветки сохлой
розу упустила.
А ведь за Дунаем
я бы королевой,
я бы королевой
стать могла немецкой.
Я бы увидала,
как играет море,
как Дунай заводит
песню на просторе».
«Милая, оденься,
так блеснув нарядом,
чтоб не смерк он рядом
с месяцем и солнцем.
С месяцем и солнцем,
с звездочками в небе,
с звездочками в небе,
с рыбками морскими.
Станешь ты любимой
женушкой моею,
коль Дунай три раза
переплыть сумеешь!»
Вот ее на берег
вынесло волною.
«Стала ли я, княже,
милою женою?»
«Станешь ты любимой
женушкой моею,
коль Дунай вторично
переплыть сумеешь!»
Вновь ее на берег
вынесло волною.
«Стала ли я, княже,
милою женою?»
«Станешь ты любимой
женушкой моею,
коль Дунай еще раз
переплыть сумеешь!»
Поплыла — да сладить
трудно с быстриною.
«Нет, не стала, княже,
милой я женою!»
«Рыбаки, бросайте
сети поскорее, —
вон моя княгиня
сгинула в пучине!»
Первый раз тащили —
платье зацепили,
снова потащили —
всю ее добыли.
Дома у колодца
погребли богато,
выложили стёжку
золотом дукатов.
